Прыжок над бездной - Страница 3

– Давай, Андрей, – махнув рукой, произнес руководитель полета.

– Лезь, Семеныч, в кабину, – обратился Балабанов к пилоту. – Выводи да поднимай в воздух свой драндулет. Славу, так и быть, разделим пополам.

– И ответственность тоже, – проворчал пилот и поставил ногу на ступеньку.

– Само собой, и ответственность, – подтвердил Балабанов.

– Объясни мне толком: что за прихоть – прыгать в такую погоду? – остановившись на лесенке, повернулся к Андрею пилот.

– Не прихоть это, Семеныч, – покачал головой Балабанов. – Согласен, в такую погоду еще никто не прыгал. Но кто-то же должен быть первым!

– Эх, бедовая ты башка, Андрюха, – окончательно сдался пилот.

Механик молча слушал их разговор. Затем, повинуясь команде, запустил двигатель.

Самолет коротко разогнался по неровной, комковатой взлетной полосе и взмыл в хмурое небо. Облачность была довольно низкой, и земля, словно ватой, окуталась туманом, который, правда, уже начали пронизывать солнечные лучи.

Пробив слой облаков, пилот направил самолет в сторону запасного аэродрома. Балабанов сидел сзади, во второй кабине, приготовившись к прыжку. Несколько раз прогрохотал гром, лететь было зябко и неуютно.

Когда, по расчетам пилота, цель была близко, он спланировал вниз. Однако, хотя аппарат шел теперь почти на бреющем полете, знакомых контуров запасного аэродрома видно не было.

«В чем в чем, а в смелости Андрею не откажешь», – подумал пилот, продолжая напряженно, до рези в глазах вглядываться вниз.

Наконец показался аэродром. Семеныч сделал знак Балабанову, чтобы тот приготовился к прыжку. Приглушив мотор, пилот описал круг над аэродромом, обернулся к Балабанову, что-то крикнул.

– Прыгай, – скорее прочел по его губам, чем услышал Андрей.

Он выбрался из кабины на плоскость крыла, внимательно посмотрел вниз. Где же люди, которые должны наблюдать за его прыжком? Испугались непогоды и попрятались в ангар? Странно. На аэродроме виднелась только одинокая человеческая фигурка, которой явно не было дела до кружащегося над ней самолета. Балабанов понял, что пилот ошибся и прилетел на незнакомый аэродром, совсем не тот, который нужен. Объясняться с Семенычем было бесполезно – из-за моторного гула они бы все равно не услышали друг друга.

Андрей решил забраться обратно в кабину, но в это мгновение сильный порыв ветра качнул самолет и парашютист больно ударился головой о бортик. Не удержавшись, он полетел вниз.

Пилот, занятый выравниванием самолета, ничего этого не видел.

Балабанов ударился о край кабины так сильно, что на несколько мгновений потерял сознание. Только в последний момент, придя в себя, он почти инстинктивным движением, отработанным на тренировках, дернул кольцо парашюта. Больше в его памяти ничего не отпечаталось.

У Александра Чайкина и вообще-то в последнее время, в силу многих причин, со сном стало неважно, а в эту ночь он и вовсе спал скверно. Правда, поначалу задремал, но потом, проснувшись словно от толчка, никак не мог уснуть снова. Быть может, мешала духота, которая скопилась в комнате.

Несколько раз он вставал, стараясь не разбудить Сережку, который сладко посапывал, набегавшись за день, пил теплую воду из ведра, подходил к окну и долго смотрел на тихую, совсем деревенскую улицу, скудно освещенную луной. Окно было высокое, «веницейское», как называла его Алла Кондратьевна, их соседка по коммунальной квартире, особа вздорная и легкомысленная, но с характером, в сущности, добрым.

В последние дни Александру Христофоровичу начало казаться, что в связи с несчастьем, которое обрушилось на него, у Аллы появились определенные виды. Впрочем, возможно, Чайкин и ошибался, обычное женское сочувствие принимая за нечто большее.

Не так-то уж дотошно изучил он характеры всех своих соседей, да оно и немудрено, если в коммунальной квартире, занимающей бывший барский особняк, проживает добрых два десятка семей.

Собственно, раньше ему удавалось пребывать в стороне от всех коридорных и кухонных проблем, однако после того как погибла жена… Стоп, он ведь запретил себе думать об этом. Иначе, чего доброго, и свихнуться недолго.

Встав попить в очередной раз, Чайкин, осторожно переступая босыми ногами, подошел к стрельчатому окну и решился приоткрыть его – немного, самую малость, чтобы не простыл Сергей, склонный к простудам.

Снаружи явно похолодало. Луна исчезла, затянутая траурным крепом облаков, и слышался ровный, монотонный шорох дождя. На несколько минут, словно не веря, он высунул ладонь под тяжелые капли. Затем сокрушенно покачал головой, прикрыл поплотнее створки и прислонился лбом к прохладному стеклу.

В памяти снова ожило происшествие, свидетелем и невольным участником которого он оказался несколько месяцев назад. Именно после того он и стал заниматься столь мучительным и непривычным для себя делом как сочинительство, копание в исторических документах городского архива и прочее…

Это произошло на летном поле их части. Чайкин заехал на аэродром до службы. Дел, собственно, не было: просто хотелось побыть одному – после трагической гибели жены он никак не мог прийти в себя.

Было холодно. На открытом месте вовсю разгулялся сильный весенний ветер, и Чайкин быстро продрог. Где-то громыхала гроза, однако сюда она так и не пришла, ограничившись безобидным, вскоре прекратившимся дождиком.

Внезапно послышался отдаленный гул самолета. Чайкин мог определить по звуку любой авиационный мотор, мог отличить с завязанными глазами «Фарман» от «Ньюпора», но этот тип мотора был ему неизвестен. Чувствовалось только, что мотор мощный и работает без перебоев. Но вот самолет показался в разрыве облаков, и Чайкин увидел, как с его крыла сорвался человек. Парашютист? Но почему он так долго не раскрывает парашют?

В самый последний момент над падающей фигуркой вспыхнуло спасительное парашютное облачко, и она резко, не успев полностью погасить скорость падения, опустилась на траву. Чайкин подбежал к парашютисту. Тот лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Видно, удар оказался слишком сильным.

По счастью, у Чайкина была с собой фляжка с водой – не зря же бойцы прозвали его водохлебом. Чайкин осторожно похлопал парашютиста по щекам, но тот в сознание не пришел, лишь натужно постанывал. Но когда Чайкин разжал ему плотно сцепленные зубы и влил в рот немного воды, парень сделал судорожный глоток и открыл глаза. Рядом с ним, подобно огромной послушной собаке, распластался на летном поле парашют. Опытным взглядом Чайкин определил, что это «Жюкмес». Гроза, прошедшая стороной, обронила на плотный шелк только несколько запоздалых капель.

– Где я? – еле слышно спросил парашютист, глядя на Чайкина лихорадочно блестевшими глазами.

– Летное поле, – лаконично ответил Александр Христофорович.

Парень застонал.

– Почему так поздно кольцо дернул? – нахмурившись, спросил Чайкин.

– Так получилось.

– Ты что, первый раз в жизни прыгаешь?

Парашютист ничего не ответил. «Возможно, получил сотрясение мозга. Крепко же ему досталось», – подумал Чайкин.

– Какое это место? – с усилием проговорил парашютист, нарушив короткую паузу.

– Крутоярск. А тебе куда нужно было? – ответил Чайкин, которому все меньше нравились вопросы незнакомца.

– Крутоярск?.. – удивился парашютист. – Здорово же нас занесло. – Он сделал неловкое движение и вскрикнул: – Послушай, товарищ, это ведь совсем недалеко от Троице-Сергиевой лавры, верно?

– А ты откуда?

– Воды, воды… – вместо ответа прохрипел незнакомец. На этот раз он выпил всю фляжку до дна. На лбу его выступил обильный пот.

– Так откуда прилетел самолет, с которого ты прыгал? – настойчиво повторил Чайкин свой вопрос.

– Наши парашютисты… должны прыгать при любой погоде… – прохрипел незнакомец.

– Верно, – согласился Чайкин. – А кто это – «наши парашютисты»? Кто вел самолет, с которого ты прыгнул?

Лицо незнакомца пошло красными пятнами. На какой-то миг Чайкину показалось, что сознание возвратилось к нему.