Психолингвистика. Теория речевой деятельности - Страница 9

Д. Хэррис (1751), как и другие авторы универсальных грамматик, полагает, что у всех людей существует единый механизм мышления. Речь – средство выражения мышления. При этом процесс говорения (т. е. порождения речи) идет от мыслей к словам, а процесс слушания (т. е. восприятия-понимания) – от слов к мыслям. Поскольку назначение речи – передавать содержание мышления, постольку основными в речи являются «крупные единицы»: предложения и периоды.[34] В любом предложении нечто утверждается или же выражается желание. Поэтому есть ограниченное число типов предложений. В мире существуют только предметы и явления (отношения), в связи с чем все слова разделяются на два класса: слова, выражающие субстанции, и слова-атрибуты; формальную же функцию имеют «слова-определители» (артикли, связки).

Э. Кондильяк (1775) развивает идеи приоритета семантики языка, неразрывной связи мышления и языка при доминировании законов мышления. Обсуждая эти проблемы, он, вероятно, впервые обращается к области индивидуального речевого (языкового) опыта.

С начала XIX в. происходит определенный отход от традиций универсальных грамматик. Ученые отмечают несовпадение логики и грамматики. Поэтому языковые категории стали рассматриваться как психические. Однако у большинства исследователей такая направленность изучения была, по крайней мере до середины XIX в., чисто рациональной. Иначе говоря, речевая деятельность изучалась в универсально-психологическом плане, вне деятельности конкретных индивидов. Наиболее ярким представителем этого направления был выдающийся ученый Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835).

Создателя научной лингвистики В. Гумбольдта, которому принадлежит идея определения речи как речевой деятельности и понимание языка как связующего звена между социумом («общественностью») и человеком, можно считать одним из предшественников психолингвистики. В. Гумбольдт был первым, кто ввел в лингвистику понятие языкового сознания. Он указывал: «Язык в своих взаимозависимых связях есть создание народного языкового сознания» (62, с. 47). Человек, по В. Гумбольдту, оказывается в своем восприятии мира целиком подчиненным языку, который ведет его по жизни как поводырь. Практическая деятельность людей подчиняется языку как «творцу существующего мира». Тем самым В. Гумбольдт полагал, что язык есть одновременно и знак, и отражение действительности.

Основополагающим в концепции В. Гумбольдта выступает понимание процесса использования языка в речи как сознательной деятельности. «Язык, – пишет В. Гумбольдт, – следует рассматривать не как мертвый продукт, но как созидающий процесс».[35] «Язык есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia)»;[36] его надо рассматривать не как продукт, но как «созидающий процесс». В. Гумбольдт подчеркивает, что «существо языка состоит в самом акте его воспроизведения. Живая речь есть первое и истинное состояние языка: этого никак не должно забывать при исследовании языков, если мы хотим войти в живое существо языка».[37] В. Гумбольдт полагает, что «языковая способность покоится в глубине души каждого отдельного человека, но приводится в действие только при общении».[38] Ученый обращает внимание на законы (как бы сейчас сказали – «правила») функционирования языка, на творческий характер его использования. Он пишет: «Язык нельзя представлять раз и навсегда готовым материалом, который можно перечесть во всем его количестве; его надобно представлять вечно возрождающимся по определенным законам; но объем возрождаемого материала, а некоторым образом и самая форма возрождения остаются беспредельными».[39] В. Гумбольдт подчеркивает коммуникационный и активный характер речевой деятельности, ее зависимость от потребностей человека, различных контекстуальных влияний. По этому поводу он, в частности, пишет: «Процесс речи нельзя сравнить с простой передачей материала. Слушающий, так же как и говорящий, должен его воссоздать своею внутренней силой, и все, что он воспринимает, сводится лишь к стимулу, вызывающему тождественное явление Таким образом, в каждом человеке заложен язык в его полном объеме, что означает лишь то, что в каждом человеке заложено стремление регулируемое, стимулируемое и ограничиваемое определенной силой, осуществлять деятельность языка в соответствии со своими внешними или внутренними потребностями, притом таким образом, чтобы быть понятым другими».[40]

Идеи В. Гумбольдта о том, что язык определяет отношение человека к объективной действительности, преобразует внешний мир в собственность духа, легли в основу философского направления в языкознании, которое получило название нео-гумбольдтианства (Л. Витгенштейн, Л. Вайсгербер, И. Трир и др.). Неогумбольдтианцы полагали, что понятия – это не отражение объективной действительности, а продукты символического познания, обусловленного языковыми знаками, символами. Исходя из этого, язык определяет мышление, превращает окружающий мир в идеи, «вербализует» их (5, 119, 197).

Одновременно с универсально-психологическим подходом к изучению речевой деятельности развивался и индивидуально-психологический подход, который особенно заметно стал проявляться с середины XIX в. В начале же XIX в. он только зарождался, и большую роль в этом отношении сыграли специалисты, занимающиеся изучением и коррекцией патологии речи.

Так, Франц Галл (1758–1828), создатель теоретической концепции «френологии» и одновременно выдающийся невролог и логопатолог,[41] выделил на основании изучения случаев афазии словесную память («чувство слов») и грамматическую память («способность к языку»). Ф. Галл достаточно четко разграничил в речевой деятельности символическую (знаковую) и произносительную (артикуляторную) функции. Вместе с тем он разграничил непроизвольную (автоматизированную) и произвольную форму речи, связанную с «поздно приобретенными способностями». Ф. Галл показал неоднозначный характер взаимоотношений между восприятием и мышлением, с одной стороны, и речью, с другой. Так, у некоторых из его больных с афазией были сохранны процессы восприятия и мышления, но тяжело нарушалась произвольная речь (хотя непроизвольно у больных могли появляться слова, которые им ранее предлагались для повторения, некоторые они повторить не могли). К сожалению, эти и другие весьма продуктивные идеи Ф. Галла, относящиеся к норме и патологии речи, не нашли в то время понимания и поддержки.

Ж. Буйо (1796–1881), опираясь на анализ случаев афазии, установил (1825), что речь является особой функцией, не зависящей от состояния артикуляции. Он одним из первых обратил внимание на различие между произвольными и непроизвольными движениями в речевом акте.

С середины XIX в. индивидуально-психологический подход к изучению речевой деятельности нашел выражение у многих ученых – психологов, филологов, неврологов и других.

Ученик В. фон Гумбольдта Г. Штейнталь (1823–1899) – один из создателей индивидуально-психологического направления в изучении языка – считал, что язык, являясь социальным феноменом, опирается на психологические категории. Сам язык Г. Штейнталь подразделял на языковую способность, речь (говорение) и языковой материал. По мнению Г. Штейнталя, исследователя языка прежде всего должен интересовать процесс «оказывания» (говорения). Этот процесс включает три компонента: (1) содержание мысли; (2) внутреннюю речь; (3) артикуляцию. Г. Штейнталь, в отличие от своего учителя, который рассматривал язык в диалектике – и как процесс, и как готовую данность, и как часть психической деятельности человека, и, наконец, как общественное явление, – понимал язык только как процесс. Механизм индивидуальной речевой деятельности он интерпретировал следующим образом: «Мы должны ясно различать три момента, действующие при говорении: органическую механику, психическую механику и подлежащее выражению… понятийное или мировоззренческое содержание. Цель речи есть представление и отображение содержания с помощью психической и органической механики. Мы можем представить себе органическую механику в виде органа, психическую механику в виде органиста, содержание – в виде композитора» (331, р. 483).