Путешествие в Никс (ЛП) - Страница 3

Стало быть, некоторые боги, подобно Керану, нарушали Безмолвие. И это ее ни чуть не удивляло.

Ксенаг восстановил Долину Скола после гнева Нилеи. С наступление Безмолвия, изумрудная трава проросла над обнаженной землей увеселительной поляны, и ручей вновь журчал посреди владений Ксенага. Он закрыл раскол в земле, скрыв пещеры, в которых постоянно пытали его кузницы. Это были не простые печи, выстроенные для ковки бронзовых мечей или железных плугов. Это были божественные кузни, возведенные Петросом, похищенным мастером Пирфора. Рожденный в Никсе, сам Петрос был создан по образу Бога Кузницы, и знал все тайны божественного творения.

И теперь Петрос принадлежал Ксенагу.

Ксенаг в издевательской жалости поцокал языком, наблюдая за свои краденым мастером. Ему не было жаль Петроса. Сатир никогда не чувствовал жалости ни к кому, как не знал он ни такое раскаянья, ни сострадания. Даже до того, как зажглась его искра, Ксенаг испытывал мало эмоций, если дело касалось кого-то, кроме него, самого. Если кто-то страдал, что ж, он просто не мог заставить себя переживать об этом. Правда, он мог притворяться. Он очень хорошо научился заставлять других думать, что ему было не все равно. Он знал цену сочувствующих объятий оказавшегося в беде «друга». Он делал громкие заявления о несправедливости мира. Ксенаг мастерски создал вокруг себя оболочку изо лжи, и даже безо всякой магии она работала до смешного хорошо. Его обожали сатиры в Сколе, что было крайне важно, когда вам нужен кто-то, кто сделал бы что-то за вас.

- У тебя нет друзей, верно? – спросил он Петроса. – Ты не чувствуешь ничего, кроме жара этой кузницы.

В ответ, Петрос в четком ритме бил молотом по наковальне, снова и снова. Недружелюбное создание, но Ксенаг не мог спорить с этикой его труда.

- Я собираюсь поставить мир на колени, - сказал Ксенаг. Ему хотелось кого-нибудь впечатлить. Сатиры в долине бродили с поникшими головами после бесконечных гуляний. Сейчас их можно было впечатлить и сверкающим камушком.

- Вот-вот начнется Великое Празднование, - сказал ему Ксенаг. – Я заставлю твоего хозяина рыдать.

Бряц, Бряц, Бряц. Молот Петроса мерно обрушивался на наковальню.

- Как творец, ты знаешь, что не все всегда получается идеально, - сказал Ксенаг. – Уверен, ты видел, как Пирфор забросил много прекрасных работ в топку, лишь потому, что те были недостаточно изысканы. Я считаю свои прошлые свершения полезными… но лишь подготовкой к грядущему.

На пару мгновений воцарилась тишина, пока Петрос поправлял бронзовую пластину.

Затем, ритмичное бряцанье продолжилось вновь.

У Ксенага не было шансов завоевать расположение Петроса, но это было не важно. Все остальные будут заворожены им. Пронизанные магией празднования сатира накапливали мощную энергию – достаточную для изменения основ самой природы Никса. Он создал зияющие пустоты в обители богов и зрении оракулов. Затем, невероятно, боги сами устранились в Никс, при минимальном вмешательстве с его стороны. Все было так идеально, кроме проблемы с той неизвестной женщиной и Мечом Пирфора. Он знал ее имя, но ему не нравилось его произносить. Он ткнул пальцем себя в грудь, в том месте, где еще свежая кожа едва затянулась над наконечником стрелы Нилеи. Боль эхом отдалась во всем теле. Когда она стихла, он с кристальной ясностью ощутил, словно сам создал весь этот мир, и был тесно связан с каждым его дюймом. Ксенагу нравилась мысль о том, что он хранит частицу Нилеи в своей груди. Это было доказательство того, что он был лучшее нее. Лучше всех богов. Они пытались убить его, и не смогли.

- Петрос, должен сказать, ты одно из наиболее безупречных творений, которое мне доводилось видеть, - сказал Ксенаг. Он мог с тем же успехом пытаться польстить молотку, но иногда он скучал по тем дням, когда он еще не накопил столько силы. Тогда он мог просто заставить кого-нибудь делать то, что он хотел лишь с ничтожным усилием или тратой его растущих магических ресурсов. Сплетение паутины изо лжи, фальшивой дружбы, слухов, позволяло ему чувствовать себя главнее и совершеннее в отличие от вульгарной магии, изменяющей сознание. Он скучал по прежним временам простой манипуляции с помощью ловкости и остроты языка.

- Петрос, ты идеально воссоздал кузницу Пирфора, - сказал Ксенаг. – Я видел божественную кузню, и могу сказать, они во всем одинаковы. Я бы легко мог забиться и поверить, что я стою в его горе. Ты мастер из мастеров. Но твоя звездная ткань блекнет на глазах. Почему ты столь несчастен здесь, в моей милой долине?

Молчание кузнеца раздражало, и Ксенаг устал от его игнорирования. Сатир с хрустом потянул руки и сделал пару наклонов в стороны, чтобы размять спину. Он пытался припомнить жизнь до того, как зажглась его искра. Был ли он способен потерять голову от сиюминутного удовольствия? Он услышал первые нотки флейты, донесшиеся с поверхности долины, знаменующие очередную гулянку. Но празднования становились все более дикими и безумными. Жертв становилось слишком много. Очевидно, пришло время для новой стратегии.

- Ах, Петрос, никто не понимает, как мне нелегко, - сказал Ксенаг. – Я дал им все, что они желали. Они пришли сюда в поисках эйфории. Они поклоняются ей. Я и есть эйфория, я душа праздника. И, тем не менее, сам я не чувствую радости.

Петрос замер. Он положил свой молот и повернулся к сатиру. Рога Ксенага едва доходили до подбородка кузнеца, и сатиру не нравилось чувствовать себя ниже своих рабов. Может, ему стоило подрубить божественному умельцу колени. Петрос ничего не сказал, но Ксенаг почувствовал неповиновение, кипящее в душе мастера.

- Ты мой кузнечик, собирающий запасы на зиму, - усмехнулся Ксенаг. – Еще тысяча, и я отошлю тебя назад, к твоему создателю.

Загадочные глаза Петроса смотрели мимо сатира в глубины пещеры, где хранились плоды его труда. Безмолвные ряды рожденных в Никсе минотавров ожидали в освещенной факелами пещере под Долиной Скола. Он выковал целые шеренги громадных существ, и те ни разу так и не шелохнулись. Их пустые глаза слепо смотрели вперед, их тела состояли больше из звездной ткани, чем из плоти, и все они были лишены собственной воли.

- Рожденные в Никсе, это не правильное имя для моих минотавров, - размышлял вслух Ксенаг. – Давай назовем их Праздно’таврами. Или, может, рогатыми гуляками. Как думаешь, Петрос?

В конце концов, положа руку на сердце, он не мог их назвать рожденными в Никсе. Эти минотавры не были созданы в обители богов. Они были рождены в его долине. Рождены им, Королем Чужеземцем. Ими было столь же легко управлять, как и пьяными сатирами, и они бездумно ожидали празднования, в котором обретут жизнь. В этом была милая ирония. Ни один минотавр не имел ничего общего с гулянками сатиров. Он бы скорее сожрал сердце сатира, чем поучаствовал в подобном празднике. Но это были пародии на минотавров… да, то же было верно и для каждого существа, рожденного в Никсе. Они были лишь тенями оригинала. И в отличие от божественного чувства собственной важности, лишь смертные могли считаться оригиналами.

Только взгляните, как Ксенаг извратил так называемый божественный порядок вещей, и создал в своей маленькой веселой долине собственную, рожденную в Никсе, армию пародий.

Вот вам и верховенство богов.

- Король? – послышался голос сатира помощника у входа в кузницу. В руках он держал большой ржавый нож. – Это нужно сделать сегодня?

- Конечно, - сказал Ксенаг. Он встал перед идеальным образцом минотавра с глупыми, немигающими коровьими глазами. – Но я настроен на более широкий жест. Я желаю, чтобы головы дюжины моих праздно’тавров были насажены на ворота Акроса. Посмотрим, как это повлияет на общую атмосферу.

Помощник кивнул. Он был умелым магом, и его руки потрескивали красной энергией. Должно быть, празднование наверху шло полным ходом. Любой мог ощутить энергию, вырабатываемую массовой эйфорией – но никто не мог использовать ее так, как Ксенаг. Далеко не каждый был способен превратить ментальное забвение в нечто полезное.