Пуансеттия (ЛП) - Страница 2

- Открывайте вино, - сказала он. Затем добавил, - пожалуйста. Три дня назад мне исполнилось двадцать.

- Правда? Оу... Мой маленький Бамби растет. - Магдалена притворилась, что смахивает слезу со щеки. Она поставила на стол перед ним бокал «Брунелло» и поцеловала его в золотистую макушку. - Я принесу те самые книги из своей комнаты. Думаю, настало время тебе узнать о пестиках и тычинках.

- Вы портите мой аппетит, Магда.

- Не смущайся. Секс - прекрасный акт между женщиной и бумажником мужчины.

Он отодвинул от себя миску с пастой. Но не с отвращением. Он уже все съел.

- Боже, ты был голоден.

- Я еще расту, помните?

- Знаю. Иди и встань у двери.

Он посмотрел на нее так, что смог бы сплющить женщину слабее нее.

- Обязательно?

Она приподняла подбородок.

- Хорошо. - Маркус подошел к двери в кухню и повернулся спиной к откосу. Из шкафчика Магдалена достала линейку и карандаш. Она поместила линейку на макушке Сорена и сделала метку на откосе.

- Ну?

- За последние два месяца ты вырос только на полсантиметра, - ответила она. - В общем 193 с половиной сантиметра, и, скорее всего, на этом ты и остановишься.

- Эти полсантиметра делают меня на полсантиметра выше отца. Он будет в ужасе, узнав, что я выше него. И «в ужасе» значит, что будет ненавидеть меня больше, чем когда-либо. - Он улыбнулся, сказав это, но не от счастья. Ухмылка больше напоминала гримасу.

- Тогда буду продолжать тебя кормить назло твоему отцу. Никто не получает больше удовольствия от пыток плохих родителей, чем я. От него есть новости?

- Он прислал мне письмо, называя меня неблагодарным, дегенератом и позором семьи. О, и сказал, чтобы я женился, иначе он перестанет меня спонсировать.

- И что ты ему ответил?

- Я напомнил, что нахожусь под клятвой бедности, так что, по сути, сам себя вычеркнул. И еще сказал, что считаю его насильником, который домогался к молодым женщинам и детям, и что мне приятно позорить его имя. Я написал это на Рождественской открытке.

- Рождество и впрямь счастливое. Ты это заслужил.

Она передала ему бокал вина. Тот выглядел маленьким в его руках. У него были огромные руки, большие, как у Давида Микеланджело и такие же скульптурные.

- Спасибо. И спасибо за второй ужин.

- Если продолжишь так питаться, начну взимать с тебя плату, - сказала она, указывая на бутылку вина, прежде чем откупорить ее снова.

- Клятва бедности.

- Я принимаю несколько форм валюты, - напомнила она ему.

- Обет целомудрия.

- В этом доме больше нет бесплатной еды, - ответила она.

- Я принес вам подарок. Он принимается в качестве оплаты?

- Подарок?

- На самом деле два, - ответил он. - Один здесь. - Он указал на кухонный стол. - Второй будет позже.

Магдалена подошла к столу, где в красном горшке стояла пуансеттия, цветущая огромными ярко-красными листьями.

- Как мило, - сказала она, улыбаясь и поглаживая один лист. - Мама называла ее Рождественскими Звездами. Откуда она у тебя?

- Я взял ее в Курии. Состоятельный покровитель прислал целую сотню. Они не заметят пропажи одной.

- Ты взял ее в Курии? - спросила она, прищурившись на Маркуса, который отвел взгляд.

- Мог и с алтаря в часовне взять.

- Ты украл пуансеттию с алтаря часовни в Иезуитской Курии, чтобы подарить ее хозяйке борделя?

- Просто переместил ее в другое место.

- Зная тебя, я удивлена, что ты ее не съел. Пошли в кабинет, Бамби. Она будет мило смотреться на моем столе.

Она взяла ярко-красную пуансеттию в одну руку и бокал вина в другую и направилась в гостиную внизу.

- Вы никогда не просите, да? - Он последовал за ней, держа бокал вина в правой руке, а бутылку в левой. - Только приказываете.

- Думаешь, я помешана на контроле?

- На доминировании, - ответил он. - Люди хотят подчиняться вам. Кроме меня, конечно же. Но мне нравится вас изучать, чтобы понять, как вы это делаете.

- Люди хотят подчиняться, не важно кому. Если ты ведешь себя как главный, люди с облегчением последуют твоим приказам, потому что будут знать, что кто-то ведет их. Проще следовать, чем вести. Для лидерства нужна храбрость, поэтому так мало людей хотят заниматься этим.

- Я хочу вести.

- Ты хочешь быть диктатором.

- Не отрицаю, - ответил он, и они вошли в гостиную. Он включил хрустальную настольную лампу, и она поставила рядом с ней пуансеттию. - Если ты знаешь, что из тебя лидер лучше, чем из остальных, почему бы не воспользоваться шансом?

- Люди любят лидеров. Но не любят тиранов.

- Я могу быть великодушным диктатором, разве нет? - Он поставил бокал вина на стол и подошел к камину, чтобы его разжечь.

- Ты уже диктатор. А теперь давай поработаем над великодушием.

- Я великодушен, - ответил он. - Я принес вам пуансеттию.

- Да, это очень подозрительный жест.

- Я пытался быть добрым.

- Опять отец Баллард промывает мозги?

- Может быть, - ответил он и присел перед серым мраморным камином. Он поджег щепку под бревном и осторожно вернул огонь к жизни. Она наблюдала, как он действует, собранно, спокойно и умело. Она всегда позволяла мужчинам делать мужскую работу по дому. По ее мнению, только для этого они были годны. Для этого и для траты денег здесь.

- Какое у тебя было задание на этой неделе?

- Он сказал подарить рождественский подарок тому, кому бы его подарил сам Иисус? Сказал, если я буду вести себя как обычный человек, однажды, я смогу им стать.

- Притворяйся, пока это не станет правдой? Кажется, так вы, американцы, говорите.

- Я сказал отцу Балларду не слишком обнадеживаться. И он сказал, что когда дело касается меня, о надежде и речи быть не может.

Магдалена рассмеялась, села на двухместный диванчик и прикрыла ноги халатом.

- Хотела бы я встретиться с твоим духовником. Судя по всему, отец Баллард мой тип мужчин.

- Он пытается научить меня состраданию к собрату, как у Христа.

- И как прогресс?

Он посмотрел на огонь. - Я ненавижу своего собрата.

- Создание из тебя человека становится одним из подвигов Геракла. Но мы сможем, отец Баллард и я. И когда я завершу лепить, поставлю тебя на свою каминную полку.

- Так вот что это? Лепка?

- Ты на стадии разработки, мой дорогой. Мне нужно лишь отшлифовать еще несколько грубых углов. И тогда ты будешь идеален.

- У меня нет грубых углов.

- Ты напугал Бьянку.

- Значит Бьянка трусиха.

- Бьянка садистка, а ее отец глава Сицилийской мафии. И, тем не менее, ты напугал ее.

- Зачем мне пугать Бьянку? - спросил он, поджигая спичку и наблюдая, как та сгорает до самых его пальцев. Он не затушил ее. Он позволил огню себя опалить. И все это время он беспристрастно наблюдал, словно инопланетянин, исполняющий процедуры по изучению человеческих реакций на боль. Когда спичка, наконец, сгорела, он выкинул ее в тихо потрескивающий огонь.

- Даже не представляю, - ответила она.

Он встал перед камином, проверяя тепло и поправляя задвижку. Как и обычно, сегодня он был одет во все черное - черные слаксы, черную рубашку священника, черный пиджак, но без белого воротничка. Он редко носил воротничок в ее присутствии. Она почти хотела, чтобы он носил его. Выемка на его шее была предметом ее вожделения, и она уже пообещала себе, что не будет с ним спать, хотя ей нравилось с ним флиртовать. Он, правда, не принадлежал к ее типажу, несмотря на его бесспорную привлекательность. Ему надо было набрать пару фунтов, чтобы дополнить рост. У него были подтянутый торс и бедра, и настолько широкие плечи, что вряд ли священнику такие когда-нибудь понадобятся. И она любила блондинов. Они были такой редкостью в Риме, блондины мужчины. У него была челка, которая однажды небрежно прикрывала правый глаз после того, как он выдохся с Катериной, единственной девушкой в доме, которая была достаточно храброй или глупой, чтобы играть с ним в момент, когда он пребывал в одном из своих мрачнейших состояний.