Путанабус. Лишние Земли лишних - Страница 19

Хорошо, что оплакивать на Старой Земле, там, «за ленточкой», меня некому. Я поздний ребенок. Братьев-сестер нет. Родители давно умерли, к своему счастью не увидев крушение того мира, какой они всю жизнь с энтузиазмом строили. За который воевали. В который верили.

– Арам-джан, – спросил я, чтобы хоть немного отвлечься от грустных дум. – А на что здесь похожа природа? Там, за забором.

Вынул сигарету и не торопясь прикурил, мимолетно осознав, что «Парламент» мне теперь уже не по карману.

Арам, словно из воздуха, материализовал треугольную пластиковую пепельницу с такой знакомой рекламой сигарилл «Ромео и Джульетта» по борту и поставил ее передо мной.

Сам присел рядом. Подумал немного и ответил:

– Вокруг этой Базы земля больше всего похожа на Казахстан. Только тут травы намного выше вырастают. Мне говорили, что так примерно выглядели причерноморские степи до крестьянской колонизации в девятнадцатом веке. По зверью – просто Серенгети[133]. К югу вообще джунгли есть. Или болота жуткие, такие, как во Флориде или Новом Орлеане на Старой Земле. С крокодилами или еще чем похуже. На запад если, то там гор много. Высоких. И тропические леса. А на восток – океан. А что за ним – никто не знает. Не было еще тут Колумбов.

– Скажи, друг, а нужны ли тут политтехнологи?

– Нет, Жора, не буду врать – не нужны никому. Здесь, где мы сидим, территория Ордена, как и город Порто-Франко. Тут еще никто никого на моей памяти не выбирал. Тут вертикаль власти такая, что Путину не снилась. И этой вертикалью рулят непосредственно орденские чиновники. А на остальных землях, сам понимаешь, народу мало и вся политика на уровне муниципалитета. Отсюда и выборы мелкотравчатые, как в сельсовет. Все друг друга знают. Интересы устоявшиеся. Масс, которым надо мозги промывать, тут еще не сложилось. Да и средства массовой информации зачаточные. Телевидение не везде есть. У меня вот в гостинице четыре канала показывает, и то по трем только старые фильмы крутят. А в других местах и одного канала нет. Радиовещание как-то не прижилось, разве что в Нью-Рино, да и по нему больше про тотализатор говорят, чем музыку крутят. Так что придется тебе, Жора, переквалифицироваться во что-то более приземленное. Я бы даже сказал – мещанистое. Чем быстрее ты это осознаешь, тем лучше для тебя будет.

Арам немного помолчал, а потом сделал мне неожиданное предложение. По его мнению, наверное, из таких, от которых невозможно отказаться:

– Хочешь, с тобой на паях постоялый двор в Новой Одессе замутим. Давно собирался эту тему поднять, да все не с кем пока было. А ты парень, я смотрю, хваткий и при этом порядочный. Девочек твоих в официантки оформим, – улыбнулся, – отбою от клиентов не будет.

– Думаешь, это легко? Так вот резко жизнь поменять, – сказал это ему даже с некоторым осуждением его мнения, – столько лет учиться дома и за границей деньги тратить, мозги сушить, вкалывать как проклятый, чтобы в конце концов осознать, что ты и без всех этих жертв мог сделать еще десяток лет назад.

– Не думаю, а точно знаю, – протянул Арам с какой-то затаенной грустью. – Сам через это прошел. Ничего в этом легкого нет. Ты вот что заканчивал?

– МГУ. Философский факультет. Политолог я. Кандидат наук.

– Хо… – воскликнул Арам. – И брат мой закончил физфак МГУ. А я учился в Ленинградском университете. Тоже физик. Но в Карабахе началась война, и вся Армения оказалась в блокаде. А с блокадой и голод туда пришел. Пришлось возить родственникам продовольствие. Самолетом. Рейсовым. Чемоданами и сумками. Мотался, как челнок, туда-сюда. Ни на что другое времени уже не оставалось. Ну и из университета меня отчислили. С последнего курса. Зато брат – его мы не трогали, даже кандидатскую защитить успел. Вот так вот. Была большая страна, у которой была большая уважаемая наука. А пришла эта Перестройка – и никому не нужны оказались физики, занимающиеся микромиром. Так что брату пришлось вместо науки ставить в Москве круглосуточную палатку со всякой всячиной на углу Ломоносовского проспекта и Профсоюзной улицы. И в ней торговать пивом и кондомами. Потом я его к себе в Питер перетянул, как квартиру купил. Так что знаю я… Знаю, как себя ломать.

– А философы тут нужны? – не унимался я, прекрасно понимая уже, что гоню пургу просто от безысходности.

– Ну разве что в школе детишкам преподавать. Университетов тут нет нигде. Не доросли до них. Специалистами нас Старый Свет пока обильно снабжает. В одесской школе философию преподает Григорий Аскарян, но он слепой. Будешь там, поговори с ним подробней на эту тему.

– Звиздец. Вся жизнь насмарку, – констатировал я. – Скрипач не нужен.

– Какой скрипач? – не понял Арам.

– Это фраза из фильма «Кин-дза-дза». Помнишь такой? Там тоже Орден был с эцилоппами…

– Погоди, Жора, страдать, – участливо сказал Арам. – Посиди немножко, не уходи только, я сейчас подойду.

И Арам удалился в кухонную дверь, обогнув стойку, которую активно полировала тряпкой Агнешка.

Потом вернулся тем же маршрутом с двумя большими коньячными бокалами, в которых плескалось грамм по сто пятьдесят янтарной жидкости.

– Вот, – сказал Арам, ставя их на стол, – я тебе обещал настоящий армянский «Двин», – и подвинул один бокал ко мне. – Вкуси остатки божественной амброзии. После того как французы в Ереване коньячный завод перекупили, они наши старые спирты многолетние к себе во Францию бочками увозят, а к нам свой неликвид спихивают на разлив. Совсем марку армянского коньяка испоганили проклятые лягушатники. А в коньяке, как еще великий Шустов[134] открыл, сорт винограда совсем не главное. Важно, под каким солнцем этот виноград растет. И на какой земле. Но главный секрет Шустова был в воде. С гор он провел акведук прямо на завод. И не откуда-нибудь, а со знаменитого Катнахбюрского родника[135]. Поэтому вода на заводе всегда свежая, чистейшая и очень мягкая. И дуб наш лучше, чем лимузенский[136]. Меньше паров пропускает, больше своих соков отдает, и лишнюю воду оттягивает. Выпьем, Жора, за Шустова – этого великого человека. Слава богу, что он не дожил до такого глумления над своим детищем.

Арам тихонько звякнул своим бокалом о мой.

Пригубили. Коньяк действительно был божественный. Как говорится, дореволюционного качества. Пить такой залпом было бы верхом варварства.

Мы сидели и молча потягивали благородный янтарный напиток. И никто не мешал нам наслаждаться коньяком и обществом друг друга.

– Ты все-таки подумай над идеей постоялого двора в Одессе, – вернулся к своему предложению Арам.

– Арам-джан, – покачал я головой, – давай я сначала эту новоземельную Одессу сам посмотрю. Вдруг мне там жить совсем не понравится. Но если я ничего по себе не найду, то обещаю тебе, вернусь к этому вопросу. А за щедрое предложение спасибо.

– Вот и договорились. – Арам допил коньяк. – Ты извини, но меня кухня ждет. Дело есть дело. Хотя сегодня с вами я немного душой отдохнул. Всегда приятно видеть, как начальство по сусалам огребает. Да еще таким оригинальным способом.

И неожиданно Арам засмеялся. Задорно так. Так и ушел, смеясь.

Коньяк – божественный продукт, концентрация энергий солнца, земли и неба – потихоньку оттянул мое плохое настроение. По крайней мере, окружающий мир перестал быть совсем уж мрачным. И к тому времени, когда Светлана снова появилась в баре, я вполне восстановил свое душевное состояние и уже был готов даже к самым жестким переговорам. Да что там к переговорам – к бою!

Светлана, как и в прошлый раз, села за стол напротив меня, окликнула Агнешку, попросив ее подать вишневку. Отпила из принесенного бокала немного темно-красной жидкости. Напоказ облизнула красивые губы кончиком языка – дразнится, стерва. Потом вставила в бокал соломинку. Между прочим, действительно, настоящую золотистую соломинку, а не ее полиэтиленовый суррогат.