Путь - Страница 3

Маккейл очень искренне рассказывала мне о своих ощущениях, связанных с ее девичьим взрослением. На некоторые мои вопросы отвечала:

— Не знаю. Для меня это тоже новое ощущение.

Когда ей было тринадцать лет, я спросил, почему у нее нет подруг. Она ответила так, словно давно и обстоятельно раздумывала над этим вопросом:

— Не люблю девчонок.

— Почему?

— Не доверяю им. Я люблю лошадей.

Почти каждую неделю Маккейл ездила верхом. Раз в месяц она приглашала и меня, но я всегда отговаривался занятостью. Не решался признаться: я боялся лошадей. Однажды, когда мне было семь лет, родители повезли меня на ранчо «Хуанита Хот-Спрингс» в штате Вайоминг. На следующий день мы отправились кататься верхом. Мне досталась пятнистая лошадь по кличке Чероки. До этого я никогда не ездил в седле. Одной рукой я уцепился за кожаную луку седла, а в другую взял поводья. Я возненавидел каждое мгновение этой скачки. Помимо нас в прогулке участвовали и другие люди. Этим «ковбоям» захотелось скакать во весь опор, и они понеслись. Моя лошадь решила не отставать. Я намертво вцепился в седельную луку, бросил поводья и орал, умоляя о помощи. Наконец один из «ковбоев» спас меня, правда, наградил презрительной усмешкой. Как же! В его глазах я был изнеженным городским мальчишкой.

— А я в седле с трех лет! — бросил он и понесся дальше.

Неудивительно, что я не разделял любви Маккейл к лошадям.

За исключением верховых прогулок Маккейл, мы почти все время проводили вместе. Завершили детство, миновали трудный переход к подростковому возрасту, остроумно названному «подмышкой жизни». К пятнадцати годам Маккейл превратилась в зрелую девушку, и парни-старшеклассники осаждали ее дом, словно осы, почуявшие сладкое. Разумеется, я тоже заметил произошедшие с ней перемены, и они сводили меня с ума. Она была моей единственной и лучшей подругой, и такие чувства меня очень смущали.

Я багровел от ревности. По сравнению с теми парнями мои шансы были ничтожны. У них уже пробивались усики. Мое лицо покрывали юношеские угри. Они разъезжали на дорогих машинах. У меня был сезонный билет на автобус. В общем, я проигрывал им по всем статьям.

Лучшей характеристикой стиля воспитания, который Сэм, отец Маккейл, применял к своей дочери, были бы слова «политика невмешательства». В старших классах он позволил ей ходить на свидания, и Маккейл с трудом помнила, где и с кем встречалась. После свиданий она забредала ко мне передохнуть и поделиться впечатлениями. Это смахивало на рассказ голодному о фуршете, где ты недавно побывал.

— Ну почему мужчинам всегда хочется обладать мною? — спросила она после одного из свиданий.

— Не знаю, — покачав головой, ответил я.

В тот момент мне самому больше всего на свете хотелось обладать Маккейл.

Ее ситуация с парнями чем-то напоминала бейсбол: один лупит по мячу, другой стоит на подхвате, а еще две дюжины ошиваются на поле, рассчитывая перехватить инициативу. Я ощущал себя скорее продавцом хот-догов на стадионе, нежели игроком.

Иногда Маккейл спрашивала моего совета по поводу того или иного парня. Я давал обстоятельный совет, но с учетом собственных интересов. Она выслушивала меня, и при этом у нее всегда было странное (я бы сказал, чуть насмешливое) выражение лица. После таких разговоров мне становилось совсем паршиво. Однажды Маккейл «обрадовала» меня: когда она будет выходить замуж, мне достанется роль подружки невесты, поскольку подруг у нее нет. Это что же, мне придется сбривать волосы на ногах и наряжаться в женское шелковое платье? Не знаю, мучила ли она меня намеренно, или у нее это получилось спонтанно.

В шестнадцать лет все изменилось. Я стремительно вытянулся и возмужал, и противоположный пол начал проявлять ко мне интерес. Это весьма своеобразно подействовало на Маккейл. Она продолжала сообщать мне все подробности своих свиданий, однако слушать что-либо о моих не желала. Придерживалась правила: «Я не спрашиваю — ты не говоришь». Помню, осенью ко мне пришли две девчонки. В это время мы с Маккейл сидели на крыльце ее дома. Девчонки тоже присели и включились в разговор. Похоже, одной из них я нравился. В тот день они обе начали активно кокетничать со мной. Вдруг Маккейл вскочила и скрылась в доме, громко хлопнув дверью.

— Что это с ней? — удивилась одна из кокеток.

— Разве не видишь? Ревнует, — хихикнула другая.

Меня обдало теплой волной надежды.

Но даже если Маккейл и питала ко мне романтические чувства, то по-прежнему скрывала их. Я страдал молча, и не без причины. Маккейл оставалась моим лучшим другом. Признайся я ей в любви — наша дружба наверняка закончилась бы. К счастью, мне не пришлось страдать очень долго.

Теплым июньским днем — это был день моего семнадцатилетия — мы с Маккейл лежали в гамаке на заднем дворе ее дома. Мы легли «валетом», и маленькие ступни ее босых ног упирались мне в плечо. Мы плавно покачивались и говорили о том, каким было бы творчество «Битлз», если бы в жизни Джона Леннона не появилась Йоко.

— А знаешь, мы с тобой когда-нибудь поженимся, — вдруг сказала она.

Мое лицо расплылось в широченной улыбке, но я попытался сохранять спокойствие.

— Думаешь? — произнес я.

— Я знаю.

— Откуда ты знаешь?

— Это у тебя на лице написано. Ты до безумия любишь меня и просто не выдержишь, если я выйду замуж за другого.

Было бы бессмысленно отрицать очевидный факт.

— Ты заметила? — спросил я.

— Да, — тоном, не оставляющим сомнений, ответила она. — Все замечают. Даже почтальон.

Я почувствовал себя полным идиотом.

— И дело в том… я тоже до безумия люблю тебя, — совсем иным, нежным тоном призналась Маккейл.

Она перекинула ноги через гамак, села и прильнула ко мне. Смотрела на меня влажными глазами.

— Неужели ты до сих пор не понял, что я люблю тебя? Да я бы жить не смогла без тебя.

В тот момент я испытывал чувство, какое испытывает владелец лотерейного билета, узнав, что выигрыш пал на его номер. Наша восьмилетняя дружба исчезла, уступив место другим эмоциям. Мы целовались, и могу сказать — теперь Маккейл это нравилось. Это был второй величайший день в моей жизни. Первым стал день нашей свадьбы.

Многих женихов накануне свадьбы терзают страхи. Каждый думает: а вдруг невеста, что называется, «увидит его насквозь», разочаруется и уйдет? Или хуже того, на ее горизонте появится более достойный кандидат и уведет ее? В моем случае я мог не опасаться. Для нас с Маккейл никаких других просто не существовало.

Мы с Маккейл поженились молодыми, хотя тогда нам этого не казалось. Наоборот, я считал, что ждал всю жизнь, и хотел наверстать упущенное. Мы сняли квартиру в Пасадине[3] в трех милях от места, где выросли. Маккейл нашла работу секретаря во второсортной юридической фирме, а я поступил учиться в колледж дизайна «Арт-центр», куда ездил на автобусе.

Это были хорошие годы. Мы частенько спорили (любые браки требуют взаимной притирки), однако наши споры не затягивались надолго. Да и как можно обидеть человека, которого любишь больше, чем себя самого? Это все равно что ударить себя по голове. Обычно я извинялся первым, хотя Маккейл порой вынуждала меня это делать. Иногда мне казалось, будто споры мы затеваем просто для развлечения.

Больше всего мы спорили по поводу детей. Маккейл не терпелось стать матерью, но я был против этого. А поскольку доводы здравого смысла и финансовое положение нашей семьи оказывались на моей стороне, я неизменно одерживал верх.