Путем актера - Страница 20

Собственно говоря, на этой оптимистической ноте можно было бы закончить наш рассказ, ибо после приключения с милицией все как-то сразу увяли и засобирались домой. Вечер кончился.

Олександр, вновь позвонив, ушел раньше всех, Эдик и Мисаил еще пытались допить остатки “Гжелки”, но она уже не пошла, девицы с соседней лавочки раздраженно удалились, не попрощавшись, и все происходящее как-то расстроилось, утратило единую мелодию и стало напоминать оркестр после концерта, когда кто-то собирается и убирает инструмент в футляр, кто-то рассказывает анекдот или разговаривает, а кто-то просто сидит отдыхая.

Этот разброд и шатание продолжались до тех пор, пока Оксанка не взяла Эдика под руку и не сказала решительно: “Все, мы - пошли домой!”

И ее высказывание вполне могло бы стать точкой в этом странном дне и нашем повествовании, если бы с Эдиком вдруг не произошла некая заминка, колебание, впрочем, хорошо знакомые нам по собственному опыту. Может быть, и вам, читатель, это состояние тоже известно.

Например, вы ухаживаете за какой-нибудь благородной дамой (часто недолго) и неожиданно обнаруживаете, что дама эта к вам благосклонна, причем без каких-либо серьезных усилий с вашей стороны. Женское сердце - загадка. И тут, казалось бы - вперед, Франция! Ура! - но вами овладевает какая-то странная нерешительность, вы предлагаете ей еще погулять или посидеть, еще где-нибудь выпить, у вас находятся какие-то неотложные дела, звонки, вы тянете время, делаете вид, что не понимаете ее сигналов - словом, вы элементарно морочите женщине голову.

Как правило, тому есть причины… Какие? Например, такая. Как истинный агент 007, ввязавшись в драку, вы еще не решили толком - а надо ли вам это. Абсолютно такую же картину я наблюдал и в этот раз.

Мы тепло попрощались с остававшимися на прудах Димой и Мисаилом и, выйдя с Патриарших, двинулись к Садовому кольцу. Собственно говоря, “двинулись” - сильно сказано, там идти-то два шага, но мы не смогли сделать даже эти два шага, так как, едва перед нами показались огни Садового кольца, Эдик остановился как вкопанный, и я, искоса взглянув, увидел на его лице нешуточное сомнение и борьбу. Я понял - Эдик просто боялся. Одно дело испытывать романтические чувства к молодой замужней женщине и совсем другое - с ходу оказаться в гуще чужих проблем. А то, что Эдик, как честный человек, боялся именно этого, - было очевидно.

Знакомая история - вот что я вам скажу. Мы, честные люди, вечно выдумываем себе повод пострадать, даже не поинтересовавшись, а требуется ли наше участие в чужих делах в том объеме, который мы уже готовы покорно предоставить. Может, не требуется, может, от нас (особенно вначале) хотят только немного любви и тепла. И все! (Впрочем, еще очень может быть, что я, как всегда, все сочиняю.)

Рассмотрим эту сцену подробнее.

Итак, Эдик вдруг остановился и, что-то невнятно пробормотав, неловко высвободил руку и бросился назад. Сбежал?! - подумали мы с женой, а что подумала Оксанка, я не берусь даже предположить. Слава Богу, что на бегу он, обернувшись, хотя бы крикнул что-то невразумительное про Мисаила (я не расслышал) и добавил: я сейчас!.. (Во что, признаться, я сначала не поверил.)

- Он забыл что-то сказать Мише, - сдержанно сказала Оксанка.

Мы деликатно покивали. Я закурил и, заложив руки за спину, немного прошелся туда-сюда. Было почти незаметно, что Оксанка волнуется, и, глядя на нее и на свою жену в свете уличного фонаря, на их легкие, еще летние платья, на голые красивые руки с блестящей кожей, я вдруг подумал, - какие же они красивые, черт возьми. И у них были такие замечательно молодые и чего-то ждущие в этом неверном свете фонарей и огней, и фар от машин лица, что хотелось бросить сразу все, всю свою иронию и жалость, и как-то топнуть, что ли, ногой, перестать быть идиотом и по щучьему велению обернуться добрым молодцем - иначе не получится… И наконец увидеть, увидеть их молодость и красоту, которую они отдают, дарят, протягивают - нам, дуракам… Да-да, нам, а кому же еще?! Бывшему мужу, мне, внезапно сбежавшему Эдику, еще кому-то, фактически первому встречному, отдают, а мы не берем или берем, но не понимаем… И еще мне захотелось увезти их куда-нибудь прочь от этой огромной, мчащейся, сверкающей и ко всему равнодушной Москвы. То ли поехать с ними куда-то за город на такси, где они могли бы идти мимо фонтанов, лестниц и огромных сверкающих залов в длинных шуршащих платьях, то ли защитить их от кого-то или чего-то…

Непонятно, что мне пригрезилось.

А знаете, Эдик вернулся. Не скоро, но вернулся. Вот так. Мы уже и ждать перестали. Но вернулся не один. С ним был Мисаил - я так понимаю, для храбрости. Я совершенно не помню, о чем мы говорили, - кажется, Эдик давал какие-то напутствия и инструкции остающимся на Прудах Мисаилу и Диме, мало ли что могло случиться с ребятами, поэтому его так долго не было, а они благодарили и тоже что-то желали и даже советовали уходящему Эдику.

В общем, все долго трясли друг другу руки и на прощание даже обнялись, а наши женщины молча наблюдали эту замечательную сцену. Потом Эдик наконец собрался с духом, повернулся к Оксанке, она снова взяла его под руку, и мы пошли.

У “Ювелирного”, где переход, я остановился и стал прощаться - нам было на другую сторону. И тут (все-таки времена чеховских героинь давно прошли) настала очередь “колебаться” Оксанке. Никогда не надо обижать женщин. Должен отметить, что, хотя все носило “ответный характер”, сделано было мастерски.

Когда мы с женой сказали “до свидания”, г-жа Дашкова округлила глаза и удивленно спросила:

- Как, разве вы не проводите меня до дому?..

Последовала еще одна немая сцена. Правда, небольшая, все устали. Мы с Эдиком озадаченно посмотрели друг на друга, а моя жена, как мне показалось, с едва уловимой улыбкой посмотрела на Оксанку. Но, может быть, мне только показалось.

После некоторой паузы я сказал:

- Нет.

Оксанка обиделась (и я уже не знаю, ставить ли мне здесь кавычки).

- Почему?! Я только потому так долго гуляла, что думала, - вы меня проводите! Тут же недалеко!

Чувствуя себя полным идиотом, я сказал:

- Тебя Эдик проводит.

- Эдик опоздает на метро! - отвечала Оксанка, глядя на меня ясными глазами. При этом она продолжала держать Эдика под руку.

- На какое метро? - не выдержал я.

Эдик молчал, опустив голову. По-видимому, он немного растерялся.

- Оксан … - тихо сказала моя жена.

- На какое, на какое!.. - сказала Оксанка, не обращая внимания на наше недоумение, и ее большие глаза стали еще больше. - На обыкновенное. “Площадь Маяковского”! Сейчас без двадцати час, он не успеет!..

И тут наконец-то я разозлился. Я сказал:

- Знаешь что? Мы идем домой! А вы - как хотите!

Оксанка обиделась. Впрочем, возможно, это тоже было в “сценарии”. Она поджала губы, гордо подняла голову и, подхватив растерянного Эдика, устремилась вперед. Я некоторое время смотрел им вслед. Потом мы спустились в переход.

Когда мы вышли на той стороне, я оглянулся. Стояло то особенное время начала сентября, когда в Москве все наполнено ощущением только что ушедшего лета. Еще почти не холодно, еще все по инерции живут как-то по-летнему, но в воздухе уже разлиты какая-то неуловимая печаль и волнение. Я посмотрел вокруг. Мимо нас, будто во сне, медленно проехали две девочки на лошадях, из тех, что вечерами предлагают прохожим прокатиться за сто или двести рублей. Одна вопросительно взглянула на меня, но я покачал головой. Прошел, не останавливаясь, пустой троллейбус. Огромная реклама на здании бывшего ресторана “София” вспыхивала и гасла, предлагая неслыханные скидки на что-то. Я подумал, что фон К. мог бы использовать эту сцену в своем фильме в виде финала. Дескать, герои возвращаются в родной город…

Уже в такси я подумал, что можно было бы и без фон К. неплохо закончить этот день, вернувшись домой верхом. Эдакой рысью по Садовому кольцу, навстречу медленно восходящему солнцу.