Психология внимания - Страница 56

Пускают маятник и просят наблюдателя сказать, где находится стрелка в тот момент, когда он слышит звон колокольчика. При первом опыте его просят внимательно следить за движением стрелки; звон колокольчика является чем-то вторичным — он, так сказать, впадает в главный поток зрительных изменений. При таких условиях наблюдатель слышит звон колокольчика, когда стрелка уходит дальше за 22°; в среднем звук слышат только тогда, когда маятник показывает уже 30°. При втором опыте наблюдателя просят внимательно следить за звоном колокольчика. Теперь движение стрелки становится вторичным — ожидаемый звон колокольчика выступает на первый план, а поле движения становится безразличным. При таких обстоятельствах область субъективного совпадения лежит между десятью и пятнадцатью градусами. Очевидно, что если стрелка становится главным предметом внимания, удары колокольчика отодвигаются на задний план, а если объектом внимания станет колокольчик, то на задний план отодвинется стрелка. В первом случае стрелка уходит до 30°, прежде чем станет слышным удар колокольчика (который звонит при 22°); во втором случае колокольчик становится слышным, когда наблюдаемое положение стрелки показывает только каких-нибудь 15°. Специальная аккомодация внимания может отдалить два впечатления более чем на 10° шкалы.

Такой же результат оказывается даже и тогда, если наблюдателю не дают специальных указаний. Циферблат снабжают кругом с делениями, и перед ним может совершать круговое движение стрелка точно так же, как часовая стрелка в настоящих часах. Один раз при каждом повороте, когда стрелка достигает известного значка на шкале, звонит колокольчик. Наблюдатель должен указать, где находится стрелка в то время, когда звонит колокольчик: больше ему не дают никаких инструкций. Он, согласно этому, следит глазами за ходом стрелки и при первом повороте относит звук к какой-нибудь части круга. Второй поворот суживает эту область, третий суживает ее еще больше, пока, наконец, не останется только несколько делений шкалы между субъективным и объективным положением стрелки. Между тем внимание к звуку стало более восприимчивым; наступила аккомодация внимания; наблюдатель предрасположен слышать звук в известное мгновение. Это мгновение приходит; удар колокольчика тотчас поднимается на верхний уровень сознания; вместе с ним приходит и зрительное впечатление, но не при том делении шкалы, с которым оно совпадало объективно, а при том делении, за которое уже перешла стрелка, когда молоток ударял в колокольчик. Здесь происходит как бы скачка на пари к вершине сознания, и звук, пришедший впереди света, который отправился одновременно с ним, приходит вместе с другим световым впечатлением, которое получено несколько раньше. И эта уступка времени, которую получило это второе световое впечатление, обусловлена преимуществом, которое звук приобретает благодаря аккомодации внимания.

Для аккомодации внимания нужно около полутора секунд. Поэтому если в психологической лаборатории требуется быстрое и точное наблюдение, то наблюдателю обыкновенно дают сигнал за какие-нибудь две секунды до появления возбудителя. Это необходимо обыкновенно лишь в том случае, если аккомодация требуется только один раз. Если же раздражение повторяется часто, то внимание в известных, довольно широких пределах в состоянии адаптироваться к скорости следования возбудителей друг за другом. Возможно, например, схватить ритмическую форму звуков, которые образуют ряд, заключающий пять отдельных членов в одну секунду — предельный..; и один в три секунды — предельный… Внимание может аккомодироваться к любой скорости, не выходящей за эти пределы.

Аккомодация заключает в себе инерцию, и мы действительно находим, что легче сохранить известное направление внимания, чем проложить ему новый путь. Легче следить за движением отдельного инструмента в оркестре, если он перед этим играл solo, чем в том случае, когда все инструменты начинают одновременно; можно окончить уже начатый разговор на таком расстоянии, на котором неожиданный вопрос нельзя было бы уже понять; поднимающийся огненный шар можно проследить на таком расстоянии, на котором он в ином случае был бы невидим. Точно так же трудно оторваться от течения своей мысли и отдать все свое внимание письму или посетителю; трудно также после такого перерыва опять углубиться в работу. К сожалению, описание инерции внимания приходится ограничить этими общими местами; специальное исследование ее законов еще не произведено.

Теории внимания так же многочисленны, как и теории чувства. Некоторые из них разработаны в подробностях и с большим остроумием. Но так как все они в широких размерах умозрительны, то мы укажем здесь лишь в главных чертах то объяснение душевного процесса внимания, которое кажется нам наиболее приемлемым.

Неврологи согласны в том, что одно нервное возбуждение может влиять на другое в двух противоположных направлениях: содействуя и противодействуя ему, или, выражаясь в технических терминах, усиливая и подавляя его. Любой случай нервного возбуждения может служить в качестве элементарной иллюстрации этого положения. Если слабый кожный возбудитель направить на заднюю ногу лишенной мозга лягушки, то действие возбудителя незаметно; член остается неподвижным. Но если одновременно с этим раздражать глаз световым возбудителем, то происходит сильное сокращение мышц ноги. Мы должны предположить здесь, что два возбуждения, осязательное и зрительное, каким-то образом взаимно усилили друг друга. Далее, давление на одну часть тела лягушки вызывает кваканье; а сильное давление на другую часть вызывает мышечное сокращение. Но если оба эти давления производятся одновременно, лягушка и не квакает и не двигается, она вообще не проявляет своего отношения к воздействию возбудителей; не происходит никакой реакции на раздражения. Мы должны допустить здесь, что оба возбуждения интерферируют друг с другом; мы имеем здесь взаимную задержку нервных процессов.

Представляется несомненным, что условия душевного процесса внимания бывают двух родов. Ясные процессы, находящиеся на гребне волны внимания, обусловливаются усилением нервных возбуждений, лежащих в их основе. Равным образом смутные процессы, находящиеся на нижнем уровне сознания, суть те процессы, которые обусловлены взаимным подавлением нервных возбуждений, лежащих в их основе. Душевный процесс внимания обусловлен, таким образом, взаимодействием кортикального усиления и кортикального подавления.

Но если мы спросим о дальнейших подробностях, если мы постараемся создать себе представление о том, что в действительности происходит в коре головного мозга при взаимном усилении и подавлении нервных процессов, то мы опять окажемся во власти умозрения. Вундт, например, полагает, что в лобных долях большого головного мозга содержится особенный кортикальный центр, от которого исходят эти подавления[26]. Его мнение весьма авторитетно и поддерживается очень солидными доказательствами. Несмотря на это, действие того, что он называет апперцепционным центром, в действительности гипотетично. Другие психологи полагают, что процессы усиления и подавления рассеяны более или менее широко по всей коре головного мозга. Но их согласие не идет дальше. Одна недавно опубликованная теория утверждает, например, что ясность и живость ощущения обусловлены сложностью кортикальной организации — многочисленными внутренними сплетениями нервных элементов, чрезвычайной изменчивостью сопротивлений, которые эти элементы оказывают, и теми сменяющими друг друга нервными путями, которые могут быть открыты для обратного возбудительного процесса. Другая теория придает такое же значение этой сложности организации, но пользуется ею в диаметрально противоположном направлении: согласно этой теории, ощущение ясно, когда его возбудительный процесс точно локализован, и оно смутно, когда этот процесс распространен по многим поперечным путям и по многим системам нервных элементов. Нет оснований утверждать, которая из этих теорий правильна и которая ошибочна, как нет оснований утверждать, правильна ли хоть одна из них или обе неправильны. Мы должны поэтому воздержаться от заключения, пока не узнаем больше о физиологическом механизме подавления и усиления.