Птица Уксюр - Страница 6

А девушка при ней, приближенная, звалась как-то непросто по-ихнему. Наши ее потом - Альфия да Альфия!

Императрица ей нет-нет да помянет про Сашку: спас, мол, а повидать нельзя. Полюбила его с того одного раза, бычий мык, задом брык! Говорит Альфие: делюсь с тобой сердечным... Всем поделюсь! Полностью!.. Езжай к нему на счастье.

Как чуяла, что его надо вызволять. Снарядила со всяким порошком, со всяким средством. На любой случай предусмотрено. Мало ли чего, мол, может быть, но чтобы счастье и процветание были обеспечены человеку. И как-де он меня парнишкой посчитал, ты ему так же явись. В память любви... И плакала при этих словах, просто была в истерике.

А Сашка - чесать его, козла! - только и помнил о ней, что благодаря каменючкам. Через нее, мол, принял в оба грузила. А так нет. Царицу ему...

Альфия, как они опять бочку долили и в ней сидят, поплескивают досказала все. А он ей - про свое. Как птицу Уксюр увидал, что услыхал от Халыпыча, ну и дальнейшее... Она говорит: знаем мы про такую птицу. У нас ее почитают. А ваш старый человек, Халыпыч-то, ох умен! В Бразилии был бы ему самый почет. А Сашка: "Что, исполнится в конце-то концов? К царице повезешь?" Альфия: "Да разве ж не исполнилось? С кем тогда сомкнулись, на вашем песочке, императрица! Даже больше царицы или королевы. Но вообще основное лишь бы корона на голове".

"Но тогда не было короны!" - "Короны не было, но тело-то одно!.."

Да... Такотки! Сашка после два ковша выпил ягодной. Для перегона бражка - он так выпил. Мечта - на запятках...

Ну, поженились с Альфией. Она, чтоб собак особых со двора не сбывать, в юбке не ходит. Жалко собак-то. Через жалость ходит, как бухарцы называют, - в шальварах. Материал дорогой до тонкости: так и сквозит голое-то. Ой, наши бабы и хают ее! В глаза - совесть не дает: человек все-таки приезжий. Зато как мимо прокачает в шальварах кочаны упругие - шипят.

Одна Нинка: "Ой, бабоньки, да не мы ль на Лядском песочке пяток годков назад..." - "Не было там при нас, как теперь хамят!" - "Ой ли..." - "И у Александра был стыд, а сейчас и не стыдится за нее! Вылечила - и чего? До бесстыдства довела! Так лечат, что ль?"

Лечат не лечат, а из мужиков болеет по Альфие фронтовой человек. Пытанный жизнью, но сила при нем. И сейчас еще наша местность дает таких бугаев. Ой, здоровый! Усы черные - Касьян. Прошел десять лет службы да войну. И несмотря на то: знал бы, мол, что за страдание будет от лазоревой материи, на вторую б упросился.

Альфия как-то в лазоревых все. Но и в малиновых, и в желтых. Касьян со своего двора выйдет, за ней идет - этак поодаль. До службы не женился, вот один подымает хозяйство. "И что это, - Альфие говорит, - за нога в дымочке синеньком, что хозяйство мое - кол и дворик - не боле как дым? Отгадай загадку!" - "Дворик знаю, кол понимаю, а чтоб хозяйство зазря не дымилось, колом не пугай деликатно зазывай". - "Зову, умница, зову!" - "Нет, добрый человек, для чужой жены верной это не зазыв терпеливый, а грубый испуг. От твоего испуга скорее мужа зазову во дворик!"

Но не всякий раз зазовешь. Как мечта про царицу с Сашки сошла, вступил в степенную силу. Все в езде. Мельницы ставит, гурты скота закупает; промышленный стал человек. Дались деньги - так и растите!

А Касьян это наблюдает. Думает: не может красивая сдоба задаром сдобиться. Не зазря матерьял помогает. Как ни дорог, а для боле дорогого носится... Есть у ней кого послать за шоколадом да за чаем - но ходит сама. У! И ходит же та нога сквозящая по фронтовому сердцу! А как скумекано умно: кол, дворик, а хозяйство не манит, ровно дымом глаза ест. Кто бы понял чего? А она объяснила: жалею, мол, и оттого - испуг, как бы не дать лишней жалости. Как от дыма, отвожу глаза. Пока испуг меня пугает, твоя мечта - дым всего лишь. Да... Зряшный, как и подъем хозяйства. Одинокий подъем-то. Неразделенный.

Как бы оборотить испуг насупротив? Чтоб потянул испуг-то... Со стариками поговорил, с Халыпычем. Отнес ему портсигар трофейный серебряный с позолотой.

И вот, как Сашка уехал недели на две, Касьян к Альфие. Бычина, шея - во-о, а стоит бледней гуся ощипанного. Так приказал себе.

Вспомните, говорит, страданья вашего мужа. Так же и я... "Чего, чего?" Он ей: как вы, мол, советовали зазвать молодую во двор подымать хозяйство, - я и попытался. Позвал замуж хорошую девушку: уж с такой охотой она ко мне! И родители с виду не против. Скоро б и свадьбу играть. Да уследил нас ее отец, чернокнижник... Шарахнул из двух стволов. Хозяйство мое на подъем, да рыбьи каменья в нем... Уж и крутило-ломало меня! Какую боль-муку поел, и еще предстоит. Знать, скоренько после свадьбы помру. Приберет чернокнижник избу и трофейную лошадь. Молоденькую вдову за дружка отдаст, такого же чернокнижника: семьдесят семь годов ему. Вместе лупят хариусов по-черному.

Альфия как глянула на него, глянула! Зря-де и слово говорила с таким! Вон встряли в чего, а я, мол, виновата. Ишь, как ловок советы понимать! Ну, молоденькая ласкала хорошо, она и доведет до конца.

Тут он и грохнись. Ушлый - фронтовик. Чай, не один раз получал раны. Грянулся как без памяти. Она его и так, и сяк шевелит - на помощь не зовет никого. Зубы разжала ему ложкой, порошок в рот, капельки. Как стала растирать, он глаза открыл: в бору-де есть винокуренный сруб заброшенный. Я его подновил, наготовил там. Проехать туда так-то и так... Вы верхом хорошо ездите.

"Не сделаю, мил человек". - "Да где же тогда ваша совесть? Все у вас есть для спасенья, и не дать? И не стыдно вам будет перед нашим народом?" Давай стыдить эдак. Лежит укоряет. Ну, скажи - добирается до стыда.

Она: "Делать бесполезно. Он опять стрельнет в вас". - "Э, нетушки! Я к его дочке близко не подойду. Никакой свадьбы, если вылечусь".

Альфия так это, потрогала его. Набирайтесь, говорит, сил; леченье тяжелое.

Ну, он барашка поперек седла и к срубу тому, в бору-то. Ночь переночевал, барашка разделывает, а тут и она, Альфия - две булочки, сахарный роток! По росе, пока жары нет, и приехала, пеночка с варенья. Чуть кивнула ему; с лошади и в сруб.

Он снаружи костер развел, жарит шашлыки, а она в срубе делает, чего надо. Вот он зовет: "Покушали бы; то - дорога, сейчас - труды". Вышла; одетая наглухо, от комаров. Поели шашлыков, поели - она помалкивает. Только один раз ему: "Курдючное сало есть?" - "А это что, растопленное?" - "Остынет - на хлебец намажьте мне, посолите". Бутербродик такой сделал ей.