Пускай старые мечты умирают - Страница 5
«Как я уже сказал, просто прекрасно. Сосуды, которые мы взяли из ноги вашей жены, чтобы заменить поврежденные, оказались на удивление прочными для женщины ее возраста. Можно смело утверждать, что через несколько месяцев ее сердце станет работать намного лучше, чем раньше».? Тут доктор поднял указательный палец. — «Но курение. Курение…»
Стефан вскочил в порыве обнять доктора, но опомнился и просто схватил его за плечи.
«Теперь она на пачку сигарет даже не взглянет! И я тоже! Спасибо, доктор! Спасибо! Спасибо!»
Доктор кивнул и сказал: «Сейчас она в реабилитационной палате, но через пару часов вы сможете ее увидеть. Мы подержим ее тут пару дней».
«Да хоть месяц, если это потребуется!»
«С ней все будет в порядке».
Прогнозы доктора сбылись. Через два дня Карин выписали, и всего через три недели она смогла гулять столько, сколько не могла позволить себе раньше. Совершать более долгие прогулки она не могла не столько из-за слабого сердца, а из-за боли от шрамов на ногах, но через пару недель зажили и они.
Прогулки стали их новым увлечением. Карин шла с помощью специальных палок, Стефан сопровождал ее. Иногда на ходу он читал ей стихи из сборника. Они оба бросили курить. Лишь в редкие вечера на веранде, когда по какой-то причине атмосфера была особенно праздничной, они позволяли себе выкурить по сигарете.
История движется к своему завершению. В начале я сказал, что расскажу вам историю о великой любви, но выполнил ли я, по-вашему, свое обещание? Быть может, вы разочарованы? Может, вы ожидали чего-то более драматичного?
В ответ могу сказать, что, во-первых, вы еще не слышали окончания моей истории, а во-вторых, мне кажется, что я выполнил свое обязательство выступить в роли свидетеля, как и обещал.
А как вы представляете себе великую любовь?
Наверное, на ум сразу приходит что-то вроде «Унесенных ветром» или «Титаника». Но эти истории не столько о любви, сколько об обстоятельствах. Все кажется величественнее, если происходит на фоне гражданской войны, кораблекрушения или стихийного бедствия. Но это как оценивать картину по ее раме. Это как говорить, что Мона Лиза это шедевр только из-за изысканной резьбы, окаймляющей ее.
Любовь это любовь. В тех драматических обстоятельствах главные герои готовы отдать свою жизнь за другого человека в буквальном смысле, но именно это происходит и в обычной истории любви, и это тоже великая любовь. Вы отдаете свою жизнь друг за друга всегда, каждый день, до самой смерти.
Возможно, мы признаем в отношениях двух людей великую любовь, только если при других обстоятельствах эти люди легко могли бы стать актерами в какой-нибудь известной драме. Если бы Стефан был Монтекки из Ибсенгатана, а Карин — Капулетти из Хольбергсгатана, то они могли бы выстроить план побега, прячась за моей билетной кассой. Побег означает жизнь, а любое промедление? верную смерть. Простите, я отошел от темы. Но думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
Любовь это любовь. Меняются лишь способы ее выражения.
Я много думал о том, что Стефан рассказал мне в госпитале, представлял себе ситуацию. Они в голой, стерильной комнате для допросов — по крайней мере, я так себе это представлял. То, как они схватились за руки, чтобы воссоздать сцену между двумя детьми в Карлстаде, и этот момент положил начало тому, что будет длиться всю их жизнь.
Мне было приятно думать об этом, но тогда Стефан не закончил свой рассказ, и я услышал всю историю лишь спустя пару лет.
Возможно, Карин отказывалась бросать расследование по делу Оскара Эрикссона отчасти потому, что именно это дело свело их со Стефаном вместе. Возможно, оно занимало особое место в ее сердце — сердце, которое сейчас работало идеально.
Когда в апреле 2004 года, когда мы праздновали семидесятипятилетие Карин, она сказала мне, что в начале расследования полиция получила уйму информации, главным образом от людей, видевших Оскара Эрикссона в разных частях Швеции и даже за границей. Его фотографии постоянно появлялись в прессе, и в подобном деле не было ничего удивительного в том, что люди видели пропавшего человека повсюду. Но ни одна из наводок не дала результата.
Именно над этими разрозненными нитями Карин продолжала работать двадцать два года спустя. Она звонила людям, которые, как они сами утверждали, видели Оскара, внимательно изучала фотокопии старых газет. Но никто ничего не знал, а если и знал, то забыл.
Карин вздохнула и покачала головой,? мы сидели во дворике под инфракрасными обогревателями? сделала большой глоток вина (полезно для кровообращения) и сказала: «Думаю, пора кончать с этим. Заняться кроссвордами или чем-нибудь еще».
«Ты и так разгадываешь кроссворды»,? сказал Стефан.
«Значит, разгадывать больше кроссвордов».
В тот вечер мне представилась возможность внимательно изучить кабинет Карин. В свободной комнате наверху она поставила книжные полки и рабочий стол. На полках были выстроены десятки файлов, а на столе навалены бумаги, карты и распечатки. Карин махнула рукой: «Нервный центр. Все это чтобы расследовать единственное дело, и знаешь, какой был единственный практический результат?»
«Какой?»
«То, что мы со Стефаном познакомились».
Подошел Стефан и взвесил в руке стопку бумаг; он грустно покачал головой и сказал: «Встретиться на вечере знакомств для людей среднего возраста было бы намного проще, это уж точно».
«Да,? ответила Карин. — Но никто из нас никогда бы не пошел на такой вечер».
«Да. Ты права. Значит, оно того стоило?»
Они обменялись взглядом, при котором до сих пор, даже по прошествии всех этих лет, мое сердце пронзала боль. Если бы я был другим, если бы жизнь была другой. Если бы кто-то хоть однажды так посмотрел на меня.
Но потом стоик во мне взял верх. Сократ мог часами стоять на страже на диком холоде, ни на что не жалуясь, и залпом осушал целую чашу с ядом из болиголова. Он проснулся во мне, и боль отступила.
В следующем году Карин не возвращалась к расследованию, лишь раз в полгода звонила в главное отделение полиции узнать, не выяснилось ли чего нового. Но ничего нового не было.
Последний этап моей истории начинается летом 2007 года. Однажды на веранде я заметил, что Стефан сидит в странном положении, будто он не мог удобно устроиться. Когда мы выплыли на ялике, чтобы забросить сети, он сначала взял весла, но потом поморщился и впервые передал их мне.
«Ты в порядке?? спросил я, когда мы направлялись к Лангхольмену. — У тебя что-то болит?»
«Спина,? ответил он. — И желудок. Будто там что-то есть…не знаю…внутри. Только не говори Карин».
«Она наверняка заметит».
«Знаю. Но я хочу сам ей сказать. Думаю, это что-то…нехорошее».
Мы со Стефаном несколько раз говорили о разнице в возрасте между ним и Карин, о том что, если верить статистике, она должна умереть на пару лет раньше его, и о его чувствах. Учитывая то, что Стефан не отличается таким же самообладанием, как я, и легко воодушевляется или впадает в отчаяние, его ответ удивил меня.
«Просто так получилось,? сказал он. — Она моя жизнь, она моя история. Если в конце этой истории мне придется провести несколько лет одному, то что ж. Выбора нет. А если нет выбора, то что толку об этом говорить. Просто так получилось».
Думаю, окажись я на месте Стефана, я бы сказал что-то подобное. Мы завершили эту тему какой-то шуткой о том, что мы с ним могли бы сидеть и бросать хлеб голубям, пока черная фигура с косой не положила бы этому конец.
Но все вышло не так.
В следующие несколько дней боли Стефана усилились, и Карин отвезла его в госпиталь в Норртелье, откуда его направили в Каролинский госпиталь в Стокгольме. После серии тестов было установлено, что у Стефана рак поджелудочной железы. Я очень хорошо помню тот день, когда Карин позвонила мне.
Я стоял с телефоном в руке, смотря из окна на их бывшую квартиру. Клумбы в зеленых и розовых оттенках смотрелись великолепно. Дети сидели рядом на игровой площадке, и все вокруг кричало о лете и жизни, когда Карин произнесла те слова: «Рак. Поджелудочной железы».