Путешествия по ту сторону - Страница 51

Все захмелели, захмелели от свободы, В ночи крики отскакивают, двоятся, они быстро перемещаются от дерева к дереву, огибают камни, и крошечных насекомых проглатывают раскрытые пасти. Найя Найя летит вдоль реки, без определенной цели, просто так переносится с одного берега на другой. Время от времени она останавливается перед кустом, машет, застыв в воздухе, крыльями и издает ультразвуки. Ночные бабочки срываются с листьев и пытаются спастись. Найя Найя описывает над бабочками все меньшие и меньшие круги и проглатывает их. Надо беспрерывно есть, метать в ночи свои стрелы. Никогда она не была такой быстрой, такой легкой. Она раздвигает мембрану, которая соединяет пальцы, и ту, что натянута между бедрами. Отовсюду доносятся отголоски криков. Весь мир прорезан пещерами, прорыт горловинами, глубокими ущельями, где не затихают звуки. Они всюду, они приобретают твердую форму, образуют препятствия, шарят по воздуху и ищут, ищут. Получается странная и резкая музыка, от которой зажигаются блуждающие огоньки. Найя Найя ныряет вниз, поднимается, пляшет черным нечетким пятном в сумрачном небе. Мы пролетаем под лунным кругом мимо скопления безмолвных домов, и взгляд выхватывает тусклые звезды, которые поблескивают внутри комнат. Люди и собаки боятся. В ночном просторе слышатся победные крики, они как бы оставляют крошечные шрамы, которые тут же затягиваются.

Раздаются крики:

«Мио! Мио!»

«Инка!»

«Кискит!»

«Лльуит! Лльуит!»

[249]

«Пюк!»

Это мы не разговариваем. Мы кричим, потому что хотим увидеть, как появляются приморская сосна, стена, покрытый травой склон. Ночи мы не боимся, ведь она сама все время кричит, дрожит и трепещет, когда кто-нибудь проходит, она отвечает, кричит и слушает в свой черед. Мир вокруг не холодный и не мертвый. Он такой же, как мы, большое коричневое животное, которое вертит своей пастью во все стороны и шевелит ушами. Наши пути пересекаются, мы бросаемся друг на друга, но в последнюю секунду отскакиваем назад, залпами выплескивая ультразвуки. Мы проносимся на полной скорости параллельно земле. Вдруг Найя Найя вскрикивает «Иуип!», и в ответ слышится тихий протяжный крик. Она приближается медленнее, следуя за пронзительным звуком, который перелетает от одного телеграфного столба к другому. Перед ней шуршит и тут же исчезает ночная бабочка. Найя Найя исступленно машет лапами, издавая сотню криков в секунду. Раскрыв пасть, она летит прямо перед собой. Шуршание бабочки уходит зигзагом, но тут раздаются резкие крики — теперь впереди стена, и бабочка, попавшая в самый водоворот криков, влетает через безмолвное окно. Найя Найя бросается в дом, где ослепительно горит электрическая лампочка. Крики отражаются от стен. Найя Найя вихрем кружит по комнате, хватает бабочку и в поисках выхода выкрикивает: «Тликс-тликс-тликс». Наконец она выскакивает в ночь, подальше от слепящей, подобно солнцу, лампы.

Найя Найя уже далеко, она в полном одиночестве летает над деревьями и снова кричит: «Варран! Варран!», прислушиваясь к пронзительной ночной перекличке. Между деревьями пролетает стая крылатых муравьев. Нужно со свистом нырнуть вниз, между тем как каждый муравей искрой сверкает в мозгу. Найя Найя пересекает им дорогу и, собрав муравьев левой лапкой с упруго натянутой мембраной, поедает их.

Мы все время хмелеем, хмелеем от криков и полета. Стремительные крики, протяжные и острые, поднимаются к небу, опускаются, снова поднимаются. Звуки то низкие, как жужжание ос, то такие высокие, что они перестают быть звуками, превращаясь в проволоку, по которой мы скользим. Воздух обтекает шкурку стального цвета, раздувает кожу крыльев. Когтистые пальцы раздвигаются и сжимаются. Иногда мы залетаем так далеко, что приходится [250] ориентироваться по луне и звездам. Иногда мы блуждаем в пустоте и кричим, кричим без остановки, ничего не слыша в ответ. Но мы свободны наконец, мы свободны! Ничто больше не притягивает нас к земле, ничто не удерживает. Мы больше не боимся ночи и по нескольку раз пролетаем по черному небу. У нас нет слов, нет мыслей, и только эхо наших криков расцвечивает все внутри нас. Вот так каждую ночь без устали мы подстерегаем добычу, ищем, летаем по разным закоулкам и проглатываем всех бабочек и крылатых муравьев на своем пути.

Часами вместе с Найей Найей мы машем крыльями, летаем над землей, каждый сам по себе, и у каждого из нас в горле комок, а уши шевелятся. Пустоты больше нет. Жизнь вибрирует, звучит. Цвета поблекли, и, по сути дела, ничего не видно, но крики, щелканье, гуденье без конца разрывают ночное пространство, когда все спит, свернувшись калачиком, и ночь, словно разрываемая трассирующими пулями, исчезает. От сумерек до рассвета мы взываем:

и земля отвечает нам, отвечают деревья, неподвижные суровые скалы, стены, ограды, окна, решетки, листва, покрытые травой равнины, реки; отвечают даже насекомые, они кричат обезумевшими голосами, пытаясь удрать. Мы — крошечные самолеты, летящие во тьме, нам ведомы все тайны ночи. Потом, когда на востоке снова занимается свет, вырисовывая на небе большое ослепительно яркое пятно, Найя Найя кричит уже по-другому, прислушивается к звукам, притекающим с разных точек небес, и стремится отыскать вход в пещеру. Мы все вместе устремляемся к темной теплой дыре, из которой идет резкий запах, сталкиваемся друг с другом, царапаемся, истошно свистим. Найя Найя подскакивает к потолку и хватается за него когтями лап, после чего, завернувшись в кожу крыльев, издает еще несколько жалобных криков и стонов. Свисающая вниз голова тяжелеет, дневной [251] свет давит на глаза. Хмельная ночь подошла к концу. Так и бывает, когда покидаешь мир людей, кошек, машин, грузно катящих по твердому покрытию дорог, когда становишься легким, стремительным и свободным и быстро исчезаешь в звучащей ночи, — ах, как вас любят и как вы счастливы, когда становитесь мышью, летучей мышью.

[252]

В середине Рая был блистающий источник, из которого текли четыре реки, орошавшие весь мир. Над источником высилось большое дерево с множеством веточек и ветвей, но вид у дерева был старый, потому что у него не было ни коры, ни листьев.

[253]

Найи Найи больше не видно, она пропала. Но мы чувствуем, что она недалеко. Может, она в деревьях или в домах или распласталась на дороге, и по ней проезжают черные машины. Может, НН стала крохотной, и нужен микроскоп, чтобы разглядеть ее среди бактерий и простейших одноклеточных организмов. А может, НН невидимкой движется в воздушных потоках, и различить можно только следы ее движения, когда она пригибает траву, шелестит листьями и сшибает с крыш черепицу. Порой поднимешь голову, посмотришь на солнце и видишь ее улыбку, сияющую, как золото. Или видишь диковинное облако, напоминающее рыбу- пилу. Видишь, как поднимаются в воздух и берут курс на Дамаск, на Мадрид огромные самолеты. Сверкают иллюминаторы — может, это Найя Найя сигналит с помощью зеркала.

И все же мы не одиноки. Куда бы мы ни шли, мы чувствуем, что НН рядом и смотрит на нас. Возникает странное ощущение из-за того, что взгляд, исходящий одновременно отовсюду, останавливается на вас и вызывает у вас дрожь, но проходит немного времени, и он уже наполняет вас нежным теплом. Ты проходишь мимо высотных зданий, и вдруг из какого-нибудь триста двенадцатого окна медленно, словно увядший листок, опускается к тебе луч взгляда. Кругом столько вещей, в которых надо побывать. Мы останавливаемся перед платаном, входим в него и в слоях теплого дерева обнаруживаем следы НН. Мы шагаем след в след по тротуару и всякий раз, наступая на то место, куда ступала она, ощущаем электрическую вибрацию, которая поднимается по ногам. Найя Найя обитает везде. Она скрыта во всем, что ты [254] видишь; всюду, во всех краях вздымаются ее сторожевые вышки.

Она молчит, не говорит больше ни слова. Теперь наш черед рассказывать истории, но не для того, чтобы убить время или прервать тишину, а чтобы перейти по ту сторону всего сущего. Мы словно грезили с открытыми глазами. Была тут история о рыбе-пиле, которая плыла через моря прямо, как торпеда, история о театре, разместившемся в спичечном коробке, о машине, которая делала золото, улавливая молнию через длинную антенну, история о птице-пересмешнике, которая всегда отвечала невпопад, например, когда ее спрашивали, который час, она говорила день недели, когда спрашивали, как ее зовут, сообщала прогноз погоды, и никогда нельзя было предугадать, что она еще выдаст. Среди историй есть одна о колесе, катящемся по линии горизонта, и другая — о соляном мосте через Берингов пролив. Эти истории посеяла в нас НН, и теперь нам нет нужды их придумывать, они появляются на божий свет сами. В поисках следов НН мы все время заглядываем в темные углы, канавы, водосточные желобы. Но НН и впрямь исчезла. Она в бамбуковых лесах на берегу реки, она на вершине лысой горы, она путешествует, держась за спину собаки или в гондоле дирижабля, летящего над Африкой.