Путь диких гусей - Страница 11
Едигир молча опустил голову вниз. Так же поступил и его противник. Шаман надолго замолчал, смотря все так же сквозь них в неведомую даль, глаза его ничего не выражали: ни радости, ни печали. Глубокая скорбь и тоска застыли в них. У Едигира начали затекать ноги, когда старший шаман поднял обе руки и произнес:
– Пусть боги выберут сильнейшего, нашему народу предстоят тяжелые времена. Отправляйтесь…
Сперва ехали верхом до дальнего урочища, где начиналось полусухое болото, с полуденной стороны от которого шли густые заросли малинника. Там их должны были поджидать загонщики, что накануне определили медвежью лежку и теперь следили за зверем, готовые в нужный момент повернуть его на охотников.
Возле небольшого лога противники спешились и оставили коней на попечение двух юношей. Дальше пошли пешком по узенькой, едва приметной лосиной тропе, осторожно ступая, пригибаясь под нависшими ветвями, внимательно всматриваясь в ближние кусты.
На Едигире был одет простой суконный халат, перетянутый кожаным ремешком с висевшим на нем у правого бедра длинным кинжалом. Легкие чирки-полусапожки не ощущались на ногах, делали шаг мягким и неслышным. В руках он держал толстую березовую палку, на конце которой был намертво закреплен нож с обоюдоострым лезвием шириной в пол-ладони.
Едигир шел первым, легко и непринужденно раздвигая ветки кустарников и непрестанно ловя ноздрями воздух, стараясь по запаху определить присутствие в лесу медведя.
Соуз-хан, тяжело отдуваясь, тащился следом за ним, далеко отстав, путаясь в полах богатого халата, цепляясь носками сапог за корневища, и бормотал что-то себе под нос. А уже на несколько шагов позади него крались старейшины и молодые воины, пожелавшие принять участие в охоте. И хотя по лесу одновременно пробиралось около полусотни человек, но ни один из них ни малейшим шумом не выдал себя.
Вдруг позади Едигира послышался глухой удар о землю, а затем визгливые проклятия разнеслись далеко окрест. Обернувшись, он увидел, что Соуз-хан лежит на земле и громко стонет, схватившись за правую ногу. К нему подбежали.
– Будь проклята и эта охота, и все медведи, и вы вместе с ними! – надрывался Соуз-хан что есть мочи. – Я, кажется, вывихнул себе ногу!
– Так ты не сможешь принять участие в поединке? – обратился к нему Катайгул. – Тогда ты проиграл.
– Я выставляю вместо себя Сагипа, своего нукера. Законами это разрешено!
Силача Сагипа знали все. Без него не обходился ни один праздник, где выходили бороться молодые воины. В борьбе ему не было равных.
Старейшины пошептались и подозвали Сагипа к себе. Тот изъявил готовность участвовать в поединке вместо Соуз-хана и тут же подхватил лежащее рядом с ним копье и взмахнул перед собой. Было видно, что обращаться с оружием он умеет. Двинулись дальше, оставив Соуз-хана на попечение нукеров. Однако Едигиру подумалось, что его хитрый противник заранее предусмотрел это падение, не желая рисковать своей шкурой.
Теперь они шли рядом с Сагипом плечо к плечу, обмениваясь время от времени оценивающими взглядами. Вскоре вышли на большую поляну с поваленными поперек нее обгорелыми деревьями после большого лесного пожара. Вокруг буйно кустилась малина, местами примятая до самой земли.
«Ага, – подумал Едигир про себя, – хозяин Аю где-то здесь, то его работа».
Из зарослей к ним вышел, пригибаясь, один из загонщиков, тихо сообщил, что медведь недалеко и его сейчас погонят на поляну, и тут же исчез в кустах.
Соперники остались одни. Едигир оглянулся назад, но все, кто шел следом, попрятались за деревьями, чтобы оттуда наблюдать за ходом поединка.
Едигир сделал несколько шагов по поляне, выбирая удобное место для встречи со зверем и одновременно стараясь предугадать, откуда тот может появиться.
По нависшей тишине казалось, будто не только люди наблюдают за местом, на котором должна была решиться судьба Сибирского ханства, но и все живое и сущее приготовилось быть безмолвным наблюдателем, а может, и участником поединка зверя и человека. Человек не мог один решать свои человеческие дела без вовлечения братьев своих лесных. Он связан с ними не только местом жительства, но и другими высшими небесными узами, составляя одно неделимое целое. Они едины в действиях, поступках, в судьбе. Но человек желал первенства в мире и добивался этого всеми доступными средствами, не замечая и не желая замечать боль и страдание лесных обитателей, братьев своих.
Не слышно было в лесу ни птичьего посвиста, ни беличьего цокотка. Только покрасневшие от напряжения и скорой потери родительских объятий листочки осинок по краям поляны вздрагивали, будто невидимый лесной дух тяжело касался их своим мощным дыханием.
Едигир повел плечами, чувствуя, как напряглись и задеревенели мышцы спины, вспотели ладони, сжимающие копье, а глаза прикрыла легкая пелена, подобная дымке утреннего тумана. Только тут он понял, насколько близко находится к давящему тяжестью пологу ханского шатра, за которым скрыты многие людские судьбы, жизни и смерти. Ему вдруг стало страшно от мысли, что от его слова будут зависеть судьбы не только живущих рядом с ним людей, но и еще не родившихся, а лишь готовых появиться на свет. Стало страшно откинуть полог шатра собственной рукой, стать властелином, владыкой собственного народа, казнить и миловать. Да кто он такой, чтоб выполнять волю богов на земле?! Кто?! Всего-навсего сын хана, игрушка в чьих-то руках…
Повернув голову, Едигир обвел взглядом лесные заросли, где скрылись приведшие их сюда люди, и на мгновение ему показалось, будто меж ветвей сверкнули воинственным огнем глаза Рябого Нура и послышался шепот: «Едигир, ты сын своего народа, ты воин. Победи, Едигир!»
Он вздрогнул, как от удара плетью, и крутнул в воздухе свое оружие с такой силой, что клинок со свистом резанул воздух, описав дугу. Тут же у него меж ног проскользнул полосатый бурундучок и юркнул в заросли крапивы; стайка дроздов мелькнула над поляной, уводя молодых и неопытных первогодков дальше в лес, не доверяя появившимся в их угодьях людям.
И неожиданно весь окружающий горелую поляну лес ожил. Засвистели загонщики, послышался шум трещоток, гулкие удары о стволы деревьев, громкие крики и гиканье.
Едигир глянул на Сагипа, крутившего головой, пытающегося заранее угадать место появления медведя на поляне. Он сделал несколько шагов по направлению к небольшому прогалу с втоптанными в землю кустами малинника, держа копье обеими руками и пружинисто приседая при ходьбе. Но в его походке не было той уверенности опытного зверолова, отличающегося четкостью и выверенностью движений, скупостью поворотов корпуса, твердостью вдавленных в землю ног.
«Эге, – усмехнулся Едигир, – за свое ли дело ты взялся, дружок? Тут и оплошать недолго, когда опыта маловато».
Сам он остановился в центре поляны, где почти не было поваленных огнем деревьев, чтобы легко перебежать к тому месту, откуда появится медведь, изготовиться к схватке.
Голоса загонщиков становились все громче. Наконец послышались шум ломаемых веток, злобное урчание, и слева от Едигира на поляну вывалился огромный темно-бурый медведь, вертя длинной мордой и кидая настороженные взгляды по сторонам. Он шел мягко, переваливаясь справа налево, чуть выбрасывая вперед лапы и встряхивая могучим загривком, под которым буграми ходили мощные мышцы, широким воротником оторачивающие голову. Зверь непрерывно тряс головой, будто стряхивая с нее, как воду, людские крики и шум, летящие сзади.
Выбравшись на поляну, медведь остановился в нерешительности, словно заранее ожидал какого-то подвоха от преследующих его людей. Скользнув взглядом по Едигиру и находящемуся чуть дальше Сагипу, он не счел их достойными противниками, ничем не обозначив своей ярости. Зверь не желал связываться с людьми, предпочитая как можно быстрее скрыться в чаще. Он даже сделал попытку повернуть обратно, но назойливый шум не позволил ему вернуться туда. Тогда хозяин леса предпочел пройти левее Едигира по кромке поляны, тем самым избежав столкновения.