Путешествия по ту сторону - Страница 49

Потом, уже позже, наступает Тлахокимако, и женщины пляшут, разбрасывая цветы, Тититль, Куэколла, Камохтль. Прямо на площади люди красят свои лица, предлагают какиуитль, зеленые перья и кукурузный хлеб. Из сока кау- [240] чуковых деревьев делают улли. Танцуют Масеуалисгли, потом за домами, со смехом, — Нетолилистли.

Идет подготовка к войне цветов, мы же хотим подняться, наконец, к Тонатиу Ихко, чтобы никогда не терять из виду солнце. Но опасные места надо пройти с криком: «Токниуце, уицитле, йаотле, тле итинскилуйа? Тле тинеке куилья? Хине- кауа. Нимиц такас ин тлейн тикнакуи», надо избежать областей тлаллолиницли, встреч с водяным змеем, змеем Хикалом, Киталкоуатлем, водяным койотом, водяным зайцем, цонистаком. с той, что поднимается, подобно женщине; когда же темнеет, следует остерегаться людоеда цицими. Нужно заснуть на пять дней без Немонтеми и разбить зеркальную голову Куатескатля.

Наконец мы поднимаемся по крутой лестнице, ведущей на верхнюю часть дома, и приближаемся к солнцу. Когда мы забираемся на крышу, оно так близко и так сильно жжет, что кажется, мы вот-вот потеряем сознание. Мы чувствуем себя в солнечной сфере и ощущаем ее давление. Кругом залитая светом белая земля. Дороги ведут прямо к четырем точкам пространства, неся на себе насекомых с черным панцирем. Мы теперь так одиноки, будто перестали существовать. Солнечное тепло проникает в живот, распространяется по всему телу, и мы засыпаем на крыше дома; Найя Найя меж тем наблюдает за падением светил. Пока мы спим, она говорит, но мы ее слов не слышим. Она говорит.

[241]

«Послушайте, я очень большая, я огромная. Вы не в состоянии сейчас меня увидеть, потому что вы находитесь не вне, а внутри моего тела. Я — ваше обиталище. Давно уже вы недоумевали, что такое луна, звезды, солнце, земля, деревья, море и облака. Вы спрашивали, откуда вы пришли, и не знали, куда вы попали. Вы словно в очень большой кладовой, вы во мне. Когда вам тепло, это тепло мое; если лето знойное, значит, у меня жар; если зима морозная, значит, мне холодно. Я неподвижно стою в пустоте, мои глаза блестят, а на губах играет улыбка. Когда я дышу ртом, вы чувствуете мое дыхание и называете его ветром. Я открываю глаза, и наступает день, я их закрываю, и опускается ночь. Вы внутри меня, вы — моя пища. Те, кого я кладу в рот, рождаются в этот мир и суетятся внутри меня. Родившиеся попадают в полосу света, но те, кто попадает во мрак, долго не протянут, они не достаточно отмечены дыханием жизни. Вы — моя любимая еда. Однако я могу есть менее питательные и зачастую более мелкие продукты: котов, собак, лошадей, крыс, птиц. У меня на лбу знак вечности,

потому что я не могу ни родиться, ни умереть. Вся вселенная, планеты и звезды размещаются во мне. Сатурн и Юпитер — мои легкие, Нептун — мой желудок, Уран — [242] печень, Венера — поджелудочная железа, повсюду сверкают мои железы, которые вы называете звездами, а белый круг, что блестит по ночам во тьме, — мой мочевой пузырь. Свет проникает в мир по моей трахее, а мои кишки мерцают на небе — вы называете их Млечным Путем. Посреди неба трепещет и посылает вам свои лучи шар, вы всегда глядите на него восхищенным взором, вы называете его солнцем, на самом же деле вы видите мое сердце.

Я такая большая, что вам не различить моих границ. Моя голова высоко в облаках, а ступни уходят в самые глубины. Когда я вздрагиваю, рушатся здания и по земле пробегают трещины.

Когда я плачу, падают капли дождя, а когда смеюсь, вы видите молнию, которая выходит из моих глаз, и слышите раскаты грома. Вы можете идти много дней, все равно вам не выйти за пределы моего тела. Мои щеки — пространство, мои волосы — облака. У меня на коже множество больших деревьев, но это всего лишь волоски, пушок.

Я дышу очень медленно, за два-три месяца делаю один вдох. Вы чувствуете, как мои легкие наполняются воздухом, который колышет морскую гладь. Иногда вы садитесь на берегах синих рек, а ведь это кровь, текущая по моим артериям. Вы долго живете в моем чреве, а потом умираете, и я извергаю вас вон. Земля — моя плоть, вулканы — кровь, а жидкости в моем теле образуют реки и океаны. Везде вибрирует, распространяя силу, моя жизнь. Вы обращаете взор к небу, и через мое открытое горло нисходит свет. Он окрашивает все в красный цвет и согревает ваши тела. Вы все связаны со мной, как будто через пуповину, и я всех вас питаю. Перед вами необъятные равнины реснитчатых клеток, горы мышц, расщелины, куда уходят нервные разветвления. Под красной землей, пропитанной жизнью и кровью, — белые камни, мраморные колонны, кварцевые рудные жилы. Это мои кости, которых вы не видите. Вам порой кажется, что вы совершили кругосветное путешествие, но вы всего лишь объехали вокруг одного моего пальца. Вы месяцами плывете по одной-единственной капельке пота и хотите измерить глубину пор на моей коже. Вы без устали поднимаетесь по большой, как Амазонка, реке, а это всего лишь маленькая вена, которая идет вдоль виска, теряясь в лесу моих волос. Мое сердце плывет далеко во тьме, и всякий раз, когда оно сокращается, проходит год. Вы, паразитирующие на мне, так малы, что я не в силах вас [243] пересчитать. Миллионы вас обитают в моем животе, вы перемещаетесь с места на место, поселяетесь на островах из моих кровяных шариков. Иногда вы пересекаете пустынные участки на моей коже, месяцами переходя от одной морщины к другой. Но вы никогда не потеряетесь, потому что вы всегда внутри меня, вы — моя пища, мои паразиты, мои вибрионы. Вы образуете кисты в стенках моих тканей, множите свои города и дороги, передвигаетесь по моим нервным волокнам. Иногда вас скапливается во мне так много, что меня пробирает озноб, и странные хвори терзают тогда мои члены. Иногда вы собираетесь друг против друга и затеваете междоусобицы, от мини-взрывов я испытываю уколы, сродни булавочным, и моя кожа покрывается прыщами. Когда среди вас возобладает ненависть, меня мучают боли в животе и желудке, тогда я тысячами извергаю вас из своего рта, отправляя в небытие.

В моем теле вы скользите по каналам, плывете по кровяным рекам. Вы все время под моей кожей, в моем теле, вы дышите воздухом, которым дышу я. Когда я засыпаю, вокруг вас воцаряется ночь и мое сердце становится невидимым. На моей коже холодает, травы и волоски на теле потихоньку начинают топорщиться. Вы спите в тени моего колена или в моей поясничной впадине. Вы никогда не бываете одни, вас никогда не бросят на произвол судьбы. Мое лицо далеко от вас, и вам его не увидеть. Мои глаза — огромные, затерянные в пустоте озера, а уши — спиралевидные туманности. Я никогда не говорю в полный голос, мои напевы, мой шепот доносятся до ваших ушей, и вы слышите музыку сфер. Я шепчу непонятные вам слова, которые длятся века. Мои сны приводят к затмениям, падениям комет, полярным сияниям.

В обсерваториях вы через стекла телескопов вглядываетесь в мои органы, в то, что вы называете планетами, звездами, галактиками, жадно рассматриваете черное пространство, заполняющее мое тело, и думаете, что вам его не пересечь. А ведь все это мое, моя плоть, моя кожа. Я стою на большой отмели перед морем, где изредка видны другие, такие же, как я, люди, великаны и великанши. Они тоже смотрят на море, солнце, небо и горы, вздымающиеся за их спинами. Может, все мы во рту у другого великана, еще больше нас, сидим на белых скалах его зубов и глядим на его синий язык, который шевелится и двигается на свету туда-сюда».

[244]

Свет слабеет, словно меркнет свеча. Все кругом колеблется и дрожит. Бледнеет и мрачнеет небо. Всем овладевает какое-то беспокойство, содрогаются деревья, море, стены, даже земля. Найю Найю тоже охватывает дрожь. В этот час, когда мир становится сиреневым, самое время подыскать себе пристанище. Солнце вот-вот исчезнет за горами. Свет почти погас, дело идет к ночи.