Путешествия по следам родни (СИ) - Страница 55

Это был вариант, который бы он имел, если бы научился действовать спонтанно, не координируя поступки и не размышляя о них. Он имел бы теперь, сделав такой выбор, не четырех, а семидесяти четырех женщин, и море женской тревоги и боязни, и уж конечно, достаток в доме, и уж конечно, собственную автомашину (и возможно, не одну). Но он пошел путем пережевывания, так что красивые женщины уходили к крутым пацанам. (Крутые, замечу в скобках, умеют крутить баранку и рисковать жизнью, а и то и другое в России неотделимо от выпивки). Но все пошло как пошло, он ее больше не увидел, хотя смертное отчаяние от внезапной влюбленности еще не раз испытал.

И вот теперь, когда из подсознания вынуто и выболтано, зачем он в Харовск стремится, пусть он туда катит, наш путешественник. Он-то считает, что едет туда исключительно из-за писателя Василия Белова. Худо же ты знаешь д е й с т в и т е л ь н ы е собственные побуждения, хоть тебе и 44 года!

Не помню, чтобы кто еще высадился на перрон в то погожее раннее утро на минутной остановке. Во всяком случае, дорогу было спросить не у кого. Как всегда после движения, земля казалась особенно незыблемой. Как всегда после Москвы, я показался себе сумасшедшим. Здесь даже п а у т ы еще не обозлились ради предстоящего красного дня: один сел на рукав и спокойно дождался, пока задавлю. Чего мы там копошимся, в столице, как опарыши на тухлом мясе? Ведь вот и в Америке, если не в Мехико высадиться, а в Пето, сразу понимаешь, что спешить некуда.

Мастеровой, по виду слесарь, встреченный на перекрестке, не знал, где редакция, и рыхлая баба, следовавшая за ним бейдевинд, - тоже. Я на них рассердился, что они такие сонные, но и без подсказки вскоре вышел на центральную площадь города Харовска. Она была пуста и ограничивалась гостиницей, районным исполнительным комитетом, поликлиникой и гастрономом (все здания в два-три этажа, гастроном закрыт). Газетчики, конечно же, ютились у исполнительной власти и занимали две тесных комнатенки. Утренняя уборщица, похожая на первую, законную жену моего дяди по материнской линии, как раз возила мокрой шваброй в редакторском кабинете и вытряхивала плетеные урны. А то бы без этого напоминания я не вспомнил, что она в свое время убирала за 70 рублей в месяц контору в центре Вологды. «Вологдабумдрев» или «Вологдакоопторг». Что-то в этом роде. Она была откуда-то отсюда родом или из Сямжи, говор и интонационное членение речи заметно отличались от того, как говорят в Тотьме. Добрейшая женщина, с детьми которой я несколько месяцев делил кров и которая нанесла мне огромный урон. Вторая же жена, точнее полюбовница дяди, как помнит внимательный чтец, убирала столовку в Себеже. Вообще-то она, тоже в свое время, работала посудомойкой в столовой в метрах в двухстах от первой в Вологде (через площадь, от улицы Ленина к библиотеке имени И.В.Бабушкина).

Приятно было встретить их через столько лет в других местах России и моложе прежнего.

«Обождите, скоро придут», - приветливо сказала мне эта родственница, подавая мягкий стул. Когда появились сотрудницы, я еще полчаса егозил, как возбужденная плотва в городской ванной, а потом надолго затих: эти бабы вели себя так и на разведочные расспросы отвечали с таким умиротворением, что становилось ясно даже мне, порывчатому маниаку: все давно решено, изменить что-либо нельзя. Провидение все предусмотрело. Автобус на Сямжу ходит, а пойдет ли седни, не знам. Редакционный шофер вроде сломался, но это надо узнать у редактора. Редактор, шустрый, живой и круглый господин, - вероятно, из управленцев: инструктор горкома партии, районный семеновод, что-нибудь в этом роде, - на мою наглую просьбу одолжить 50 рублей с возвратом через неделю ничуть не сконфузился и запел про низкие оклады, дороговизну. Весь тираж приходится печатать в соседнем районе: своя типография даже бланки не издает, подписчиков не стало, дотаций нет. Машина? Машина на приколе, бензин вон как вздорожал. А вы к Василию Ивановичу? Он теперь вдвоем с сестрой живет, но в Тимонихе его сейчас нет: в Вологду уехал. Вам бы лучше созвониться. У него-то машина есть, «Нива», сам рулит.

Последовало несколько неодобрительных замечаний по поводу депутатской активности патриарха советской литературы. Письмо? Письмо перешлем, это можно. А зачем вам в Лисино? А-а…

День вызревал и наливался зноем, а в редакции было прохладно, комфортно. Сотрудницы угостили меня прекрасным пустым чаем. Я заботился, удастся ли на обратном пути сесть в поезд за фу-фу: на эти 50 заемных рублей я, наивный человек, очень рассчитывал. Хлестаков неудачливый: провинциалы, святая простота – как не дать столичному аферисту. Редактор щебетал до того много и сладко, в его словах сквозила такая, юмором сдобренная зависть к В.И.Белову, что я уже готовился как поядовитее ему нагрубить. Вот так-то и всю мою жизнь с этими говорунами: посодействовать на словах, помочь морально, советом – нет проблем, а сделать что-либо реально – таких трудностей навоздвигают, таких хлопот напредрекают, что вечным дебитором себя ощутишь. Такой же вот Чухонцев сидит в «Новом мире», такой же Лаврин в «Юности», такой же Ковальджи в «Московском рабочем», такой же Трофимов в «Советском писателе», такой же Финько в Государственной Думе, такой же Ионин в «Столице», такой же Дорошенко в Московском отделении Союза писателей, такой же Артемов в «Москве», такая же Чичина в «Смене»: в лепешку разобьются, чтобы отговорить тебя от твоих намерений.

Я просидел там до трех часов пополудни, позволив себе только пачку рассыпчатого печенья фабрики «Большевичка» (на бисквит это изделие не тянуло), чтобы не пить столь щедрый чай совсем впусте. Транспорт в моем направлении все еще был возможен, и редакционный шофер мог починиться.

Озабоченный, что, пока спускаюсь пыльным тенистым проулком к реке, они там роются в рюкзаке, интересуясь полномочиями столичного гостя, я испытывал некое термостатическое и лимфокровеносное беспокойство: было так жарко, что так и тянуло к воде уравновесить разнонаправленные дисбалансы внутрях. Рубашку уже загодя снял и, выведенный на берег, невольно в восхищении остановился.

Бывают удовольствия, которые, когда их вкушаешь, длишь. Там есть гидродинамический реостат, в организме. На случай закипания влаги, на случай пожара в крови, и он показывал крайнюю отметку; заглоченный внутрь горячий чай настоятельно давил на клеточные мембраны; всю эту конструкцию Вассермана следовало немедленно погрузить в воду, чтобы предотвратить Уотергейт. Но кожа плеч, когда оглаживал, еще холодила, следовательно, процесс контролировался. Тенистый проулок вывел на возвышенный пустой берег к узкому – только двоим разминуться – длинному навесному мосту; мост провисал совсем немного. Другой берег был пологий, травяной с каменистой отмелью; где часто раздевались купальщики, уже образовался серый песок. Это была та же река Кубена, которую мы проезжали на подступах к Устью, только вполовину ỳже и ближе к истокам. Где-то я этот ландшафтный вариант уже смотрел, но сейчас было не вспомнить. Бронзовое проникновенное солнце высвечивало каждый камень в русле; вода стремилась в ложе берегов лавиною, как неяркий штапель из рук щедрого мануфактурщика, - без единой складки, без завихрений и воронок. Задорно визжали и барахтались щуплые бронзовые дети. Уже зная, что сейчас к ним присоединюсь, я еще задержался на этом берегу.

Не знаю, кто что об этом подумает и обо мне умозаключит, но только я боялся. Если бы всё в этой поездке было морально дозволено, я не встретил бы депутацию от матери. На родину матери, в Тарногу, я ездил двумя годами прежде. Кокшеньга была лишь территориальной соседкой Кубены, даже текла в противоположную сторону. Обе были притоками Северной Двины. В Кокшеньге я никогда не купался, на купание же в Кубене сохранялся запрет. Шкодить, да притом матери, меньше всего хотелось. Это было как целиковый вкусный кремовый торт, оставленный на честное слово: не забранят, если отрежу кус, но морально нехорошо. Мне бы понять уже тогда, что и двоюродники по матери (родственники ее брата) не так уж благорасположены ко мне – и к ней самой, как прежде представлялось, что это они попугивают наказанием за удовольствие, которое даже лису доступно. Отпрыски у них шли в Сямжу, Тарногу и Тотьму. И совсем не безупречно с моей стороны, что ни в один из этих соседних районов я не намылился, а приехал в Харовск – якобы в Белову, якобы в Лисино. «Давне-енько не брал я руки шашек. – Зна-аем, как вы не умеете в шашки играть». Точь-в-точь на широте Майклтауна, даже минуты и секунды совпадают. А Вологду, зараза, проехал без остановки и к двоюродникам гостевать не пошел. «Зна-аем, как вы не умеете в шашки играть». Вот тебе полчаса – и решай. Или на вокзал - и в Москву, или интервьюером в Тимониху, либо памятливым Борхесом в Лисино оживлять прежнее восприятие, или в Сямжу пешим туристом. А только ночевать тебе здесь нельзя.