Путем актера - Страница 6

- А я уж думал, ты меня бросил, - встретил меня на улице Наумов. - А сам пьешь там с Клавдией Кардинале. Хотел к вам подняться. Там есть сортир?

Возле моего друга стояло уже две бутылки “Балтики”. Третью он держал в руке.

- А ты где пиво-то взял? - удивился я.

- Где-где, - передразнил меня Наумов, - к метро ходил. Охренел тут, вас ожидаючи.

- Зря не поднялся, - сказал я, - такое все фуфло, Саш, если б ты знал… Все понты и обман.

- Видел я этого К. - сказал, помолчав, Наумов. - Машина у него хорошая, а сам - не очень. Поизносился… Не впечатляет. В телевизоре он лучше.

Мы проехали пару остановок на метро и зашли в одно заведение у Театра зверей Дурова. Нет, не подумайте, что это что-то особенное, обычная летняя пивная на открытом воздухе, просто столы поставлены так, что открывается хороший вид на бульвар, площадку, где тренируют водил, и скульптурную группу у театра, хотя сейчас не могу вспомнить, что на ней изображено. Наверное, звери.

- Лучше бы ты здесь снялся, - сказал Наумов, показывая на Театр Дурова, когда мы взяли по одной “большой”. - Я бы Дашку привел, хоть на зверей посмотрела бы.

(Вообще-то дочери Наумова - двадцать один год. Поэтому я удивился, когда он про Театр зверей вспомнил, но из деликатности ничего не сказал.)

Потом мы зашли еще в одну пивную, на Цветном бульваре, потом - для контраста, чтобы, как выразился Наумов, “почувствовать себя приличными людьми”, церемонно выпили по чашечке кофе в одном чрезвычайно мажорном заведении под названием “Любимое кафе короля Людовика ХVI”.

Выпили с толком, с расстановкой, неспешно беседуя о том о сем, как и подобает деятелям отечественной культуры, в окружении модно одетых барышень и каких-то мужиков при пиджаках и галстуках, по виду - хорошо оплачиваемых клерков. Потом, правда, пришлось сожрать по чебуреку в стояке с голубями, неподалеку (я имею в виду, что голуби кружились вокруг стола, пока мы ели, прямо как в фильме “Римские каникулы”), потому что бутерброд с ветчиной и двумя листьями салата стоил в любимом кафе короля “семь условных единиц”, как было сказано в меню, “по курсу ММВБ на день заказа”… Как выразился Наумов - король бы охренел, увидев такие цены. Но все равно - ощущение осталось неплохим.

Потом мы выпили по маленькой пива в Столешниковом, где он пересекается с Петровкой, а до того, пунктиром тоже, пива на Трубной, потом… Впрочем, не важно, “потом” было все то же самое. Я рассказывал, какую бедность духа обнаружил на сьемочной площадке (а как же “то”?! - восклицал я. - А как же “се”?! Он же хороший режиссер!..), но Наумов не удивлялся, а только подливал мне и соглашался:

- А ты что думал, у нас только так и может быть. Вот я, допустим, в банке работал. Банк - не хвост собачий. Не последнее место в городе. Сколько народу ограбили. Так у нас начальство не могло сотрудникам даже чайник нормальный купить. Пока все не скинулись на “Филипс”, пили чай из обычного советского “люминевого”, даже без термореле, а рядом на столе - техники на миллионы. Все везде одинаково, везде все одно и тоже: жлобство и бардак.

В конце дня, часов в девять вечера, как ни странно, практически трезвые (что вы хотите, пиво - помочился, и все), мы сидели за столиком на улице в Камергерском переулке, тихо пили водку из маленьких стопочек и смотрели на садящееся за Центральный телеграф солнце.

Настроение было хорошим, вокруг было много хорошеньких женщин в открытых, несмотря на вечерний холодок, платьях, а в душе осталось какое-то умиротворение от прошедшего дня. Часов в десять мы двинулись к метро.

- Да, - сказал вдруг Наумов, когда мы прощались на Тверской, - а хорошо бы нам с тобой, Сережа, на старости лет сидеть вот так в каком-нибудь южном городе, типа Ялты, в кафе, на зеленом бульваре у моря и целыми днями смотреть на баб. А, ты как думаешь?..

На следующий день я уехал на дачу, а через неделю по делам в Нижний.

В Нижнем я застрял дольше, чем собирался. Во-первых, я люблю этот город, а во-вторых, у меня всегда так - приеду куда-нибудь, а потом уехать не могу. И “дела” вроде кончаются, и деньги, а все равно сижу и сижу. Привыкаю к месту, наверное.

В начале сентября вечером в номере моей гостиницы раздался звонок.

- Сережа?- услышал я голос Маленькой Светы. - Это Света Пищуха, от К. Насилу вас нашла.

Я испугался:

- Что-то случилось? Съемки перенесли?

- Нет, - засмеялась Маленькая Света, - ничего не случилось. И съемки не перенесли. Я просто напоминаю, что мы вас десятого ждем.

Я преисполнился гордости. Все-таки приятно, когда говорят “мы вас ждем”. Тем более если это исходит от самого фон К. Хоть он и сноб, а все равно приятно. Стыжусь, но я пожалел, что на гостиничном телефоне нет “громкой связи”, а то бы друзья, сидевшие в тот вечер у меня в номере, услышали, как мне звонят от К. Тем более что это были актеры одного из нижегородских театров, бывшие коллеги моей жены. Она родом из Нижнего.

- Я помню, - сказал я Свете и небрежно добавил: - Буду.

- А еще, Сережа… - сказала Света, и я понял, что она звонит не только для того, чтобы напомнить мне о дате сьемок.

- Да, - сказал я.

- Я не помню, вы курите?

- Курю, - удивился я.

- Трубку?

- Почему трубку? - Я удивился еще больше. - Сигареты курю. - И прибавил зачем-то: - “Голуаз”. Иногда “Винстон” беру. Легкий…

Но Маленькая Света меня перебила:

- А трубку не хотите покурить?

Я растерялся.

- Могу… А что?

- Я к чему веду… - Голос Светы приобрел решительность. - Нет ли у вас, случайно, трубки? А то Авдей Сергеич, когда смотрел тут еще раз ваше видео, сказал, что вам очень пошла бы трубка. Может, вы себе трубку купите? Я видела недорогие. Тем более в Нижнем…

Сначала я растерялся. Потом возмутился. Сейчас я, разумеется, раскаиваюсь и в том и в другом - надо было засмеяться, промолчать или согласиться… Но, как говорится, знать, где упасть, - соломки подстелить.

Я сказал:

- Света, неужели у вашего продюсера нет шести, нет… даже пяти с половиной долларов мне на трубку? Я плохой курильщик, но даже я знаю, что на Киевском вокзале украинскую трубку можно купить рублей за сто пятьдесят, максимум. А издали же не видно, откуда она - из Италии или из Харькова.

Причем, когда я сказал это, мне вдруг стало стыдно. Не знаю, по какой уж ассоциации, но мне вдруг вспомнилась фотография Антониони из книжки “Европей-ское кино ХХ века”. Может, кто знает эту фотографию, она довольно известна. Это семидесятые годы, она сделана на каких-то сьемках: крупный план, аристократическая рука, высокий лоб, пронзительный взгляд, прямо на вас, и все такое… Потом мне вспомнился Ингмар Бергман, фотография из той же книги, потом еще какая-то знаменитость, не то театральная, не то киношная, не помню. Может быть, это был Джорджо Стреллер, но я не уверен.

Под их взглядами я понял, что веду себя мелочно и глупо, что на самом деле хорошо, что в гостиничном аппарате нет микрофона, иначе весь этот некрасивый торг услышали бы мои гости. Хорош бы я был!..

Но остановиться я уже не мог. Возможно, Маленькая Света подумала то же самое, но она ничего не сказала, может быть, потому, что она была вежливым человеком, а может, она уже привыкла к таким разговорам. Все-таки мы живем в не очень богатой стране.

Она немного помолчала, а потом вдруг сказала:

- Наш продюсер - жмот. - Мне показалось, что еще немного, и она скажет: такой же, как вы. Но она лишь сказала: - Он на весь фильм выделил два миллиона. - И в ее голосе мне послышались извиняющиеся нотки.

- Чего? - глупо спросил я.

- Чего-чего, - рассердилась Света. - Не рублей же! Долларов.

И тогда я еще более глупо спросил:

- Неужели в этих двух миллионах не найдется места для моих пяти?

Да… Это я, конечно, зря сказал. Тем более что человек извинился. Но я не мог сдержаться. Пиджак, ботинки, теперь вот трубка. Повторяю: может быть, я мелочный человек.