Путь отважных - Страница 9

«Только не торопись, — сверлило где-то в мозгу. — Помни, как наставлял начвоенобуч: выбирай сперва командира, без него войско что стадо…»

Впереди галопом, крутя клинком над головой, скакал белый офицер. Взяв его на мушку, Толик плавно нажал на гашетку. Пулемёт забился в руках, поливая свинцом белую конницу. Гнедой под офицером вздыбился и рухнул наземь вместе со всадником. Поводя пулемётом из стороны в сторону, Толик видел, как казаки один за другим падали, словно подкошенные. Лишь когда был расстрелян весь диск, а пулемётная дробь не прекратилась, он заметил, что, кроме него, стреляли пулемёты обоих пульманов. Атака захлебнулась, и белые откатились.

Бронепоезд вернулся на станцию. Захлопали боевые дверцы, и команда высыпала на перрон.

Для многих так же, как и для Толика, этот бой был первым боевым крещением. Ачкасов поздравил бойцов с победой. Пожал он руку и Толику, сказав при этом:

— Молодец, доктор, подлечил с десяток беляков! Возьми вот на память о первом бое. — Командир протянул юному санитару новенький револьвер.

Запомнился Толику и ещё один бой. Было это под Гатчиной у Петрограда. Белые подбили паровоз. Снаряд разорвался в будке, убив машиниста и повредив арматуру котла. Толик и Глеб выехали на запасном паровозе. У него была бронирована только будка, люков для пулемёта не было.

Толик сидел на ящике для очёсов, скучая без дела Вокруг была болотистая и лесистая равнина. Стреляли откуда-то из-за рощи. Перестрелка шла вяло, как бы нехотя. Глеб, как всегда, стоял у регулятора.

Толик с наслаждением потянулся и вдруг увидел в переднюю лобовую щель чьи-то глаза, через секунду они исчезли, и в отверстие просунулась рука с револьвером. Грянул выстрел. Вскрикнув, Глеб повалился на пол. Толик будто оцепенел. Новый выстрел сорвал с его головы фуражку. Он схватил тяжёлый гаечный ключ и что было силы ударил по руке. Револьвер выпал. Толик высунулся наружу. По трапу паровоза, придерживая раненую руку, бежал офицер. Не целясь, Толик выстрелил несколько раз подряд. Офицер покачнулся и начал падать. Патроны уже вышли все, но Толик не замечал этого и в бешенстве продолжал щёлкать курком. Подбежавший Ачкасов вовремя оттащил его от окна — хлестнула пулемётная очередь.

Глеб лежал у топки с закрытыми глазами и слабо стонал. Быстро сняв с него куртку и рубаху, Толик обнаружил рану в правом плече. Она была сквозная. Брат стал первым пациентом санитара, и всё своё умение и старание он вложил в эту перевязку. Глеб открыл глаза и болезненно улыбнулся.

— Ничего, братка, это пройдёт…

Командир помог усадить его на ящик. К регулятору встал помощник машиниста, а Толик взялся за лопату.

До станции дотянули благополучно. Офицер, всё ещё лежавший на сходнях, оказался капитаном армии генерала Юденича князем Воронцовым-Дашковым.

Глеба положили в госпиталь. Ачкасов разрешил Толику ухаживать за братом до полного выздоровления. Рана зажила быстро, и через две недели они уже были на бронепоезде. Глеб у своего регулятора, а Толик — у броневого люка с неизменным «люисом» и медицинской сумкой.

Много боёв принял бронепоезд «Смерть или победа!», сражаясь за власть Советов. Четыре бронепоезда противника и сотни белогвардейцев, скошенных пулемётными очередями, на его славном счету. На суровых путях гражданской войны победа всюду сопутствовала легендарному бронепоезду.

Амирхан Шомахов

НА АЛЬПЕ^[1]

Перевод с кабардинского К. Семенова, рисунки Л. Гольдберга.

Крым — это синее, тёплое море, золото плодов, Артек, звонкие песни у пионерского костра.

И, хотя трудно найти края, равные по красоте родной Кабардино-Балкарии, Барасби давно полюбил этот полуостров на другом берегу Чёрного моря, полюбил, когда в первый раз услышал рассказы об этой ласковой и доброй стране.

Но оказалось, что есть другой Крым: где насколько хватает глаз раскинулась ровная, унылая степь, с жёсткой и сухой землёй, с облаками тёплой пыли, оседающей на зубах и хрустящей в солдатской каше.

Барасби Хамгоков глядел в бинокль на едва различимые в жаркой дымке дома у самого горизонта. Уже несколько дней шли ожесточённые бои за это село. Взять его с ходу не удалось. Теперь нужна тщательная и продуманная разведка. Нужно выяснить, где находятся огневые точки, сколько их, как лучше подобраться к противнику.

Барасби знал, что это задание будет поручено ему и его разведчикам. Поглядев ещё раз в сторону села, он поднялся на ноги и пошёл к Звёздочке. Нужно было обязательно погладить мягкую гриву лошади, заглянуть в большие тёмные глаза, сказать верному боевому товарищу, что совсем скоро, как только стемнеет, им снова предстоит опасное и трудное дело.

Звёздочка!.. Сколько лет прошло с тех пор, как мальчик Барасби увидел в колхозной конюшне тонконогого, беспомощного жеребёнка. Он лежал на соломе хмурый, с едва приоткрытыми глазами…

Барасби был частым гостем на конном дворе. Он повадился ходить туда ещё совсем малышом.

— Дядя! — приставал он к конюху. — Можно я погоню коней на водопой?

Конюх — хромой Кербек — не соглашался:

— Не успел родиться, а уже на лошадь хочет… Лошади дикие, необученные, упадёшь — плакать будешь.

— Я не буду плакать, — обещал Барасби.

— Не будешь? — усмехался Кербек.

Барасби показалось, что он отыскал самый веский довод:

— Мне отец не разрешает плакать.

— Гм… — Кербек выпустил густой клуб дыма изо рта. — А бегать вокруг конюшни отец тебе разрешает?.. Погляди только, как ты вымазал ноги и штаны! Уходи отсюда, а то скажу отцу и тебе крепко попадёт…

Барасби уходил и обдумывал планы мести конюху. «Попадёт, попадёт». Вот скажу председателю, что солнце уже высоко, а лошади не поены. Тогда тебе самому попадёт».

Может быть, Барасби придумал бы ещё что-нибудь более опасное для своего нового врага, но мимо прокатила подвода с хворостом. Мальчик быстро догнал её, вытащил из связки самую длинную хворостину, ловко оседлал её и сам себе подал команду: «Вперёд!»

Бешено летела назад земля под ногами Барасби. Встреченная на пути канава осталась после лихого прыжка далеко позади. Увидел бы хромой Кербек, как лихо умеет скакать Барасби, пожалел бы, что не дал ему настоящего коня.

Мысли о лошадях не покидали Барасби и дома. Мальчик ложился спать, закрывал глаза и видел жеребят. Кони кабардинской породы — тёмногнедые, с высокой лебединой шеей, тонкими сильными ногами. Уши торчат, как две камышинки.

Иногда Барасби снилось, что он уже большой, сам участвует в настоящих скачках. Его конь первым рассекает ленточку финиша.

Утром, поднимая сползшее одеяло, мать шутила:

— Опять наш джигит примчался первым.

Однажды Барасби, как всегда, проснулся рано на заре и побежал на конюшню. Он знал, что сейчас погонят лошадей на водопой.

— Пожалуйста, дядя. Очень прошу. Разреши сесть. Подсади. Упаду — не заплачу, честное слово, — умолял Барасби старика.

Кербек ухватил Барасби за смолисто-чёрную, круто вьющуюся прядку волос.

— Ох, и надоел же ты мне!.. Ладно. Сядешь вон на того Серого. Он смирный. Но бывает, что и он зашалит — тогда держись крепче.

Конюх поймал Серого, надел на него уздечку.

Барасби нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно стоял на горячем песке. Он засучил рукава и заправил рубашку в короткие штанишки. Сильные руки Кербека подхватили мальчика, и он оказался на широкой спине коня. Одна за другой лошади покидали двор. Конюх хлопнул ладонью по крупу Серого:

— Гляди, около речки спуск крутой, не завались на гриву!