Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Страница 11
посылаю Вам […] стихотворение. Было бы и приятно, и забавно, если бы Вы согласились его напечатать под тем псевдонимом, коим он подписан [т. е. Василий Шишков][84].
Это, впрочем, хорошо известная история, и здесь не стоит пересказывать ее.
В переписке русских литераторов-эмигрантов с редакторами периодических изданий встречаются и другие мотивировки для использования псевдонима – в частности, чтобы уменьшить ответственность высказывания. Так, в корреспонденции М. С. Мильруда и А. С. Изгоева 1930-х гг. предлагалось скрыть хорошо известное подлинное имя во избежание предвзятости (или мнительности) читателей (и критиков). 7 ноября 1934 г. редактор газеты «Сегодня» сообщал Изгоеву:
К великому огорчению, мне нужно вернуть Вам обе статьи. Первую статью о Венгрии и Польше мы старались смягчить, но из этого ничего не выходит. Она все еще остается полонофобской, а между тем Ваша прежняя статья о Польше и Чехословакии вызывала уже нарекания[85].
В ответном письме к Мильруду от 10 ноября 1934 г. Изгоев высказывает мысль, что редакторы и читатели иначе (т. е. более внимательно и более придирчиво) смотрят на статью, подписанную известным именем, а не скромными инициалами; во избежание подобных проблем он поэтому предлагает напечатать очередную работу за криптонимной подписью:
Со стороны мне иногда кажется, что по отношению к моим статьям проявляется бóльшая мнительность, чем к другим. Возможно, конечно, что я ошибаюсь. Но, может быть, лучше их иначе подписывать. Под настоящей статьей, кажется, совершенно фактичной и несомнительной, ставлю инициалы, предоставляя Вам полное право подписать ее, как найдете нужным[86].
Подписанную криптонимом статью редакция «пропустила» без проблем[87].
В основе данной функции уменьшения авторитетности лежит достаточно тривиальное соображение, что газетная или журнальная публикация, подписанная знаменитым или хотя бы известным именем, более авторитетна, чем статья безвестного автора или статья, подписанная ничего не говорящим псевдонимом или криптонимом. Руководствуясь этим соображением, М. В. Вишняк жаловался редакции газеты «Сегодня» в письме от 28 июля 1936 г., что в его статье об Ататюрке были упразднены резкие моменты, в частности о его антиармянской политике:
Заранее допускаю, что мой взгляд Вам кажется неправильным или, разделяя его в принципе, Вы вынуждены действовать иначе. Но в арсенале каждого редактора имеется ведь не одна, а несколько мер: начиная в крайних случаях с полного отказа от статьи и до некоторого смягчения неудобных выражений или помещения статьи без подписи автора или под придуманным ad hoc псевдонимом или инициалами…[88]
Ответ на это письмо неизвестен, но другому сотруднику «Сегодня», А. А. Пиленко, в аналогичном случае Мильруд сообщал в письме от 13 марта 1936 г.:
не имеем возможности напечатать Вашу статью ввиду того, что она носит слишком острый характер. По-видимому, и Вы сами поняли это, что явствует из Вашей последней телеграммы о помещении статьи под псевдонимом. Псевдоним бы мало нам помог, так как все же ответственность за нее пала бы на редакцию, а мы находимся сейчас [не] в таком положении, чтобы решиться принимать на себя такую ответственность[89].
Встречается, однако, и противоположная функция – использование псевдонима при публикации определенного текста не для уменьшения, а для увеличения его авторитетности. Именно как стремление к увеличению собственного авторитета современниками рассматривался случай журналиста К. М. Соломонова, бывшего военного, покинувшего армию в чине подполковника, однако избравшего себе – особенно для статей на военные темы – псевдоним «Полковник Шумский». В начале 1936 г. этот псевдоним появлялся регулярно на страницах «Последних новостей» и «Сегодня» в качестве подписи под статьями на тему итало-абиссинской войны. Когда Соломонов в письме к Мильруду от 16 марта 1936 г. спросил, почему в одной из его статей для рижской газеты в подписи было опущено слово «полковник», редактор «Сегодня» ответил ему 21 марта 1936 г.:
Лишили мы Вас чина, конечно, не по своей инициативе. Мы получили указание из соответствующего учреждения, на которое, по-видимому, произведено было давление со стороны итальянского посольства. Вы отлично представляете себе, как там все время болезненно реагировали на Ваши статьи. По-видимому, там думали, что отнятие чина лишит их и некоторой авторитетности[90].
Критическое отношение Соломонова-Шумского к боевым способностям армии фашистской Италии вызывало раздражение не только у итальянских дипломатов в Латвии, но и в право-национальных и военных кругах русской эмиграции. В апреле и мае 1936 г. парижская газета «Возрождение» провела целую кампанию дискредитации Соломонова как специалиста по военным делам, причем одним из центральных аргументов травли против него являлось «самоповышение в чине» из подполковников в полковники. В рамках этой кампании, в частности, были опубликованы заметка Али-Бабы (Н. Н. Алексеева) «Псевдонимы»[91] и, одиннадцать дней спустя, «маленький фельетон» А. Ренникова «Псевдонимы», весь построенный на мотиве самозванства при выборе псевдонима с целью увеличения собственного авторитета[92] (оба текста републикованы в настоящем сборнике в отделе материалов).
Подытоживая, отметим, что в условиях русской эмиграции особо важной является, как и можно было ожидать, псевдонимная функция скрытия тождества во избежание политических репрессалий. Однако проведенный выше анализ высказываний литераторов об использовании псевдонима обнаруживает, что мотивировка выбора вымышленного имени вместо имени настоящего имеет зачастую сугубо индивидуальный характер. Попытки категориального деления на функциональные типы не отражают специфики индивидуальных мотивировок для употребления псевдонима.
Владимир Хазан
О некоторых псевдонимах деятелей эмигрантской русско-еврейской печати (парижские еженедельники «Еврейская трибуна» и «Рассвет»)
Причудливые способы рождения псевдонима могут быть соотнесены лишь с непредсказуемыми судьбами их бытования, а последние – нередко с неуклюжими и произвольными попытками псевдонимной дешифровки[93]. Приспособленная к «родному» имени Осип фамилия главного героя чеховского рассказа «Попрыгунья» ввела в мир русской, русско-еврейской, а затем исключительно еврейской литературы писателя Осипа Дымова (1878–1959), родившегося Перельманом[94].
Герой романа эмигрантского писателя И. Наживина «Неглубокоуважаемые» (1935) Андрей Иванович Булановский, «в прошлом видный писатель и музыкант, а теперь безработный», с мучительной скукой проглядывает в «Последних новостях» «нудные научные изыскания Ю. Делевского – злые языки звали его Иуделевским…»[95]. Автору романа, кажется, было невдомек, что Ю. Делевский – это псевдоним, а Иуделевский (Юделевский) – никакое не изобретение «злых языков», а подлинная фамилия известного ученого-геолога, публициста и общественно-политического деятеля.
Послевоенный псевдоним И. Одоевцевой «Андрей Луганов» был испробован сначала в виде имени и фамилии главного героя ее романа «Оставь надежду навсегда» (1954) – советского писателя, трагически гибнущего в сталинские времена. Судя по всему, он олицетворял в глазах автора-эмигранта мученический путь русского литератора, оставшегося на родине и перемолотого безжалостной машиной диктаторского режима. Недаром в качестве откровенных аллюзий воспринимается в романе сложенная Лугановым эпиграмма, направленная против Великого Человека – эвфемистическое имя Сталина, за которую он поплатился свободой (явное напоминание о судьбе О. Мандельштама), или едва ли случайное его имя и отчество – Андрей Платонович, намекающее на имя опального в СССР А. П. Платонова (хотя, безусловно, в начале 1950-х гг., когда писался роман, Одоевцева не могла владеть полной информацией об этом писателе, затравленном коммунистическим режимом).