Псих. Разбег (СИ) - Страница 44

Ладно, что уж теперь считать.

Ожидать прибытия тюремного транспорта я должен был в Тихушке; мне сообщили, что он появится на нашей орбите примерно через три недели. В течение десяти дней после суда я имел право подать апелляцию, однако чтобы её приняли к рассмотрению, нужно было найти какие-то веские новые основания... Я не стал слишком вникать в эти юридические закавыки.

Я даже улыбнулся при мысли, что отправлюсь на Сомму, в другую систему. Правда, это была грустная улыбка.

Вот, значит, как я окажусь впервые в жизни на межзвёзднике.

Ночь после суда я спал, как убитый. Даже такая определённость оказалась лучше, чем выматывающее душу ожидание.

***

А на следующий день я вдруг снова стал Данилом Джалисом.

Произошло это без всяких опознаний и прочей дребедени, просто и буднично. Вскоре после обеда меня выдернули из камеры - ничего не объясняя - привели в кабинет, где находились мой адвокат, парочка следователей и какой-то судейский чиновник, а на столе были разложены мои собственные документы: паспорт, аттестат, метрика...

- Приятно познакомиться, Данил Джалис, - буркнул один из следователей и кивнул адвокату:

- Объясните ему.

Адвокат явно чувствовал себя неловко.

- Видите ли, Данил, - начал он многозначительно, но поперхнулся, закашлялся, приложил к губам платок.

Так и не отнимая платка, начал снова:

- Видите ли, идентификация личности после суда безусловно является основанием для апелляции.

Платок исчез в нагрудном кармане, голос адвоката обрёл наконец толику уверенности.

- Все, что нам с вами нужно сейчас решить - будет ли это для вас выгодно. Моя защита, если вы помните, строилась на том факте, что вы - выходец из неблагополучной социальной среды, так сказать, жертва изъянов самого общества...

Вот это завернул.

- Теперь представьте, что на новом слушании дела прозвучит, что вы выросли во вполне обеспеченной и благоустроенной семье, сын служащей высокого ранга, окончили школу, имели все возможности достойно продолжить свой жизненный путь...

Однако, на суде он не был так красноречив.

- Рассудите сами, как все это будет выглядеть, Данил. Пойдёт ли вам на пользу такая апелляция? Допустим даже, ваша мать сможет позволить себе платного адвоката...

А, так вот чего они испугались.

- ...Подумайте, чем он сможет вам помочь? Вы совершили тяжкое преступление, отказались сотрудничать со следствием, что могло бы хоть как-то облегчить вашу долю вины; как юрист я вам заявляю со всей ответственностью - улучшить своё положение вам вряд ли удастся, а вот ухудшить...

Ага. Как меня здесь, оказывается, любят - так стараются, чтобы я не дай бог своё положение не ухудшил.

- Чего вы хотите? - спросил я, перебивая плавное течение его речи.

Адвокат снова закашлялся. Простыл он, что ли?

- Подпиши бумаги, - без лишних заморочек брякнул следователь. - Отказ от апелляции, и мы тут же оформляем идентификацию личности, а через десять минут сможешь увидеть мать. Она здесь, ждёт свидания. А иначе вы у меня ещё полгода только доказывать будете, что ты - Джалис, а не хрен из Норы.

Адвокат продолжал натужно кашлять, аж весь покраснел, бедняга. Видимо, кашель помешал ему услышать слова следователя.

- Покажите бумаги, - сказал я.

Документ был составлен в простой и категоричной форме: отказ от права на апелляцию, без объяснения причин, без каких-либо оговорок.

Я подписал - настоящей подписью.

Следователь почти сумел сохранить непроницаемый вид.

Комната свиданий почему-то вся была в белых тонах - потолок, стены, даже пол; прозрачная стеклопластиковая перегородка посередине почти не замечалась глазом и идеально резонировала звук - голос собеседника звучал совершенно естественно. Два белых вертящихся кресла по разные стороны перегородки совсем терялись в пустом пространстве комнаты.

Мама казалась испуганной, какой-то чужой в этом холодном, ослепительно-светлом помещении.

- Данилка, - сказала она, увидев меня. И всхлипнула. - Как ты вырос.

Я опустился в кресло, чувствуя предательскую слабость в ногах.

Как бы мне заговорить - и быть уверенным, что не подведёт, не задрожит голос?

Мама выглядела постаревшей.

Сколько я не видел её? Немногим больше года?

А она смотрела не отрываясь, даже не моргая, будто боялась, что стоит сморгнуть - и сын опять исчезнет в неизвестность.

Ох, мама.

Она вздохнула почти неслышно.

- Мальчик мой. Тебе тут совсем плохо.

Это не было, в общем-то, вопросом; но я ответил:

- Нормально, мама, - голос не подвёл. - Всё ничего. Не выдумывай себе всякие страшилки, ладно?

Мама всхлипнула, полезла в сумку за платком.

- Как ты узнала? - спросил я.

- В новостях, - отозвалась она. - Вчера вечером... О самом-то ограблении уже давно шумели, потом попритихли. А вчера - новый ролик, рассказали про суд, про приговор... И вдруг - твоё лицо. Я глазам не поверила... Я ведь думала, ты в космосе давно.

Мама так и не нашла платка, как-то неловко, непривычно принялась вытирать глаза открытой ладонью.

- Как же я мог в космос, мам, - проговорил я грустно. - Кто б меня без документов нанял.

Она сказала:

- Конечно.

И слезы потекли уже потоком.

Ну почему я такой болван.

- Вон платок, мама, - подметил я. - Справа, на пол упал.

- Спасибо.

- Не плачь, пожалуйста.

- Я понимаю, - кивнула она, торопливо сморкаясь, зачем-то засовывая скомканную тряпицу на самое дно сумки. - Всем врала, и себе вот вру по привычке. Конечно же, понимаю, что ты не мог улететь. Только я представить себе не могла... Не знала, что и думать. Где искать... Я...

- Мам, успокойся.

- Ты ведь всегда был таким умницей, Данил... Я надеялась, может, ты нашёл какой-то выход...