Путь отважных - Страница 20

Офицер с минуту смотрел на мальчика оценивающим взглядом, потом спросил:

— Дорога на Каменский хутор знать?

— А как же! Конечно, знаю.

— Хорошо, очень хорошо. — Офицер был доволен. — Марш!

Он сказал что-то по-немецки здоровенному рыжему ефрейтору. Тот слез с лошади и зашагал рядом с Николаем.

Вызвавшись показать немцам дорогу, Коля думал только о спасении бабушки. А теперь, шагая впереди отряда рядом с рыжим ефрейтором, он никак не мог решить, что же делать дальше. Ясно было одно: вести немцев в Каменский хутор нельзя.

«Удеру! — думал он про себя. — Как стемнеет — удеру! А пока буду водить их по лесу. Лес большой, тут месяцами ходить можно. А удрать-то как? Этого рыжего, наверное, нарочно ко мне при ставили. Сейчас он на меня и не смотрит, а как стемнеет, глаз не оторвёт, а может, ещё и руки свяжет».

Коля осторожно обернулся и стал рассматривать отряд. Впереди тащился десяток подвод, на которых сидели солдаты. За ними на конях ехало еще человек двадцать. Остальные шагали по дороге. У многих в руках были свежесрубленные палки. Вот и рыжий ефрейтор на минуту отстал, а потом догнал Колю, помахивая увесистой дубинкой. Он погрозил ею мальчику и ребром ладони провёл себе по горлу.

Коля понял.

«Хочет сказать, что если дорогу не покажу, то мне капут. Как бы тебе самому капут не пришёл», — с неожиданной злостью подумал мальчик.

А отряд шёл и шёл. Время от времени к Коле подъезжал офицер и строго спрашивал:

— Дорога правильно? Нет заблуждение?

В ответ Коля только отрицательно качал головой.

Стало смеркаться, но солдаты шагали и шагали не останавливаясь.

Обер-лейтенант снова подъехал к мальчику.

— Где Каменский? — зло спросил он. — Как скоро?

Коля знал, что сейчас до Каменского хутора было дальше, чем утром.

— Нет, ещё не скоро, — стараясь казаться как можно спокойнее, ответил он.

— Как — не скоро?!

— Так я же вас веду хорошей дорогой, — начал выпутываться Коля. — А если прямо идти, чтобы быстро… Так там дорога плохая.

— Поворачивай на плохую! — крикнул офицер.

«Пора удирать!» — подумал Николай, и, когда ему показалось, что ефрейтор не смотрит за ним, он быстро нырнул под первую телегу. Как ящерица, прополз под ней, и — под вторую.

Но сильная рука вытащила его из-под телеги и поставила на ноги. Ефрейтор отступил на шаг, с силой ударил мальчика дубинкой по спине. Рассечённую кожу жгло нестерпимо. Но Коля улыбнулся. Нужно было сделать вид, что он вовсе не собирался бежать, а произошло недоразумение.

Коля показал ефрейтору куда-то под телегу и объяснил:

— Нож… мессер. Уронил.

Ефрейтор выругался и снова ткнул Колю дубинкой в плечо. Но на этот раз не больно, а так, на всякий случай.

И вот снова он, пионер Коля Молчанов, идёт впереди немецкого отряда.

Дорога становилась всё уже и уже. Под ногами захлюпала вода. Коля почувствовал озноб и усталость. Босые ноги коченели и болели.

Сзади послышались крики. Застряла одна подвода.

— Эй, проводник! — послышался над головой голос офицера. — Где есть Каменский хутор?

— Скоро, — ответил Коля. — Плохой дороги мало осталось. Километр. А дальше хорошая.

Отряд двигался дальше. Коля никогда прежде не бывал в этих местах, но догадывался, что они идут по «Царёвому урочищу» — огромному, на десятки километров болоту.

Глухо прозвучали слова команды. Солдаты начали бросать под ноги шинели, шагая по ним.

«Ничего, ничего, — думал Коля, — урочище большое. Шинелей не хватит».

— Проводник! — донеслось из темноты. — Как долго ещё болото?

— Чуть-чуть, — ответил мальчик, — метров сто…

Солдаты ползли вперёд, по шинелям, они верили, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и они выберутся из этого проклятого места. Рыжий ефрейтор споткнулся о кочку и уронил автомат в трясину. Чертыхаясь, он присел на корточки, держа в одной руке фонарь и шаря другой под ногами.

Коля почувствовал, что на него никто не смотрит. Он легко прыгнул в сторону на кочку, с неё — на другую. Казалось, сразу исчезла боль в ногах и даже спину как будто перестало жечь. Совсем рядом в темноте раздались выстрелы. Фашисты спохватились. Тишину прорезали автоматные очереди. И долго ещё свистели пули, срезая ветви над головой.

…Когда Коля добрался до родного села, уже светало.

Несмотря на ранний час, никто не спал. Все были на улицах.

И Коля, кроме своих родных и односельчан, увидел людей в защитной форме и с красными звёздочками на пилотках.

— Наши! — закричал он во всё горло. — Наши!

… А через несколько часов советский отряд, вступивший в деревню, пробирался к «урочищу Царёво», где барахтались в паническом страхе немцы, и вёл этот отряд пионер Коля Молчанов.

* * *

С тех пор прошло немало лет. Колю Молчанова уже редко кто называет Колей, а величают Николаем Николаевичем. Он работает лесорубом в подсобном хозяйстве лесхоза. Односельчане уважают его за трудолюбие, за рассудительность и справедливость.

О своём подвиге Николай Николаевич не любит рассказывать, разве только если попросят пионеры из школы.

По-прежнему на пригорке стоит село Барановка, только домов стало больше, да вместо старых появились новые; по-прежнему шумят деревья, раскачиваемые ветром, и рыбы плещутся в тихих водах Снова; по-прежнему узкая песчаная дорога прорезает Черниговские леса, а когда едешь по ней ночью и свет фар тускло освещает её, кажется, что она покрыта снегом. Весело играют в селе ребятишки, которые никогда не слышали артиллерийской канонады, не видели врага, топчущего сапогами родную землю.

Ник. Суровцев

ТРИДЦАТЬ КРУГОВ

Рисунки О. Шухвостова.

Метель налетела сразу. Шура нагнулся поднять варежку. Голую руку больно хлестнули ледяные иглы позёмки. Небо быстро мрачнело, тьма, казалось, неслась отовсюду.

Овцы перестали щипать траву, пятились, беспокойно оглядывались. Надо было быстро возвращаться к кошарам. В буран легко растерять овец — рассеются они по огромной, не знающей края степи, замёрзнут, станут лёгкой добычей голодных волчьих стай.

Овцы не слушались подпаска. Объятые слепым страхом перед летящим со всех сторон снежным вихрем, они сбивались в кучу, кричали, и жалобный крик этот пропадал в крепнущем вое метели. Сейчас они кинутся прочь за одной какой-нибудь овцой, и тогда прощай отара — лишь летом, среди желтеющих трав увидит кто-нибудь в степи обглоданные косточки.

— А где же Терентьев? — Шура оглянулся, всматриваясь в полутьму.

Никого не было видно. Чабан, недавно ушедший с охромевшей маткой к кошарам, ещё не возвращался.

Мальчик закричал.

Сейчас он совсем не думал о себе. Гибнет на глазах отара, а он стоит рядом и ничем не может помочь.

Тогда он решил попытаться сделать то, что делают в таких случаях взрослые, сильные чабаны. Он кинулся к старой крупной матке, схватил её за густую шерсть и дёрнул в сторону — туда, где лежал обратный путь к кошарам. Овца сильно трясла головой, злобно косила глазом, рвалась из рук. Силы её, подстёгнутые страхом, удвоились. Ноги мальчика скользили по гладкому насту, буран больно бил в лицо, застилая глаза плотным слепящим вихрем.

— Нет, — шептал Шура, задыхаясь и всё крепче сжимая влажную, густую шерсть, — не будет по-твоему.

Ноги мальчика упёрлись во что-то твёрдое. Собрав все силы, он резко рванул овцу на себя и упал, не выпуская шерсти из судорожно сведённых пальцев. Овца дрогнула и остановилась.

Рывком подобрав ноги, Шура вскочил и потащил матку за собой, всё быстрее и быстрее. Овцы помедлили и плотной массой пошли следом.

Шура облегчённо вздохнул и, освободив руку, протёр залепленные снегом глаза.