Психолухи. Индустрия обмана (интерлюдия) (СИ) - Страница 19

Соответственно, коль скоро у психолухов пока не получалось расширить клиентскую базу, чисто логически альтернативным вариантом было сокращение численности конкурентов, т.е. их коллег. Нет, разумеется, речь не могла идти о физическом истреблении, даже если кому-то этого очень хотелось. Более реалистичным представлялось объявить некоторых своих коллег неправильными, дефективными. Наиболее прямолинейным способом такой дискредитации конкурентов было бы объявить их непрофессионалами. Однако это было непросто, так как институт имени тётки, чья реклама висела чуть ли не на каждом заборе, ежегодно штамповал орды новых психолухов, словно фабрика по производству мутантов из любимой компьютерной игры Джонни. А у каждого из этих «молодых специалистов» был хоть и лажовый, но диплом. И даже если говорить о более солидном образовании, женщина, стоявшая у м. Университет с плакатиком «дипломы МГУ недорого», а также её респектабельные хозяева, обеспечивавшие надлежащее «полиграфическое качество» и даже «проведение через ректорат», твёрдо знали своё дело.

Поэтому психолухам пришлось изобрести новый хитрый, окольный путь наезда на своих коллег. А заодно отмазать психолухов как класс. Ведь, как говорил в своё время Авраам Линкольн, ты можешь на*бывать всех людей некоторое время и некоторых людей всё время, но всех всё время на*бывать нельзя! Поэтому психолухи вынуждены были признать, что иногда (а на самом деле гораздо чаще!) задушевное общение клиентов с представителями их цеха заканчивается серьёзным разочарованием, или чем-то ещё похуже. Однако это, дескать, вовсе не означает, что все без исключения психолухи плохие. И если у тебя душевные проблемы, безусловно, лучше обращаться к специалистам. Просто важно не только убедиться в квалификации того, с кем ты имеешь дело, но также избегать «неправильных» психолухов.

Откуда же берутся «неправильные» психолухи? По мнению их «правильных» коллег, это связано с досадным недоразумением, происшедшим в жизни этих людей. Справедливо осознав, что у них серьёзные душевные проблемы, вместо того, чтобы отправиться на приём к психологу, они самонадеянно попытались без посторонней помощи разобраться, что с ними не так, а затем исправить, насколько это возможно. И с этой целью пошли учиться на психологов. Однако решить свои собственные проблемы им в итоге так и не удалось. Не зря же, как ехидно подчёркивают «настоящие», «правильные» психолухи, если у стоматолога заболит зуб, он обращается к коллеге, а не сверлит себе сам. Но на обучение уже были годы потрачены и деньги заплачены, профессия получена, и нужно как-то зарабатывать на жизнь. Вот и получается в итоге, что горемычные не только сами продолжают мучиться, но ещё и других (своих клиентов/пациентов) мучают по причине своей неадекватности!

Надо видеть, с каким пафосом молодые и здоровые во всех смыслах профессионалы разглагольствовали о том, как человек, не решивший свои собственные проблемы, никогда не станет полноценным психологом и не сможет помочь кому-то ещё. Естественно, такое мнение встречало одобрение и поддержку многочисленных недалёких посетителей психологических сайтов и форумов. И в то же время оно в значительной мере противоречит действительности.

В качестве контрпримера можно привести, например, человека, который сделал в психологии значительно больше, чем когда-либо сумеют те, кто распинается о психологическом здоровье как необходимом условии. При этом он был (как это называли в те времена) запущенным неврастеником. Страдая длительное время от депрессии, он писал сонеты, обращённые к своей сестре Элис, взаимоотношения с которой были проникнуты эротизмом. В них он высказывал намерение покончить с собой, так как его сестра (родная!) не сможет выйти за него замуж. И вообще, в его понимании «человек не может считаться образованным, если он никогда не заигрывал с мыслью о суициде».

Впрочем, у них там, наверное, вся семейка была такая. Так, упомянутая Элис, как она впоследствии писала в дневнике, уже в девятнадцать лет почувствовала себя «во власти бурных порывов истерии», разрываясь между желаниями убить себя и своего отца (по какой причине у неё были патрицидальные наклонности, так и осталось неизвестным). Десять лет спустя, её любимый брат Уильям женился. И с тех пор Элис, по её словам, чувствовала себя мёртвой. «Тем ужасным летом 78 года, я опустилась на дно глубокого моря, его мрачные воды сомкнулись надо мною, и я не знала ни надежды, ни покоя»,- писала она в своём дневнике незадолго до своей «настоящей», биологической, смерти.

Элис никогда не была замужем, и долгие годы жила с мучительным чувством одиночества и опустошённости. В 1882 году с ней случились два серьёзных нервных срыва. Нечто подобное повторялось неоднократно и в последующие годы. Несмотря на постоянное беспокойство о своём здоровье (она была ипохондриком), Элис умерла мучительной смертью от рака груди в 1892 году в возрасте 43 лет. Незадолго до её кончины Уильям писал ей письма, полные сострадания, в которых призывал её: «принимай столько морфия (или других форм опиума), сколько хочешь, не бойся стать опиумным алкоголиком. Так как для чего ещё существует опиум, если не для таких случаев?»

Известность Элис принёс её дневник, который она начала вести систематически в 1889 году, менее чем за три года до своей смерти. Элис надеялась, что дневник «может принести облегчение, как выход для того гейзера эмоций, ощущений, догадок и размышлений, который постоянно бурлит внутри моего бедного бренного тела». Дневник был полон едких, проницательных замечаний относительно реалий тогдашней действительности.

В то же время, общий тон дневника Элис был во многом таким же нездоровым, как вся её жизнь. Например, незадолго до смерти она словно выражала облегчение оттого, что ей наконец-то поставили диагноз неизлечимой болезни, и теперь она точно умрёт. Она писала об этом так: «Как говорится, ждите и дождётесь! Мои стремления могли быть эксцентричными, но теперь я не могу жаловаться, так как они блестяще исполнились. С тех пор, как я заболела (Элис считала себя больной с девятнадцати лет, когда с ней случился первый большой, «истерический», нервный срыв) я всё жаждала какой-нибудь осязаемой болезни, какой бы ужасной она ни была. Но вместо этого, мне приходилось каждый раз сгибаться под чудовищной тяжестью субъективных ощущений, за которые я несла персональную ответственность».

Действительно, с юных лет Элис слышала от докторов череду бессмысленных (по крайней мере, применительно к её конкретному случаю) диагнозов. Неврастения, истерия, ревматическая подагра, сердечные осложнения, позвоночный невроз, нервная сверхчувствительность и даже «душевный кризис». По поводу этих заболеваний доктора назначали ей различные совершенно бесполезные терапевтические процедуры, отражавшие несовершенство тогдашней медицины – от «целительного отдыха» до «электрического массажа».

Теперь же появилась определённость – болезнь, которую можно было почувствовать «на ощупь», и которая предсказуемо вела к гибели пациента: «...Уплотнение у меня в груди оказалось опухолью. На этот раз мне уже ничем не помочь, кроме как облегчить боль, и теперь это лишь вопрос времени...»

Умирая, Элис завещала дневник своей лучшей подруге Кэтрин Лоринг, с которой, согласно молве, её связывали лесбийские отношения, и просила её отправить копии братьям – Генри и Уильяму. К сожалению, несмотря на высокую оценку дневника, прозаик Генри – самый «нормальный» (в плане психологического здоровья) из известных людей в семье – был против публикации. Причиной тому было присутствие в дневнике резко негативных высказываний о современниках, к тому же упомянутых по имени. Как следствие, Генри опасался за свою репутацию.

Поэтому дневник Элис был впервые опубликован лишь много лет спустя после её смерти, в 1934 году, при участии Гарри, сына Уильяма (единственной прижизненной публикацией Элис было её письмо редактору журнала, подписанное «инвалид»). Дневник получил высокую оценку критиков и читателей, и со временем имя Элис стало одной из икон американского феминизма.