Пускай старые мечты умирают - Страница 4

Стефан и Карин жили на Редмансё уже несколько лет, и моя жизнь текла более или менее по-старому — то есть так, как до их переезда в Блакеберг в 1987 году. В 2000 году мне исполнилось пятьдесят шесть лет, и когда я перечитывал «В поисках потерянного времени», я подумал, что название книги совсем не совпадает с моим восприятием времени.

Время не летит, не течет и не крадется. Время стоит на месте. Это мы ходим вокруг него, словно обезьяны вокруг монолита в фильме 2001. Время — черное, твердое и неподвижное. Мы кружим вокруг него, и, в конце концов оно нас засасывает. Я не знаю, как это объяснить, но у меня такое ощущение. Вы можете верить или нет, но это радостно осознавать.

К слову о 2001. Я праздновал наступление миллениума со Стефаном и Карин. Компьютерный хаос, которого все так опасались, не случился, и время невидяще смотрело на то, как мы вошли в новое тысячелетие. Годы Карин стали брать свое. Она страдала от головокружений и уставала от малейших физических усилий. Неся из кладовой шампанское, она была вынуждена присесть и долго отдыхать, прежде чем выйти к нам на веранду и поднять бокал в свете фейерверков, осветивших зимнее небо.

Хотя я не боюсь ни времени, ни процесса старения — как и подобает стоику — мне было больно наблюдать за тем, как меняется Карин. Я считал, что она старела с образцовым изяществом, и мне было больно видеть, как она прислоняется к печи или облокачивается на стол, чтобы перевести дух, сделав какое-нибудь простейшее действие? например, подкинув дров в огонь.

Если Стефану и больно было это видеть, то он никогда не подавал вида. Когда силы подводили Карин, он незаметно делал что-то за нее; будто в шутку приобнимал за талию, поддерживая Карин, но не привлекая к этому внимания. Несмотря ни на что, я уезжал от них с легким сердцем.

Ох, это сердце.

Через месяц Стефан позвонил мне и сказал, что у Карин был инсульт. Три дня они провели в госпитале в Дандерюд, и через пару часов Карин должны были оперировать. Коронарные артерии были серьезно поражены атеросклерозом, и ей нужно было установить шунт, причем успех был не гарантирован.

«Что это значит?? спросил я.? Что значит „успех не гарантирован“?»

Стефан глубоко вздохнул, и я понял, что он сдерживает слезы. «Она может умереть. Если операция пройдет неудачно, то…Карин умрет».

«Ты хочешь, чтобы я приехал?»

«Да. Пожалуйста».

Я сделал пару звонков, чтобы меня подменили в тот вечер и — если понадобится? в следующий. Потом сел в метро. Оказавшись в четырехместном купе, я осознал, что еду с пустыми руками. Сначала мне казалось, что дело в том, что я не купил подарок. Но когда я вышел на Центральной станции и пересел на красную линию, то осознал, что это было более глубинное чувство.

Я ехал с пустыми руками, потому что у меня не было ничего, что могло бы помочь Карин или спасти ее. У меня должно было быть хоть что-то. Стефан позвонил мне, и я немедленно бросился ему на помощь. Я должен был привезти решение, я должен был все исправить. А у меня не было ничего. Ничего. До боли в легких я ощутил свое бессилие.

Я прошел через огромный больничный комплекс и нашел Стефана, который сидел один в комнате ожидания на третьем этаже. Зеленый линолеум, повсюду расставлены металлические стулья и столы. Наши судьбы решаются в комнатах, которые легко убирать. Стефан перегнулся через подлокотник двухместного дивана. Подсев к нему, я увидел, что кожа его стала серой, а руки дрожали.

«Спасибо, что приехал»,? прошептал он.

Я погладил его по спине и взял его руку. Она была сухой и неестественно горячей. Так мы и сидели, а где-то через минуту Стефан начал поглаживать мою ладонь пальцами другой своей руки. Думаю, он не осознавал, что делал и чью руку держал, потому что он внезапно замер в середине движения, сжал мою руку и отпустил ее.

«Так мы с Карин встретились,? сказал он.? Мы держались за руки».

В его голосе чувствовалась слабая радостная нотка, и я постарался поддержать тему. «После знакомства люди обычно держатся за руки».

«Да. Но все так и произошло. Это случилось, когда мы держались за руки».

«Расскажи».

Стефан выпрямился, и по его губам пробежала тень улыбки.

«Это было во время расследования. По делу Оскара Эрикссона. Меня вызвали в полицию, и Карин проводила допрос. Думаю, я могу сказать, что как только я вошел в ту комнату и сел напротив этой женщины, я…»

Взгляд Стефана остановился на закрытых двойных дверях в конце коридора, и я почувствовал, что где-то там, за этими дверьми, врачи пытались спасти жизнь женщины, о которой он говорит.

«У меня была информация, понимаешь. Именно ее она и хотела получить, и у меня не было никаких иллюзий по поводу чего-то еще. Или…не знаю. Карин сказала, что она тоже что-то почувствовала, когда вошла в комнату. Но только когда мы взялись за руки, оно…расцвело».

«И все же не понимаю. Почему вы держались за руки? Насколько я знаю, полицейский допрос это не предусматривает».

Стефан хмыкнул, и немного серости сошло с его лица; теперь его щеки слегка порозовели.

«Нет, извини. Мне придется рассказать тебе историю. Историю, которую я тогда рассказал Карин».

Стефан пробил билет мальчика и спросил о его багаже. Но когда мальчик сказал, что потом ему помогут, Стефан забыл о нем. Он отработал свою смену в Карлстаде и около часа провел в комнате для персонала, ожидая обратный поезд в Стокгольм.

За пятнадцать минут до прибытия поезда он пошел прогуляться по станции, чтобы подышать прохладным ноябрьским воздухом, перед тем как несколько часов провести в душном вагоне.

Тогда он снова увидел того мальчика. Около станции был небольшой лесок — открытая площадка, окруженная кустарником, где летом люди могли подождать своего поезда. Лесок освещался единственным фонарем, и Стефан увидел Оскара Эрикссона, сидевшего на чемодане, который он вез в поезде. Рядом с ним сидела девочка с черными волосами.

«Конечно, я не мог не обратить на них внимания, потому что на девочке была лишь футболка, а на улице стоял мороз. Мальчик, Оскар, был одет хорошо? куртка и все остальное. Они сидели рядом друг с другом на чемодане. И держались за руки. Вот так».

Правой рукой Стефан мягко взял мою левую руку за запястье и приложил ее к своей так, что наши пальцы переплелись, а ладони соприкасались.

«Это произошло, когда я описывал Карин, как дети держались за руки. Она не понимала меня. Поэтому мне пришлось показать ей — так же, как я показал тебе. Тогда это и произошло. Мы сидели, переплетя наши руки, как те дети, и тогда…мы посмотрели друг другу в глаза и вот тогда…все началось».

Голос Стефана стал слабеть, и, произнеся последние слова, он упал и заплакал навзрыд. Стоя на коленях, он сотрясался в рыданиях и шептал: «Карин, Карин, Карин. Моя дорогая, дорогая Карин, пожалуйста, не умирай…»

Я был с пустыми руками, и ими я лишь мог поглаживать его по спине, пока он продолжал шептать свою мольбу под холодным, безразличным светом флуоресцентных ламп. Это должно происходить на скалах, окруженных бушующим морем, или в пещере Горного короля. Но исход наших жизней определяется в холодном, белом свете, и разве можно даже представить, что кто-то слышит наши молитвы?

Дверь в конце коридора открылась, и к нам подошел человек примерно нашего возраста, одетый в белую футболку и зеленый халат. Стефан не видел его, и по его выражению лица я пытался понять, чего Стефану следует ожидать. Но лицо это абсолютно ничего не выражало, и я не знал, к чему готовиться.

Человек кивнул мне: «Ларссон? Стефан Ларссон?»

Стефан встрепенулся и повернул заплаканное лицо к доктору, который наконец улыбнулся.

«Я хотел сказать вам, что операция прошла прекрасно. Осложнений нет, и думаю, что могу обещать вам, что после реабилитации ваша жена будет чувствовать себя намного лучше».

Я обнял Стефана за плечи, но он смотрел на доктора с открытым ртом и, казалось, не понимал, что он только что сказал.

«Все прошло…хорошо?»