Птицы небесные. 1-2 части - Страница 170
Моим сердцем овладело чувство полной оторванности от мира, и только молитва оставалась единственной связью с ним и с Богом.
С февраля в горах слышался вой волков. Моя собака стала выбегать на тропу, обнюхивая следы. Иногда за калиткой мелькала и соседская собачонка. Вскоре обе они неожиданно пропали. Зашедший в гости милиционер принес печальное известие: на тропе нашли остатки шкуры моей собаки и клочки шерсти соседской дворняжки. Их выманили из дому волки и разорвали тут же, на тропе.
— У вас, отец Симон, есть ружье? — полюбопытствовал Валерий.
— Было ружье, но мы отдали его покойному Илье, а у него ружье забрали сыновья!
— Вы правильно сделали! Теперь за такие вещи сразу убивают, если увидят… Но все же необходимо иметь что-нибудь попроще. Я как-то шел за вами весной по следу, когда вы спускались с гор, и заметил на снегу волчьи следы. Вас долго волк преследовал. Вот, возьмите штык, пригодится!
И он протянул мне штык от автомата. Я осмотрел штык: на нем была даже небольшая пилка. Для движения по лесным дебрям, когда нужно рубить ветки, он бы мне очень пригодился. Я поблагодарил за штык, и мне показалось не лишним подарить милиционеру несколько духовных книг. Он взял, полистал и ответил:
— Ладно, пойдет. Жене отнесу, пусть читает.
Еще одну новость, поразившую все село, принес мне Василий Николаевич — об удивительной, праведной кончине нашей молитвенницы, происшедшей во время сильных снегопадов. Лесничий пытался пробиться на Решевие, но лошади увязли в снегу. Ее похоронили без меня. Эта старая женщина в короткий срок получила дар непрестанной молитвы. Она не выпускала из рук четок и всегда находилась в благодушном, доброжелательном отношении ко всем, кто приходил к ней и, бывало, засиживался подолгу. Несмотря на сильную одышку, праведница молилась не переставая, тем самым удивляя всех односельчан. Как в прежние годы она все силы отдавала труду на колхозных полях, так в последние годы жизни она отдавала себя молитве Иисусовой, которая стала для нее великим утешением.
Кончина ее произошла в присутствии всех сидевших рядом. Она была настолько тихой и праведной, что привела женщин, находившихся в комнате, в совершенное изумление. Евдокия сидела, как всегда, на постели, перебирая четки. Лицо ее внезапно стало светлым и радостным, как будто она увидела нечто прекрасное и родное. Праведница издала тихий вздох удивления и с тем же радостным и просветленным лицом скончалась — дыхание ее неслышно остановилось. Присутствовавшие при этом женщины плакали, видя такую безскорбную кончину. Когда я на Псху вновь и вновь во всех деталях слушал рассказы о том, как отошла с молитвой Евдокия, мне припомнились жития, повествующие о кончине праведников.
Она была тем, что прежде называлось отцами «из простецов». Ее цельный, простой ум, привыкший сосредотачиваться на работе, целиком погружался в любимое дело — выращивание пшеницы в горной долине Псху, за которое Евдокия получила грамоту «Ударница труда». Когда эта простая женщина услышала об Иисусовой молитве, ее сердце и ум прилепились к этим святым словам и в быстрое время стали с молитвой одним целым. Никакие наши искренние и сосредоточенные усилия не пропадают впустую, если мы в конце концов решимся отдать их Богу. Для таких кротких и чистых душ стяжание Царства Небесного никогда не будет непосильной задачей. Легко и просто входят они в жизнь вечную, словно малые дети, оставив позади мудрецов мира сего.
Вслед за ней, недели через две, отошел к Богу наш знакомый Алексей, возлюбивший чтение Псалтири. До последнего дня старичок не оставлял любимую книгу. Сам прибрал свою комнату и койку, предупредив сына:
— Сегодня я умру. Приходите прощаться…
Для родственников это было полной неожиданностью. Но молитвенник спокойно уверял родню, собравшуюся у его постели:
— Как только вода дойдет до сердца, я отойду ко Господу…
Помочь ему никто не мог, фельдшера в эти дни не было на Псху.
Метель замела все дороги. После полудня праведник скончался, словно уснул. Кончина этих людей произвела на всех верующих большое впечатление, а прихожан в молитвенном доме значительно прибавилось. Царства Небесного вам, светлые души!
По промерзшей за ночь тропе утром я пришел на Псху для совершения панихиды над почившими. Там мы встретились с Александром, который теперь жил при домовой церкви. Абхазский отряд зачислил его в сторожа охранять ящики с боеприпасами.
— Слушай, Саша, ты бы лучше уехал в Москву! Сейчас очень плохая военная обстановка. Так ты можешь и на фронт попасть! — посоветовал я ему.
— Уеду, батюшка, непременно уеду. Только хочется мне пистолет выменять у абхазов на орехи. Мне за работу должны заплатить орехами. Достану пистолет и уеду…
Я неодобрительно покачал головой. На панихидное угощение Александр пришел пьяненький и безпрестанно просил у всех прощения.
— Ты что это, Сашка, явился на панихиду пьяней вина? — спросил у него кто-то из мужчин.
— Покаяться пришел!
Присутствующие тактично оставили нас наедине.
— Простите меня и вы, батюшка!
— За что тебя простить?
— За то, что пристрастился к вину…
— Бог тебя простит! — с жалостью ответил я. — Только все же тебе лучше уехать в Москву…
Большой радостью стало для меня приобретение старинного Добротолюбия, огромной и увесистой книги на церковнославянском языке в переводе преподобного Паисия (Величковского). Ее мне передала с хутора Ригдза православная семья, долгие годы хранившая книгу как великую ценность, оставленную им прежними монахами, погибшими впоследствии от рук НКВД. Такую книгу носил когда-то за спиной Странник, как он описывал ее в своих «Откровенных рассказах». Чтение Добротолюбия на церковнославянском языке необыкновенно услаждало душу и сердце. Ее перевод не шел ни в какое сравнение с русским текстом Добротолюбия. Но на возвышенных и созерцательных главах я засел, не в силах одолеть мудреный текст.
Весна звала нас на Решевей, куда мы отправились с Василием Николаевичем и его сыном, нагрузив на лошадь плуг и борону. Вдоль реки гулял свежий весенний ветер, сдувая с ольховых деревьев, утонувших в весеннем половодье, медовую пыльцу. Золотые облака клубами плыли над рекой, словно указывая нам путь в иную землю, где нет ни войны, ни смуты, ни скорбей. Земля словно ждала нас, освободившись от снега и дыша теплом и ароматом перепревших за зиму трав. Каждая борозда, поднятая плугом, сверкала на солнце лоснящимся глянцем пластов земли, окутанных паром. После того как мои друзья прошлись бороной по огороду, настала моя очередь мотыгой готовить грядки под картофель. Пока я сажал картофель, подошла пора сажать кукурузу, готовить грядки под рассаду огурцов, помидоров, сеять семена свеклы, моркови и зелени. Работая мотыгой, разбивая ею комки земли и утирая рукавом пот со лба, поневоле я часто ловил себя на мысли, не превращаюсь ли я из монаха в земледельца. Но успокаивал себя тем, что у меня есть келья в горах и что скоро я уйду туда, подальше от сельской суеты.
С какой радостью я вновь увидел свою крохотную церковь Пресвятой Троицы! Несмотря на все наше плотницкое неумение, она получились стройной и изящной. Один крупный недостаток, если внимательно приглядеться, выдавал неумение — большое количество щелей по углам из-за неудачного расчета угловых чашек. Но для меня эти недостатки не казались неудачей. Отыскав спрятанную под камнем веревку, я взялся конопатить все оставшиеся щели. Каждую дыру я забивал паклей и заклеивал замазкой. В полу и потолке образовалось особенно много щелей, и там я засел надолго. Чистый аромат сосновых бревен, какая-то благодатная уютность церкви-кельи постепенно вытеснили из души военные скорби и горести. А когда я соорудил иконный уголок, зажег лампадку и ее розовый мягкий свет озарил келью, сердце само устремилось в молитву, заливая лицо слезами благодарности Богу. Лик Спасителя кротко и ласково светился в углу, как бы говоря, что все устроится и утихомирится…