Пущенные по миру - Страница 25

Пётр Иванович вкратце рассказал о Екатерине и предложил за неё всем проголосовать. У неё при этом сообщении от страха сжалось сердце, враз перехватило дыхание, вдобавок в избе, смрадно накуренной мужиками, не хватало свежего воздуха. Как только Екатерина ни отказывалась, обеими руками ни отмахивалась, как ни уклонялась, что у неё куча детей мал мала меньше и что при ней больная свекровь, единогласным большинством её избрали председателем колхоза «Светлый путь». Такую ей власть всучили, что она сама испугалась, выдюжит ли, потянет ли общественный воз, не подорвет ли оказанное ей такое высокое доверие?

– Ты у нас, Екатерина Власовна, со всего нашего большого села самая грамотная, кроме тебя, пока некому, потерпи. Как прибудет из города двадцатипятитысячник, тогда, может, тебя освободим, – сказал, как бы успокаивая, Наметов.

– Нашли грамотную! Ну, писать-читать умею, а с чего что начинать в колхозе, тут я вам наломаю дров, а потом же меня, как вредителя, к ответу? Ой, Пётр Иванович, ради бога, не хочу себе беды накликать! – воскликнула она, приложив руки к груди.

– Ничего, товарищ Зябликова, – отозвался секретарь Снегов, до этого всё молчавший, – поможем сообща. Мы, признаться, сами с маленьким опытом, вместе и будем познавать новое для нас дело.

Но тут Екатерина спохватилась, хотела было выкрикнуть, что ошиблись, дорогие товарищи, вовсе не она самая грамотная, а её муж, Фёдор! Однако удержалась, да и не обладала шибко громким голосом, чтобы так легко это выкрикнуть и чтобы все разом её услыхали. И, конечно, совестно было расхваливать своего мужа. К тому же Фёдор пока не собирался уходить со станции. На этот счёт с ним уже вел разговор Наметов, для чего в сельсовет вызывал его специально. Но Фёдор не изъявил желания идти в председатели, поскольку у него был существенный недостаток – на людях он терял дар речи, и потому из него не получится не теряющийся в самой непростой ситуации руководитель. Это она узнала позже от Наметова. А какой тогда будет толк от неё, хотя, в отличие от мужа, она умела на людях держаться ровно и невозмутимо. Вот только бы силу голосу малость прибавить, но опять-таки верховодить людьми, по простоте своего характера, она всё равно не сможет, так как не требовательная. А вот Фёдор дома умел распоряжаться, значит, смог бы и в колхозе, надо только освоиться. Неужто теперь она должна сама привыкать к возложенным обязанностям.

Когда на следующий день Фёдор узнал, что жена стала председателем, он выказал молчаливое недовольство и про себя крепко ругнул Наметова. Значит, его, Фёдора, не удалось уговорить, так Катю вздумал повязать властью.

– Ей-богу, я не хотела, Федя, – оправдывалась жена. – Не знаю даже, с чего начинать работу, может, ты мне подскажешь?

– Нет, Катя, избавь меня от этого. Вот Наметов сумел тебя поставить, у него и проси совета! – говоря это, Фёдор как-то нервно дернул плечами, словно испытывал некую брезгливость. А потом выхватил на ходу из кармана пиджака кисет с табаком и умчался из избы на двор. Екатерина вздохнула и вдруг подумала, что хорошим председателем был бы Прохор Глотов, поскольку почти всегда снимал неплохой урожай даже в тех случаях, если у других он был невысокий. На общинной земле Глотов сумел бы хозяйничать ничуть не хуже, чем на своей. Можно было это высказать Наметову, но тогда бы её могли уличить в симпатии к кулаку и обвинить в недоверии к советской власти и в неумении вести коллективное хозяйство…

Фёдор пришёл в хлев, где ещё недавно стояли две коровы, а теперь осталась одна. В другом конце было место для коня, которому тут больше не стоять. До сих пор перед глазами Фёдора вставал тот врезавшийся в память волнующий момент, когда он вошёл в колхозный сарай и стал в растерянности думать, какую корову оставить колхозу, а какую увести домой. Собственно, ему было жалко обеих коров, однако, немного поколебавшись, отдал предпочтение той, которая всегда давала больше молока и скоро должна была отелиться.

И вот когда он уводил её, вторая стельная из чужого база смотрела вслед беспокойными глазами в полном изумлении и отчаянно вскидывала голову, не понимая, зачем хозяин привел её сюда, где нет привычных яслей, а теперь вот уходит и оставляет её с чужими людьми. Наверное, тогда Фёдор впервые проникся к скотине такой сильной жалостью, что и сейчас, когда вспоминал тот день, у него на душе становилось донельзя муторно. Он быстро свернул цигарку, потом жадно втягивал горький едкий дым, дабы скорее заглушить в душе, вновь непрошенно нахлынувшие на него, неприятные переживания. Фёдор бестолково потоптался в хлеву, вздохнул, погладил корову, обнял за шею и, расчувствовавшийся, вышел на двор.

С другой, противоположной стороны улицы, как-то удивлённо и сиротливо взирал на их подворье амбар, столько лет содержавший хлеб и прочее хозяйство, а теперь в его сумраке осатанело бегали мыши и вольготно гулял сквозняк. Отныне в нём зияла пустота, ибо утром Екатерина увезла в колхоз последнее семенное зерно, оставив семье на прокорм всего пудов шесть. И теперь оставалось только надеяться, что к осени все слившиеся в общую колхозную землю единоличные наделы должны уродить богатый урожай…

Со временем, однако, амбар совсем опустел, почти сплошь оброс серой пыльной паутиной, придя таким образом в полное запустение. Ибо хозяева надолго позабыли к нему стёжку, наторенную за многие лета, теперь густо зараставшую травой, ведь там нет ни кормов, ни лишнего хлеба…

Рано утром Екатерина была уже в колхозной конторе, и поначалу с активом правления намечали сроки посевной. А когда наступили тёплые, погожие весенние дни, вспаханная ещё с осени земля сама просилась во власть человеку – в обработку и уход, но отныне она почти вся колхозная, к чему почти все люди относились как к тяжёлой потере того, чем испокон кормились… Но теперь поневоле приходилось приучаться к коллективному существованию.

И вот наступили полевые работы, у Екатерины даже появилось какое-то воодушевление и радость, что на её долю выпало засеять первые колхозные поля и потом собрать с них обильный урожай, чтобы ни у кого не возникало сомнений в преимуществе колхоза над единоличной жизнью. А для этого надлежало теперь хорошо потрудиться, чтобы после не было стыдно перед районным начальством.

Но сделать это было совсем непросто, она не знала, за что ей браться: руководить посевом или заняться животноводством? Вскоре сообразила: чтобы в её еще неумелых действиях выходило меньше бестолковщины, надо обдумывать план работ на новый день с вечера. Иногда что-то полезное ей подсказывал Наметов и на первых порах направлял своей мужской сметкой весь ход полевых работ. Для Екатерины руководство людьми настолько было новым делом, что порой испытывала полную беспомощность и её охватывало жуткое отчаяние. Она всячески приучала себя к умению в разговоре с колхозниками брать верный тон, но это ей не всегда удавалось, поскольку все люди были разные, как и обстоятельства тоже.

С каждым днём она расставляла людей по нарядам с учётом их желания работать там, где успешней всего будут справляться с тем делом, которое им поручала. Лучше всего обстояло дело у доярок, правда и там полагалось следить за своевременной сдачей молока городским поставщикам.

Старшей над доярками назначила свою ближайшую соседку Дарью Тимолину, она и молоко отправляла вместе с Феней Макаровой. Но вот беда – не хватало фляг, куда сливалось надоенное молоко, тогда пришлось самой выбивать в районе. Некоторые бабы никак не могли понять: зачем отдают молоко бесплатно? Екатерине приходилось разъяснять, что колхоз должен снабжать государство продуктами, а взамен они получат трактора и уборочные машины…

Конечно, немало времени отнимали мужики, пахавшие на лошадях землю, а другие её следом бороновали и преступали к севу яровых. Что там говорить, во многом ещё руководила неумело: вместо того чтобы требовать от мужиков и баб добросовестного исполнения заданий, она больше ходила и упрашивала (а то и уговаривала), чтобы не отлынивали, работали старательно. Всё это говорило о том, что в подходе к людям она не чувствовала в себе начальственной твердости. А тут еще, как назло, прямо на полях ломался инвентарь, чаще плуги. Она обратилась за помощью к Наметову.