Психотехническая лига - Страница 68

Но Константин в свою очередь отвесил поклон Уилли, до самой земли.

И так они стояли в длинных лунных тенях, под высоким лунным небом, и видели, как неуклюжий аппарат наконец-то обрел покой, и услышали:

— Хьюстон, говорит орбитальная станция. «Орел» приземлился.

…На Земле звезды маленькие и тусклые. О нет, думаю, что они довольно яркие, когда зимними ночами смотришь с вершин гор. Я помню, что когда я был маленьким, мы накопили достаточно денег на билеты, чтобы отправиться в заповедник «Гранд Каньон», и разбили там лагерь. Я никогда раньше не видел столько звезд. Я смотрел на них, и словно твой взгляд уходит все глубже и глубже… и, знаете, мне казалось, что до каждой из них — разное расстояние, и пространства между ними еще больше, чем можно себе вообразить. И Земля с ее людьми терялась в этой бездонной пропасти и казалась не более чем песчинкой среди этих холодных ярких звезд. Папа говорил, что они не слишком отличаются от тех, что ты видишь в космосе, разве что их несколько больше. Воздух тоже был холодным, чистым и приятно пах соснами, которых здесь было полно. Где-то вдалеке завыл койот. И вой его летел над холмами и равнинами, не встречая преград.

Но я вернулся туда, где живут люди. На облако смога неплохо смотреть с крыши дома, хотя хотелось, чтобы мне так и не довелось бы никогда вдохнуть этот воздух, уже успевший пройти через несколько миллионов пар легких, прежде чем попасть в мои, — плотный и жирный. Городской шум тоже не слишком беспокоил меня: обыкновенный визг, грохот, рев реактивных лайнеров и треск перестрелки. А когда выключают свет после какой-нибудь аварии, то вообще в темноте видны звезды, по крайней мере отдельные.

Главной моей мечтой было, чтобы мы жили в Южном полушарии, где видна альфа Центавра.

Папа, что ты делаешь сегодня ночью в Покоях Мерфи?

Есть такая шутка. Я знаю. Закон Мерфи: «Все, что может произойти не так, как должно, произойдет». Только мне кажется, в этой шутке есть доля правды. Я хочу сказать, что я прочитал все книги и просмотрел все ленты, которые оказались под рукой, все учебники по истории, где говорилось о первопроходцах. С начала времен и до настоящего времени. А затем я приобрел привычку придумывать для себя истории о том, чего не было в книгах.

Стены кратера ощерились клыками, острыми и серовато-белыми в лучах безжалостного солнечного света, резко контрастировавшими с темнотой, наполнявшей чашу кратера. И они росли, росли. Корабль падал, вращаясь, и сейчас вместо тишины, обычной в условиях, где не действует сила тяжести, ощущалась тошнота после многочисленных рывков. Какой-то незакрепленный предмет с грохотом ударился о стену за креслами пилотов. Вой вентиляторов смолк, и теперь два человека дышали зловонием. Неважно. Это не катастрофа с «Аполло-13». Они просто не успеют задохнуться от собственных испарений.

Джек Бредон хрипел в микрофон:

— Алло, станция Контроля… Лунный Трансляционный Спутник… кто-нибудь. Вы слышите нас? Передатчик неисправен? Или это только наш приемник? Черт бы его побрал, нельзя даже попрощаться с женами!

— Говори быстрее, — приказал Сэм Уошберн. — Возможно, они нас слышат.

Джек попытался вытереть пот, выступивший на его лице, а теперь танцевавший сверкающими капельками перед ним.

— Слушайте нас, — произнес он. — Говорит первая экспедиция Моусли. У нас одновременно перестали действовать все двигатели, примерно через две минуты после начала торможения. Все дело, вероятно, в том, что отказал интегратор подачи топлива. Я подозреваю магнитное возмущение, хотя, может быть, причина неисправности — в коротком замыкании в системе подачи энергии — датчики зафиксировали какой-то всплеск, перед тем как произошел отказ систем. Отдайте эту систему на доработку! Передайте нашим женам и детям, что мы их любим!

Он замолчал. Зубья кратера заполняли весь иллюминатор. А Сэм осклабился в широкой усмешке.

— Как тебе это нравится? — сказал он. — И мне, первому черному космонавту.

Потом последовал удар.

Затем, когда они наконец снова пришли в себя и поняли, где находятся, Сэм произнес:

— Интересно, выпустит ли он нас наружу заняться исследованиями?

Зал Мерфи? Так ли его настоящее имя?

Отец привык кричать: «Это сделал Мерфи!» — когда выходит из себя. Остальное я нашел в старых записях, пьесах о космонавтах, выдуманных еще тогда, когда людям нравилось слушать подобного рода истории. Когда человек умирал, там говорилось: «Он пьет в Зале Мерфи».

Или танцует, спит, поджаривается, мерзнет и так далее. Но действительно ли они говорили слово «Зал»? Эти записи были старыми. Никто за сто лет не подумал скопировать их на более современные пластиковые ленты, а может, и все двести. Голограммы потускнели и покрылись пятнами, звук плавает и изобилует случайными помехами. Несомненно, в отношении этих записей проявился Закон Мерфи.

Мне хотелось спросить у Отца, о чем говорят космонавты и во что верят, о чем думают, когда возвращаются после завоевания планет. Или притворяются, что думают. Конечно, они никогда не вспоминали о некоем Мерфи, владельце Зала, куда попадают космонавты, когда он призывает их к себе. И возможно, они даже отпускали шутки по поводу этого. И вообще, шла ли речь о зале? Может быть, только о пути, как мне тоже приходилось слышать? Мне хочется спросить Отца. Но он не часто в последние годы бывает дома — слишком занят на строительстве и испытаниях своего космического корабля. А когда он приходит домой, я вижу, что ему хочется побыть в основном с Мамой. А когда мы с ним остаемся наедине, это всегда слишком волнующим оказывается для меня, чтобы я помнил о клятвах, которые давал себе перед тем, как заснуть; ну а потом он снова уходит.

Трофей[9] Мерфи?

К тому времени, когда Моше Сильверман закончил свой рапорт, температура под куполом достигла семидесяти градусов и поднималась достаточно быстро, чтобы достичь к началу нового земного дня ста градусов. Конечно, вода сразу не закипит — избыток энергии компенсируется испарением. Но их наспех сделанным аппаратам по испарению воды больше не удастся охлаждать эту гадость до температуры, при которой ее можно было бы пить. Они слишком быстро засорятся. Моше сидел обнаженный, обливаясь бегущим с него рекой потом.

Хорошо хоть не отключили свет. Энергобатареи, которые не в состоянии были обеспечить работу кондиционеров, по крайней мере не дадут Софии умереть в темноте.

В ушах гудело, а голова заныла от боли. Время от времени к горлу подступала тошнота. Он давился горячей жидкостью, которую должен был постоянно пить. «Только без соли, — думал он. — Быть может, именно это убьет нас еще раньше, чем эта жара, кипение и тишина, эта отупляющая жара». Он чувствовал ломоту в костях, несмотря на то, что притяжение Венеры было поменьше земного; но все равно его мышцы одрябли, и он ощущал вонь собственных выделений.

Заставив себя сосредоточиться, он проверил то, что написал, — изложенное сухим языком сообщение об аварии реактора. Следующая экспедиция обнаружит его и, прочитав, узнает, что эта густая, ядовитая адская атмосфера делает с графитом при соприкосновении со свободными нейтронами; а затем инженеры разработают соответствующие меры предосторожности.

С неожиданной злостью Моше схватил кисточку для письма и на обратной стороне металлической страницы написал:

«Не сдавайтесь! Не допускайте, чтобы эта преисподняя победила вас! Слишком многому мы должны здесь научиться».

Прикосновение к плечу заставило его резко обернуться и подняться. София Чьяппеллоне вошла в кабинет. Даже теперь, когда он был физически опустошен, ее кожа сверкала от пота, лицо опухло, глаза запали, а волосы слиплись, она казалась ему привлекательной.

— Разве ты не закончил, дорогой? — Голос ее звучал безучастно, но руки искали его. — Нам лучше уйти в общую комнату. Займемся установкой опахала Мохандаса.

— Да, я иду.

— Но сперва поцелуй меня. Раздели со мной соль.