Прыжок через невозможное - Страница 34

Без четверти шесть Булавин в последний раз взглянул на часы и решительно направился к кабинету Варгина.

— Ну как? — коротко спросил он.

Капитан только сокрушенно покачал головой.

— Вы переписали шифр с письма Марии Марковны?

— Так точно, товарищ майор.

— Тогда запечатывайте письмо и срочно отправляйте его на почту.

— Как?! — капитан почти вскочил из-за стола и недоуменно уставился на майора. Ему показалось, что он ослышался. — Отправить письмо до того, как мы прочтем шифровку Гаевого?

— Раз уж нам это не удалось, придется отправить так, — спокойно ответил Булавин.

Такое решение казалось Варгину не только рискованным, но и опрометчивым. В полном недоумении он воскликнул:

— Как же можно пойти на такой риск, товарищ майор?! Разве нельзя задержать письмо до следующей почты?

— Нет, этого не следует делать. На письме Марии Марковны стоит дата. Очевидно, есть дата и в шифре. «Тринадцатому» легко будет прикинуть, когда оно должно прийти к Глафире Добряковой.

— Но ведь война же, товарищ майор! — все еще не мог успокоиться капитан Варгин. — Мало ли почему может задержаться письмо. Нельзя требовать в такое время особенной аккуратности от почты.

— «Тринадцатый» сейчас больше, чем когда-либо, настороже, — заметил на это Булавин. — Любая задержка корреспонденции старушек может показаться ему подозрительной. До сих пор у них, видимо, все шло довольно четко, а тут вдруг, когда «Тринадцатый» ждет такое важное донесение от Гаевого, письмо почему-то задерживается. Нет, мы ничем не должны вызывать их подозрений. Пусть они остаются в убеждении, что у них по-прежнему все идет благополучно.

Майор посмотрел на часы.

— Осталось всего десять минут. Поторапливайтесь, товарищ капитан!

Пока Варгин запечатывал письмо, в комнату зашел дежурный офицер.

— Товарищ майор, — обратился он к Булавину, — срочная телеграмма из управления генерала Привалова.

— Давайте же ее скорее! — воскликнул Булавин, почти выхватывая телеграмму из рук дежурного.

Варгин, отложив письмо, поспешно подошел к майору.

— Все в порядке, Виктор Ильич, — протянул Булавин телеграмму капитану. — Познакомьтесь с ответом Привалова и немедля отсылайте письмо Глафире Добряковой.

Варгин взглянул на телеграфный бланк и торопливо прочитал:

«На ваш запрос за номером 00121 отвечаю: действуйте по собственному усмотрению в связи с обстановкой. Жду вас с докладом о принятых мерах. Привалов».

Едва Сергей Доронин выехал за пределы станции, как над Низовьем вспыхнула осветительная ракета. Почти неподвижно повиснув в воздухе, она залила станцию призрачным светом, в котором все вокруг приняло причудливые очертания.

— Фонарь повесили, сволочи! — злобно выругался кочегар Телегин, вглядываясь с тендера в небо. — Теперь, как днем, бомбить будут.

Высунувшись в окно паровозной будки, Сергей стал медленно добавлять пар в цилиндры машины, крепко стиснув стальную рукоятку регулятора.

Поезд шел пока по небольшому уклону, за которым следовала десятикилометровая ровная площадка. Затем начинался крутой подъем — самый тяжелый на всем участке дороги от Низовья до Воеводино. Чтобы преодолеть его, нужно было набрать возможно большую скорость и припасти как можно больше пара.

Сергей все чаще посматривал на манометр. Рабочая стрелка его медленно ползла к контрольной черте. Давление пара в котле приближалось к пределу. За спиной Доронина помощник его, Алексей Брежнев, с обнаженной головой, мокрый от пота, подправлял лопатой подачу топлива в топку, то и дело поглядывая на водомерное стекло, чтобы не упустить уровень воды в котле. Кочегар Телегин, чертыхаясь, разгребал в тендере уголь.

Напряженно вглядываясь через окно в насыпь дорожного полотна, Сергей видел убегавшие вперед и растворявшиеся в темноте светлые полоски рельсов, отражавшие своей полированной поверхностью свет луны. Поезд теперь довольно далеко отошел от станции, и когда Доронин обернулся назад, он не различил уже ее строений, заметил только яркие вспышки разрывов зенитных снарядов и желтые строчки трассирующих пуль. Звука выстрелов в грохоте поезда почти не было слышно.

И вдруг мощные снопы пламени поднялись к небу в разных местах, четко очертив контуры станционных зданий. А спустя несколько минут звуковая волна мощно ударила в уши Сергея, заглушая на мгновение шум стремительно мчащегося поезда.

— Бомбят, гады! — дрогнувшим голосом воскликнул Брежнев, высовываясь в окно паровозной будки.

Сергеи до отказа отжал рукоятку регулятора. Поезд шел теперь на предельной скорости. Дробный стук колес его слился в сплошной грохот.

«Только бы взять подъем за счет разбега, — тревожно думал Сергей, щуря глаза от резкого встречного ветра, — только бы не израсходовать на нем всех запасов пара...»

Доронин знал, что начались уже вторые сутки работы по уплотненному графику. Он был первым машинистом, начинавшим трудовую вахту этих новых суток, и ему очень хотелось ознаменовать ее большой победой.

По возросшим воинским перевозкам, по характеру перевозимых грузов и по многим другим признакам чувствовал Сергей, что на фронте готовится что-то серьезное. Вспомнилось, как год назад пришел он в партийный комитет своего депо с заявлением об отправке на фронт. Добрый час объяснял ему тогда секретарь парткома, что в такое трудное время Сергей Доронин, лучший машинист станции Воеводино, нужнее всего именно здесь, в депо, на ответственном трудовом фронте. И он понял тогда это если не сердцем, то умом, но теперь прежнее горячее желание уйти на фронт снова стало волновать Сергея. Ему казалось, что сейчас значительно изменилась и обстановка в Воеводино. Секретарь партийного комитета уже не сможет, наверно, сказать, что Сергей Доронин незаменим. Выросли в депо и другие машинисты, самоотверженный труд которых сделал возможным введение уплотненного графика.

Сергей хорошо знал возможности своих товарищей и почти ни в ком из них не сомневался. Только бы самому одолеть теперь Грибовский подъем, до которого оставалось не более километра. А дальше будет уже не страшно — самый тяжелый профиль пути останется позади. К тому же Анна, которая дежурит сегодня, непременно обеспечит ему «зеленую улицу», и он без остановок и дополнительного набора воды пройдет и Грибово, и многие другие станции.

По щекам Сергея от резкого встречного ветра текли слезы, а он, не замечая их, думал об Анне. Как там она? Наверно, с тревожным сердцем следит за стрелками часов, ожидая той минуты, когда поезд Сергея проследует через станцию Грибово. Она-то знает, что, значит втащить на Грибовский подъем три тысячи тонн!

Сергей почти зримо представил себе ее милое, сосредоточенное лицо, склонившееся над графиком, густые черные брови, как всегда нахмуренные в минуты волнения. Тонкие пальцы стиснули, наверно, цветной карандаш, которым так хочется прочертить поскорее линию пройденного Сергеем пути от станции Низовье до Грибово.

Сергей сам бы раньше не поверил, что в такие трудные минуты, как сейчас, можно думать о чем-нибудь ином, кроме своего тяжеловесного состава, трудного подъема пути и воздушных хищников, готовых каждую секунду обрушиться на поезд. Но именно теперь он не только думал о любимой девушке, но и ощущал всем своим существом, как мысли эти вселяли в его сердце глубокую веру в свою удачу. И они нисколько не мешали ему прислушиваться к работе паровой машины локомотива, следить за сигналами и состоянием пути впереди поезда.

До рези в глазах вглядывался Доронин в ночную тьму. И когда замечал путевых обходчиков, зелеными огоньками фонарей сигнализировавших ему об исправности их участка, теплее становилось у него на сердце.

Они всегда были на своем посту, эти скромные труженики транспорта — путевые обходчики. Днем и ночью, в дождь и нестерпимый зной, в снежную пургу и весеннее распутье, с одинаковым вниманием следили они за состоянием пути, и от бдительности их зависела судьба поездов, людей и грузов.