Путь Пилигрима - Страница 73

Слова иссякли. Все это было правдой; и он ничего не мог с этим поделать - тогда, по крайней мере. Но почему-то, когда он рассказывал ей это сейчас, ему самому казалось, что пытается оправдаться.

Он ждал, что она скажет что-нибудь, но она сидела молча. Она все так же проницательно смотрела на него, но теперь взгляд смягчился.

– У меня просто не было случая сблизиться с людьми, как это бывает у многих,- сказал он.- Полагаю, поэтому я и стал чем-то вроде одиночки. Вот и все.

– Ты и впрямь чувствуешь себя совершенно одиноким в этом мире, правда? - спросила она.- Ты думаешь, что стоишь в стороне, отдельно от всех?

– О-о, я так не думаю - не больше, чем любой другой, когда становится взрослым,- сказал он.- Разве ты никогда, став взрослой и самостоятельной, не чувствовала себя…- Ему никак не удавалось подобрать нужное слово для выражения мысли. Он сделал рукой несмелый, беспомощный жест.- Одинокой,- сказал он наконец.

– Мои родители тоже умерли, когда я была маленькой,- ответила она.- Меня тоже растили родственники. Но дом был полон моими двоюродными братьями и сестрами, а мои дядя и тетя были для меня отцом с матерью, как для родных детей. Нет, я никогда не чувствовала то, что чувствуешь ты. Ты холодный - будто находишься далеко от мира, где-то в космосе, и будто ничто не может тебя согреть.

Он снова рассмеялся, но этот смех не убедил даже его самого.

– Продолжай,- попросил он.

– Ты такой одинокий,- сказала она, всматриваясь в его лицо, как бы пытаясь отделить человеческие черты от того, что было маской.- Такой страшно, страшно одинокий; и самое ужасное - это то, что, когда я тянусь к тебе, ты отстраняешься.

– Я не отстраняюсь,- сказал он.

– Нет, отстраняешься. Ты удаляешься от меня, даже когда мы вместе в постели. Даже когда мы занимаемся любовью, ты убегаешь и скрываешься от меня. Знаешь, каково это - когда держишь кого-то в объятиях, чувствуя, что он хочет убежать от тебя, даже если говорит, как сильно тебя любит?

– Но я этого не делаю! - сердито произнес он.

– Делаешь! Каждый раз! - Ее голос, жесткий сначала, теперь смягчился.- Не то чтобы ты это делал нарочно - просто не можешь не отдаляться, когда видишь, что слишком сблизился с кем-то.

Ему нечего было сказать в ответ.

– Ты ведь даже меня отталкиваешь от себя - разве не видишь? - продолжала она.

– Если ты так думаешь,- сказал он, став от горечи безрассудным,- почему бы тебе не бросить меня сейчас же? Ты хочешь выйти из Корпуса курьеров-переводчиков? Я могу вывести тебя. Нелегально - и это потребует небольшого содействия кого-то из твоих друзей по Сопротивлению,- но сделать это можно.

– Я не хочу уходить от тебя - ты должен это знать,- мягко произнесла она.- Я сказала, что ты отталкиваешь меня, вот и все. Я бы ни за что не хотела бросить тебя, потому что вижу оборотную сторону медали, знаю, как отчаянно ты любишь людей, хотя и думаешь, что они никогда до конца не поймут тебя и не полюбят в ответ. Ты так сильно любишь людей, что рисковал собственной жизнью, чтобы спасти одного из них,- это была я,- хотя и не знал меня.

– Я…- Он хотел сказать ей, что все было не совсем так, как она думает, но струсил и не посмел.

– Я лишь предупреждаю тебя, что, если ты будешь отталкивать меня все сильнее, если действительно дойдешь до точки, когда захочешь, чтобы я ушла, мне придется уйти навсегда. Постарайся это понять. Это будет твоя инициатива, а не моя. Решай сам, способен ли ты остановиться и не сопротивляться так сильно, если не хочешь остаться без меня. Вот и все.

– Ты уйдешь, это точно,- в оцепенении произнес он, забывая то, что он только что сам предлагал ей уйти.

– Если ты и правда этого хочешь,- сказала она.- Я не могла сделать ничего другого. Теперь ты знаешь. Я тебя предупредила и, как и прежде, буду молиться о том, чтобы ты никогда не сделал ничего подобного.

В Каире было сухо и жарко, за исключением тех замкнутых пространств, где кондиционеры делали воздух ледяным. Представители Лаа Эхона просто-напросто сняли небольшой отель для организации местного Губернаторского Блока. Это было раскинувшееся на большой площади одноэтажное строение, сооруженное как раз перед высадкой алаагов, в подражание мотелям США - сплошное стекло и места для парковки. В результате офисы Блока оказались размещенными в нескольких комнатах для гостей, и приходилось много ходить взад-вперед по коридорам - в особенности сотрудникам-людям, но не только им.

В первый день пребывания там Шейн был удивлен, наткнувшись в коридоре на алаага двенадцатого ранга, которого узнал. Чужак не обратил внимания на Шейна - что было вполне понятно. Но Шейн признал в том Отах Она, того офицера, который вместе с Лаа Эхоном рассматривал через полупрозрачное стекло Марию, заключенную в одно из помещений штаба в Милане. Двенадцатый ранг такого молодого офицера, как Отах Он, мог объясняться лишь тем, что его предназначали на высокий пост,- а следовательно, он являлся алаагским эквивалентом адъютанта Лаа Эхона. Что могло означать, что здесь находится сам Лаа Эхон, но, по крайней мере официально, его здесь не было.

Отах Он мог, конечно,- думал Шейн, идя по своим делам,- быть послан Лаа Эхоном для проверки состояния готовности этого нового Блока. Но на самом деле проверять здесь было пока нечего. Как алааги, так и люди были заняты операциями по организации Блока, еще слишком нового, чтобы получить из уже сформированных местных человеческих и алаагских офисов контроля информацию, необходимую для эффективной работы.

Шейн завершил беглый осмотр учреждения и вернулся в гостиницу, где его ждали не только Мария, но и Питер. Мария за три дня сообщила участникам местного Сопротивления, где можно найти ее с Шейном, и Питер прилетел в то же утро. Питер прибыл в тот момент, когда Шейн уходил в Губернаторский Блок, и у них не оказалось времени на разговоры. Неудивительно поэтому, что Питер буквально выпрыгнул из кресла, когда Шейн вошел в гостиную номера, где устроились Питер с Марией.

– Отлично! Ты пришел! - сказал Питер.- Мне надо обсудить с тобой пять-шесть неотложных вещей…

Он осекся.

– Что случилось? - спросил Питер.

Шейн увидел, что Мария тоже встала и озабоченно смотрит на него. Он был поражен и одновременно обеспокоен тем, что эти двое могут безошибочно читать по его лицу. Он с тяжелым чувством вспомнил те двадцать минут, которые провел в Блоке после встречи с Отах Оном, но он не вел длительных разговоров ни с кем из здешних сотрудников - людей или чужаков; и уж во всяком случае никто из них не видел его раньше и вряд ли они стремились разгадать выражение его лица.

Подумав хорошенько, он сказал себе: маловероятно, чтобы после двух лет приучения себя к скрытности в Доме Оружия он стал бы разгуливать по комнатам и коридорам местного алаагского учреждения с иным выражением лица, кроме непроницаемого,- и неважно, что увидели на его лице Питер и Мария, когда он вошел.

Он упал в кресло, уронив рядом плоский чемоданчик, в котором была одежда пилигрима.

– Ничего не случилось,- сказал он, уже не сомневаясь, что выражение его лица снова под контролем.- Что ты собирался рассказать мне?

Питер проницательно смотрел на него несколько мгновений, но поскольку Шейн не двигался, он пожал плечами.

– Помнишь, как я говорил тебе в прошлый раз, что слово «Пилигрим» произносится повсюду и что люди разных сословий начали носить плащи? - спросил он.- Ну так это продолжается - даже в большей степени, это похоже на лавину - то, как люди все больше привыкают к плащу и посоху. Они сейчас даже на совещаниях в учреждениях сидят в плащах, прислонив посохи к спинкам стульев!

– Отлично,- сказал Шейн.

– Фактически те люди, о которых я тебе говорил…- Питер вдруг осекся.

– Продолжай,- сказал Шейн и был удивлен, услыхав в собственном голосе нотку усталости.- Я думаю, здесь мы можем спокойно говорить. На этот раз я проверил.