Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ) - Страница 186

— Секретарь читал мое обвинение полчаса. Я чуть не заснул, — шутливо пожаловался Амор. — Никогда не думал, что я такой строптивый. А оказывается, очень.

— Потрясающе, — ошеломленный, пробормотал Яспер. — Эти жопоголовые что, совсем думать разучились? Или они уладили все насущные дела и пытаются развлечься и поэтому устроили этот цирк? Ты-то что-нибудь предпринял?

— Я подал протест в Высший совет кардиналов. Меня даже обнадежили, что есть достаточно значительный шанс, что он будет рассмотрен еще при моей жизни, — пожал плечами Амор. — А до тех пор я — бывший священник.

И Яспер захохотал.

— Бывший священник сидит за одним столом с бывшим гвардейцем и пьет настоящее вино в настоящем кабачке, — отсмеявшись, сказал он. — Разве не восхитительно, отче?

Амор поежился.

— Брось, — бесцеремонно одернул его Яспер. — Сам же говорил, что в вашем деле бывших не бывает. Или это за мной Эше как приклеенный тягался? Не просто же так. Он ведь из тех щенков, которых ты опекал в твоем лагере.

Амор покивал головой. Ясперу показалось: его глаза слишком подозрительно блестели. А может, и не казалось. У самого ведь слезы подступали к глазам. Особенно когда думал, что сейчас, наверное, молодняк проходит испытания, а старшие смотрят записи и прикидывают: кому следует их ужесточить, чтобы быть убежденными на сто двадцать процентов, а кого можно отсеивать. Или что старшие офицеры разрабатывают план первых мирных учений за столько лет. Или — что они идут в бар после службы, чтобы выпить пива, поскалить зубы с гражданскими, может, снять кого, чтобы похаять начальство и поклясться в дружбе. Что сейчас, возможно, они стоят перед виртуальной картой и шаг за шагом, секунда за секундой изучают какую-нибудь операцию. Или еще что-то. Они так и будут делать это, он — никогда больше.

— Он сейчас дает показания. В суде. — Амор, взяв себя в руки, начал рассказывать. — Альба смогла убедить людей из следственной группы, что Эше может стать очень полезным свидетелем. Ну и меня попросила, чтобы я побыл с ним. Мне все равно нечего больше делать.

Он долго молчал, сидел, свесив голову, словно прятал лицо от Яспера.

— Какие у тебя шансы вернуть разрешение? — спросил Яспер.

Амор поднял на него глаза. И снова бесконечная пауза. Удручающая, изматывающая — не для Яспера, для него.

— Не знаю, — честно признался он. — Скорее всего, пока не сменятся кардиналы, никаких. Потом — в зависимости от новых. Но навряд ли. Это пожизненное служение, брат мой, а кардиналы живут долго. Слава Высшим Силам за это.

Он нарисовал крест у себя на груди.

Яспер хмыкнул. Поморщился. Амор хмыкнул, потянулся и нарисовал крест на его груди. И задержал руку. Яспер воспользовался заминкой, перехватил ее и поднес к щеке, потерся ей и, глядя ему в глаза, поцеловал ее.

— И пусть их, — прошептал он.

Амор не спешил высвобождать руку. Смотрел на него, как если бы впервые разглядел что-то за привычной маской, и думал, привлекает ли его то, что он видел за ней.

— Скажи-ка, брате, — задумчиво начал Яспер, — ты ведь из Европы родом. И у тебя есть там знакомые. Были, по крайней мере. Наверняка ведь и в высших кругах вашей церковной знати. Не хочешь попытать счастья там? Вдруг они тебе как-то помогут? Чтобы быстрей рассмотреть твой протест.

— Я думал об этом, — нахмурился Амор и попытался вытянуть руку — Яспер почувствовал слабое движение, достаточно незначительное, чтобы не обращать на него внимание. Чтобы подразнить Амора и потому, что сам хотел, он еще раз коснулся руки губами, не сводя при этом взгляда с Амора. Тот — растерялся немного, но смущенным не выглядел. Яспер удовлетворенно усмехнулся и прижал ее к плечу.

— И? — лениво поинтересовался он.

— Это может привести к неожиданному результату. Политика, друг мой, — кисло пояснил Амор. — И там грызня стоит не на шутку. Это можно объяснять исторически, социологически, традиционно, как угодно, но в кардинальском совете сильны европейские кардиналы. Это естественно вызывает разные чувства у других церквей. Я уже думал о том, чтобы попросить… родственников походатайствовать за меня. Беда в том, что если он… если, — подчеркнул Амор, — согласится… если ему пойдут навстречу, то мой случай будут рассматривать куда пристрастней. И тогда у меня вообще не будет шансов. Просто потому, что я имел счастье родиться и учиться в Европе, а служить в Африке. Едва ли при моей жизни можно будет примирить разные части света, брате, как бы мне ни хотелось этого.

— И что теперь? — спросил Яспер.

— Не знаю, — грустно улыбнулся Амор. — Пока я сотрудничаю с миссией Альбы. Епископ Обен не возражает.

— Не возражает? — прищурился Яспер: что-то в интонации Амора его насторожило. Какая-то деланная беспечность.

Амор закатил глаза.

— Ну хорошо, ему плевать. У него свои проблемы. Ему не до меня.

— И какие же у него проблемы? — ухмыльнулся Яспер, давая понять, что знает и без скудной справки Амора.

Собственно, он не мог не радоваться, не признавать, что в этом была какая-то судьбоносная справедливость, явно не без участия Высших Сил затеянная. Дейкстра пересматривал один за другим законы и постановления в отношении церкви и находил их слишком либеральными, чрезмерно мягкими, недопустимо щедрыми, не соответствующими вкладу церкви в общественную жизнь. Люди, приближенные к Дейкстра или хотя бы неплохо его изучившие, могли подтвердить: в этом последовательном отстранении церкви от лигейской кормушки очень много личного; Дейкстра отказывался забывать, кого выбрали поддерживать кардиналы, с кем они предпочитали дружить. Более того, во время своего визита в Европу — одного из первых в новом статусе — он, встретившись с тремя кардиналами, познакомившись с работниками приюта, преподавателями и семинаристами, заметил при многих свидетелях, в том числе и африканских съемочных группах, что с огромным уважением относится к вкладу некоторых учреждений церкви в общественную жизнь, как например… и, получив относительно неплохое церковное образование, не может не удивляться, что церковь, вопреки современным философским и политическим взглядам, пытается ухватиться не только за меч духовный, но и за политический, более того, часто занимается политической деятельностью в ущерб делам милосердия.

— К сожалению, некоторые клерикальные амбиции я не могу понять, — строго заметил он.

За его словами следили очень внимательно; эту ремарку приняли как руководство к действию. Альбе оставалось только удивляться: она внезапно начала получать приглашения и даже предложения помощи. Она охотно пользовалась этим — глупо было бы пренебрегать — и открыто говорила, что к местным кардинальским подворьям не имеет отношения, а успешна не столько благодаря, сколько вопреки им, за исключением, разве что, отца Амора Дага: он — тот дар, за который нельзя не быть благодарной африканской церкви.

Помимо этого, СМИ не без злорадства заговорили о финансовых махинациях, в которые мегакорпы втягивали самые разные епископаты. Ряд церковных служителей давал показания: в качестве свидетелей обвинения. Некоторые — и в качестве обвиняемых.

Это едва ли помогло бы Амору. Это же значило, что из-за бесконечных треволнений, которыми наполнилась церковь, и он мог бесконечно долго оставаться под запретом.

— И это значит полную и абсолютную невозможность служить? — спросил Яспер. Он все еще держал руку Амора — прижатой к столу, время от времени поглаживая ее. Иногда Амор легко, почти незаметно отзывался — неуверенным движением пальцев, которое могло превратиться в ласку. Яспер рассчитывал на это.

— Служить в смысле проводить служения — нет. Совершать некоторые таинства — могу. Вообще жизнь священника не только из этого же состоит, нетерпеливый брате, — усмехнулся Амор. — Скорей даже наоборот. Служения — это кульминация, вершина духовной жизни, но чтобы до нее добраться, нужно переступать с камешка на камешек, идти шаг за шагом, обращаться к самым мелким деталям, чтобы ничего не упустить, понимаешь? Тогда и воскресное служение окажется в радость.