Путь Дракона - Страница 6

Костры усеяли близлежащие холмы и наполнили воздух запахом чечевицы. Повозки поставили в центре лагеря, а мулов, лошадей и рабов загнали в коррали рядом с повозками. С севера дул холодный ветер. Хороший знак. Дождя не будет. Луна прошла полпути до высшей точки, полумесяц в небе давал скорее намек на свет, чем действительно светил, и Гедер продвигался к уборной осторожно.

Эссе крутилось у него в голове. Жаль, что в походе не было никого, с кем он мог бы его обсудить, написание эссе-размышления не считалось занятием, достойным мужчины. Поэзия — да. Верховая езда. Стрельба из лука. Фехтование. Даже история, если использовались достаточно удачные обороты речи. Но эссе-размышление было удовольствием, заслуживающим порицания, а потому это занятие следовало хранить в тайне от его компаньонов. Они и так смеялись на его животом. Незачем давать им еще один повод. Но если не "эстетическое намерение"… Неужели автор-синнаи пытался сказать, что единственная цель появления в мире топляков — украсить побережья?

Уборная, небольшая палатка над двумя досками, переброшенными через яму, была свободна. Все еще размышляя над тонкостями книги, Гедер спустил рейтузы. Он заметил сладковатый запах, примешивающийся к вони испражнений, но не придал ему значения. Он уселся голым задом на доски, вздохнул и запоздало подумал, почему в уборной пахло опилками.

Доски подались, и Гедер вскрикнул, когда повалился назад и вниз, в дурно пахнущую жижу из дерьма и мочи. Одна из досок отскочила, стукнувшись о край ямы, и ушибла ему руку. Удар вышиб из него дух. Ошарашенный, он лежал в вонючей темноте, куртка и рейтузы пропитались мерзкой влагой, ему стало холодно.

Сверху послышался смех. Затем появился свет.

Четыре фонаря, защищенные колпаками, сияли, освещая небо над ним. Из-за света не было видно лиц людей, державших фонари, но он узнал голоса. Это были его так называемые друзья, братья по оружию. Джори Каллиам, сын барона Остерлингских Падей. Сэр Госпи Эллинтот. Содай Карвеналлин, секретарь Верховного Маршала. И, самое худшее, сэр Алан Клин, капитан роты и непосредственный командир Гедера, человек которому он должен был бы доложить о неподобающим поведении своих товарищей. Гедер встал, его голова и плечи показались над ямой под радостный хохот мужчин.

— Очень смешно, — сказал Гедер и протянул к ним измазанные дерьмом руки. — Теперь вытаскивайте меня отсюда.

Джори взял его за руку и вытянул наверх. Гедеру пришлось отдать ему должное, что тот не побоялся запачкать руки в говне, в которое они свалили Гедера. Рейтузы Гедера болтались у колен, мокрые и грязные. Он стоял в свете фонарей, раздумывая, надевать ли их или идти совсем без штанов. Со вздохом, он натянул рейтузы.

— На тебя была вся надежда, — сказал Клин, хлопая Гедера по плечу. По его щекам все еще катились слезы смеха. — Остальные заметили бы подвох. Ну, кроме Содая, но он слишком тощий, чтобы сломать доски.

— Да уж, отличная шутка, — кисло протянул Гедер, — Мне нужно найти что-нибудь чистое, чтобы -

— О, нет, — сказал Содай в нос, акцентом Верхнего Города. — Пожалуйста, друг мой. Не порти ночь. Это просто шутка! Не принимай ее на свой счет, прими ее так, как она задумывалась.

— Это правда, — сказал Клин, кладя свою руку на плечо Гедера. — Вы должны позволить нам, принести вам свои извинения. Давайте друзья! По палаткам!

Четыре человека хромая шли через темноту, волоча с собой Гедера. Из всех четверых, только Джори, казалось, искренне сочувствует, и то молча.

В детстве Гедер часто представлял себе, как это — служить королю, нестись в битву, доказывать свой ум и умение обращаться с оружием. Он читал истории о великих древних воинах, слушал пропитанные винными парами байки своего отца о дружбе и братстве по оружию.

Действительность разочаровала его.

Палатка капитана была из тяжелой кожи нанизанной на железный каркас. Внутри она была более роскошной, чем дом Гедера. Шелковый висел с потолка, а большой пожар ревел в яме, дым направлялся вверх и наружу по висящей трубе, с мелко коваными цепями и почерневшей кожей. Тепло как будто вы вышли в самое жаркое время лета, но по крайней мере здесь был душ, и Гедер не дрожал, когда он снимал грязную одежду. Другие сбрасывали перчатки и куртки, которые изгрязнились, когда они касались Гедера, и мальчик-раб Тимзинаи забрал их все.

— Мы, друзья мои, гордость и надежда Антеи, — сказал Клин, наполняя вином большую флягу.

— За короля Симеона! — сказал Госпи.

Клин сунул флягу в руки Гедеру, а сам стоял с бурдюком.

— За королевство и империю, — сказал он, — И поражение выскочки из Ванаи!

Другие встали. Гедер стоял в своей ванной, вода стекала по ними, потому, что оставаться сидя было бы немного изменой. Это был первый тост из многих. Сир Алан Клин в свое жизни делал многое, но он никогда не скупился угощать своим вином. И если бы у Гедера было чувство, что его графин был всего лишь немного более полон, чем у старшего, это было бы знаком раскаяния капитана и извинением за вечернюю шутку.

Содай декламировал свой последний сонет, похабное дань одной из наиболее популярных придорожных шлюх, следовавшей за его компанией. Клайн превысила исполнение импровизирующий речи о мужественной добродетели силы рук, культурных искусств и подвигов на постельном поприще. Джори и Госпи простучали веселую песню на барабанах и тростниковом органе, их голоса отлично гармонировали друг с другом. Когда пришла очередь Гедера, он встал из прохладной ванны, читая открытую рифму и немного пританцовывая под такт музыки. Этому его научил однажды отец, когда они влезли глубоко в свои чашки, и Гедер никогда не делился этим вне своей семьи. Это было до того как он закончил, другие люди были беспомощными от смеха, и ему пришло в голову, насколько же он должен быть пьян, чтобы самому так смеяться. Он улыбнулся, чтобы скрыть внезапный укол тревоги. Стал ли он только помогать себя унижать? Его улыбка побуждала их продолжать веселье, до того как Клин, бездыханно, со стуком встал на пол и показал жестом Гедеру, что он должен сидеть.

Там был сыр и сосиска, больше вина, лепешки и соленья, и еще больше вина. Они говорили о тех вещах, которые Гедер вряд ли мог бы соблюдать к этому моменту, и о которых он намного меньше будет вспоминать потом. В некоторый момент он обнаружил, что продолжает сонливо бормотать о Топляках, как о артистическом выражении или, возможно, о эстетическом намерении.

Он проснулся в своей палатке из вощеной ткани, замерзнув и чихая и не помня как он туда вернулся. Узкий, недобрый свет приходящего рассвета проходил сквозь ткань. Ветер свистел. Гедер обернул свое одеяло вокруг головы, как платок и торговки рыбкой и приказал себе поспать еще несколько минут. Сон окутал его разум, но рев общей побудки не оставил надежды отдохнуть. Его внутренности бастовали. Внутри его головы боролись между собой боль и болезнь. Если бы его вырвало внутри палатки, никто бы это не увидел, но его оруженосец должен был бы отчистить ее до того как они сорвались с места на дневной переход. Если бы он вышел наружу, его бы почти наверняка увидели. Он удивился, сколько он выпил вчера вечером. Второй сигнал общей побудки протрубил. На сны не оставалось времени. Он стиснул зубы и отправился в палатку капитана снова.

Компания стояла по порядку, Каллиам, Аллинтот, и две дюжины других рыцарей, многие из них были уже в доспехах и кольчугах. За ними всеми их сержанты и вооруженные люди выстроились в пять рядов глубиной. Гедер Паллиако попытался держаться прямо и открыто, зная, что люди за ним считали, что их шансы на победу и выживание были в его руках. Так как он зависел от капитана, и над ним Лорд Терниган, Старший Маршал, который командовал всей армией.

Сэр Алан Клин вышел из своей палатки. В прохладном утреннем свете он выглядел идеальным бойцом. Его тусклые волосы были перекинуты на спину. Его форма была такой черной, словно ее соткали прямо из ночного неба. Его широкие плечи и выдающийся подбородок напоминали ожившую статую. Два раба из лагеря принесли трибуну и поставили ее у ног мужчины. Капитан сделал шаг вперед.