Псы границы - Страница 76

На рассвете, когда Цыган уже спустился с площадки, я отозвал в сторонку Грызуна и присев на лежащее бревно, указал ему на место рядом с собой. Когда и он тоже умостился, я сказал:

— Слушай, Грызун, ты помнишь, почти месяц назад мы с тобой и Полозом заложили два бочонка с порохом под скалой?

Речь шла о скале, торчавшей чуть выше того самого языка осыпи, что нависал над дорогой, идущей с той стороны к перевалу. Подрыв этой скалы и был воплощением в жизнь моей идеи с «подарком» для наступающей армии, пришедшей мне в голову ещё в первый же день моего пребывания на этом перевале год назад.

— Конечно, — кивнул Грызун.

— Ну, так вот… Пришла пора этот порох рвануть… Справишься?

— А чего ж? — криво усмехнулся он, — Делов-то, запал подпалить да смотаться вовремя, чтоб самого не пришибло…

— Почти так, — согласился я, — да не совсем.

— То есть?..

— Нужно, чтоб рвануло именно тогда, когда ИХ армия по дороге к перевалу подниматься будет. И чтоб обвал накрыл голову колонны и засыпал дорогу вместе с ними. Понимаешь? Тогда этот обвал всю армию дней на несколько точно задержит! Это ж какой выигрыш во времени, представляешь!?

— Представляю, — согласился Грызун, — ладно, сержант, не боись. Сделаю, как надо.

— Тебя не интересует, почему именно ты?

— Есть свои соображения, — уклончиво ответил он, — но хотелось бы и твои послушать.

— Ты среди всех — самый старший, самый опытный и больше, чем кто-либо другой, приспособлен к выживанию. Поэтому я и надеюсь, что ты не только выполнишь всё, как надо, но и останешься в живых.

— Ну, примерно так я и думал, — согласился он, и добавил, вставая, — ладно, сержант, уводи пацанов. Да и я тоже поеду. Мне ведь лучше заранее до места добраться да приглядеться получше, что и как… Ладно, будь здоров! — он протянул мне руку, — Повезёт, ещё свидимся.

Я пожал его руку, потом, не удержавшись, приобнял за плечи:

— С остальными попрощайся…

— Само собой…

Прощаясь с каждым в отдельности, он желал, в общем-то, одного и того же: удачи в делах, здоровья и побольше денег. С Дворянчиком же у него состоялся особый разговор.

— Слушай сюда, граф, — сказал он, пожимая тому руку, — те золотые побрякушки, что мы тебе выделили, в деньгу обратить надобно. А потому, как в город приедешь, пойдёшь в квартал ткачей. Найдёшь там рябого Ёргиша, перекупщика. И скажешь ему, что пришёл ты от Лоскута. Это от меня, значит. Отдашь ему своё рыжьё и скажешь, чтоб обменял на звонкую монету без обману и обсчёту. Тогда, мол, он со мной, Лоскутом, в полном расчёте будет. О чём речь, он знает. А немного погодя я и сам к нему зайду, всё проверю. И ежели он сделку честь по чести проведёт, то у меня к нему тогда претензий не будет. А ежели нет… Ну, тогда я всё своё сполна заберу. Хорошо запомнил, граф?

— Запомнил, — кивнул Дворянчик, — а если ты… это… ну, не зайдёшь… к нему?..

— А вот об этом «если» ты и сам не думай, и ему знать не давай, — с каким-то лихим отчаянием подмигнул Грызун, — а я уж зайду. А на этом свете, или — на том, про такой случай только мы с ним вдвоём и будем знать!.. Ну, братва, будет. Долгие проводы — долгие слёзы. Прощайте!

Вскочив в седло, он крутанул коня на месте, махнул напоследок шлемом и умчался к перевалу.

— Вот и ещё один ушёл, — ни к кому конкретно не обращаясь, вздохнул Степняк.

— Помолчи, — недовольно буркнул Циркач, — а то гляди, накаркаешь…

— Ладно, по коням! — скомандовал я, — Циркач, на повозку. До посёлка доедем, там какого-нибудь малолетку на твоё место посадим.

Циркач, ни слова не говоря, вспрыгнул на облучок и разобрал вожжи. Встряхнув их, он причмокнул губами и легонько перетянув круп кобылы самым их кончиком, прикрикнул:

— А ну, пошла, скаковая! Давай, пошла!

Лошадь, всхрапнув и тряхнув гривой, с натугой потянула гружёную телегу и, постепенно набирая ход, резво потрусила по пологому склону вниз, к посёлку. Мы торопливо двинулись следом.

В посёлок мы прибыли, когда уже совсем рассвело. Видно было, что ночью в посёлке никто не спал. За прикрытыми и охраняемыми воротами вытянулся вдоль улицы длинный обоз из деревенских телег, загруженных сверх всякой меры самым разным добром, от одежды и продуктов, до предметов мебели и прочего домашнего убранства. Здесь же мычали коровы и блеяли овцы, привязанные к хозяйским телегам. На телегах лежали со связанными ногами куры, гуси, утки, время от времени начинавшие беспокойно тянуть шеи, оглядываться по сторонам и шуметь.

Хорёк встретил нас у ворот и сразу же повёл к месту, где местные жители готовились к похоронам погибших во вчерашнем бою односельчан. Горцев хоронить никто не собирался. Их просто снесли всех в одно место, под стену укрепления, да там и оставили.

Прибыв на место готовящегося погребения, мы спешились и подошли к Одуванчику и Полозу, лежавшим рядом. Здесь же, рядом с Одуванчиком, лежала и его подруга — Линика, на грудь которой односельчане положили ребёнка, ещё два дня зревшего в её чреве. Все погибшие, общим числом почти в семь десятков человек, были завёрнуты в белые холстяные покрывала и уложены в вырытое округлое углубление в несколько рядов и ногами к центру. Так всегда хоронили павших в одном бою. Отдавая им честь, мы преклонили перед общим погребением одно колено и сняли шлемы с голов. Священник принялся читать положенные случаю молитвы, а присутствовавшие здесь же старики и старухи затянули прощальное песнопение. На тела погребаемых упали несколько жменей пшеничных колосьев, собранные поблизости первые весенние цветы, следом полетели комья земли, бросаемые сперва голыми руками, а уж затем и лопатами. Мы с парнями тоже бросили несколько горстей земли.

Устраивать долгие похороны и почётное поминание времени не было. Вражья армия вот-вот выступит по дороге к перевалу. А ещё этот горский отряд, ушедший вчера к ущелью, не давал мне покоя. Я был твёрдо уверен в том, что нам придётся с боем прорываться в долину. Следовало поспешать. А потому, выпив по стакану поднесённого нам поселковыми женщинами вина и заев это кусками сыра, мы опять попрыгали в сёдла. Жители посёлка тоже понимали, что мешкать не стоит. Едва только я во главе своего поредевшего отряда подъехал к воротам, как их створки распахнулись и обоз медленно тронулся в путь. Стоя у самого выезда, я внимательно оглядывал каждого выходящего и выезжающего за ворота. Судя по всему, мои слова о готовящемся в ущелье бое, переданные вчера старосте Хорьком, подействовали на всех. Почти каждый, даже женщины и подростки, имел при себе оружие и был одет хоть в какой-то доспех, пусть даже и содранный с убитого горца. Более сотни мужиков ехали верхом, кто на собственной лошади, а кто — и на пойманном лохматом горском скакуне, оставшемся без хозяина. Остальные шли пешком, либо ехали на телегах.

Прогрохотала мимо и наша повозка, правил которой крепкий парнишка лет пятнадцати, одетый в плетёный из широких полос толстой воловьей кожи колет, обшитый по верху медными бляшками. Я вопросительно взглянул на Циркача.

— Староста дал, — пояснил тот, — парнишка всё равно уже давно к нам рвался. Вот Будир и решил: пусть хоть так при отряде будет.

Я понимающе кивнул и выехал за ворота.

Из-за внушительного обоза двигались мы не очень быстро. И потому к спуску в ущелье добрались только часа через три. Там я собрал всех жителей посёлка и ещё раз напомнил им, что впереди нас, скорее всего, ждёт бой с отрядом горцев числом не менее трёх сотен. А потому каждому быть собранным, готовым к бою и очень внимательным. После чего отобрал в передовую группу два десятка конных и отправил их вперёд под командой Дворянчика. Остальных конных свёл в один отряд и велел им двигаться впереди обоза. Набралось их почти полторы сотни. Командовал я ими лично. И ещё с полсотни оставалось пеших. Их я отдал под командование Хорька и приказал, чтоб двигались с обеих сторон от обоза и охраняли его. С этими же пехотинцами остался и Дзюсай, чем вызвал у них прилив немалого воодушевления. Поселяне видели монаха во время боя в посёлке. И теперь были твёрдо уверены в том, что с таким мастером меча они выйдут победителями из любой схватки.