Пруссачество и социализм - Страница 14
67
широко распространенные в народе инстинкты.
Он охотно воспринимается рабочими предпри-
имчивых народов. Еще в XIX веке он создал тип
<янки> с его преодолевающим все препятствия
практическим оптимизмом. Формула прусской
этики, напротив, отпугивает. Она предназначена
для немногих, которые прививают ее и таким
путем принудительно подчиняют ей толпу. Пер-
вая формула предназначена для страны без госу-
дарства, для эгоистов и викингов, с их потребно-
стью быть постоянно лично готовыми к бою. Это
проявляется в английском спорте. Формула эта
содержит в себе принцип внешнего самоопреде-
ления, право быть счастливым за счет всех ос-
тальных, если достаточно силен для этого, сло-
вом, как бы хозяйственный дарвинизм. Во вто-
рой же формуле заложена идея социализма в ее
глубочайшем значении: воля к власти, борьба за
счастье не отдельных лиц, а целого. Фридрих
Вильгельм I, а не Маркс был в этом смысле пер-
вым сознательным социалистом. От него, как
показавшего личный пример, идет это мировое
движение. Кант сформулировал его в своем кате-
горическом императиве.
Так возникли на исходе западноевропейской
культуры две большие философские школы, ан-
глийская - сенсуалистическая и эгоистическая
в 1700 году, и прусская - идеалистическая
к 1800 году. Они выражают собой то, что эти на-
роды в действительности собой представляют
как этическое, религиозное, политическое, хо-
зяйственное целое.
Сама по себе философия - ничто, это набор
слов, ряд книг. И она сама по себе не может быть
68
ни истинной, ни ложной. Она язык жизни в вос-
приятии великого ума. Для англичан прав
Гоббс, когда он проповедует selfish system, сис-
тему эгоизма и оптимистическую философию
<общей пользы> вигов - <наибольшего счастья
для наибольшего числа людей>, и, с другой сто-
роны, прав почтенный Шефтсбери^ с его изоб-
ражением джентльмена, тори, суверенной лич-
ности, прожигающей с большим вкусом свою
жизнь. Но точно так же прав для нас Кант с его
презрением к <счастью> и пользе, с его катего-
рическим императивом долга, и Гегель, с его
мощным чувством действительности, который
в центре своего исторического мышления поста-
вил суровую судьбу государств, а не благополу-
чие <человеческих обществ>. Мандевиль^ в сво-
ей басне о пчелах признает движущей силой
в государстве эгоизм отдельного лица, тогда как
Фихте - обязанность трудиться. Является ли
конечной целью независимость благодаря богат-
ству или сама независимость от него? Должна
ли быть предпочтена категорическому импера-
тиву Канта: действуй так, чтобы твое поведение
могло стать общим законом, формула Бента-
ма^: действуй так, чтобы ты имел успех? Разни-
ца между прусской и английской моралью -
все та же разница между рыцарями религиозно-
го ордена и викингами. То, что в этих двух ми-
рах внутренних чувств выросло в систему, ины-
ми словами - философские школы обоих наро-
дов, отличается друг от друга все в том же отно-
шении. Англичанин - утилитарист, по сущест-
ву он единственный утилитарист Западной Ев-
ропы, он и не может быть иным, если он перед
69
самим собой пытается отрицать эту свою силь-
нейшую склонность, то получается то, что с дав-
них пор стало известно под именем cant'a и выс-
шее проявление чего можно найти в письмах
лорда Честерфилда^. Англичане - народ бого-
словов вследствие того, что их великая револю-
ция приняла главным образом религиозные
формы и, после устранения государства, для вы-
ражения общих чувств не оставалось другого
языка, кроме религиозного. А богословие позво-
ляло не называть по имени истинную цель всех
стремлений - богатство. Думая лишь о своем
успехе в борьбе за существование и успокаивая
свою совесть библейскими толкованиями дву-
смысленных поступков, легко было смело и уве-
ренно идти к своей цели. Если в прусской жизни
может быть такая борьба, то она ведется из-за
служебного положения, из-за чина, очень часто
можно назвать это карьеризмом, но идея этой
борьбы - стремление взять на себя более высо-
кую ответственность в организме целого, чувст-
вуя себя достойным ее.
XV
Из всех народов Западной Европы только этим
двум народам свойственно строго определенное
социальное разграничение. Это проявление их
потребности в высшей активности, которая
стремится поставить каждого отдельного чело-
века на то место, на котором он нужен. Такой
порядок, в основе которого лежит бессознатель-
ная и невольная экономия сил, не может быть
установлен одним лицом, как бы оно ни было
70
гениально, и не поддается подражанию. Он ес-
тественен для одного народа и только ему при-
сущ и не может быть перенят никаким другим
народом. В нем проявляется вся полнота нрав-
ственного чувства, и нужны столетия, чтобы
развить с такой ясностью чувство социальных
граней в строго определенном смысле слова,
и сделать их действительными. Дух викингов,
с одной стороны, и дух монашеских орденов -
с другой, снова проявляются как этос успеха
и этос долга. Английский народ воспитался на
различии между богатыми и бедными, прус-
ский - на различии между повелением и послу-
шанием. Значение классовых различий в обеих
странах поэтому совершенно разное. Основани-
ем для объединения людей низших классов
в обществе независимых частных лиц (каким
является Англия), служит общее чувство нео-
беспеченности. В пределах же государственно-
го общения (т. е. в Пруссии) - чувство своей
бесправности. Демократия в Англии означает
возможность для каждого стать богатым,
в Пруссии же - возможность для каждого до-
стигнуть высшей ступени общественной ле-
стницы, когда каждый отдельный человек по-
падает на определенную раз и навсегда соци-
альную ступень, благодаря своим способнос-
тям, а не традиции. Франция (а, следователь-
но, и Флоренция) никогда не знала естественно-
го, необходимого с точки зрения национального
инстинкта классового расслоения, теперь, так-
же как и до 1789 года. Социальная анархия бы-
ла правилом. Произвольно составлялись груп-
пы привилегированных разного рода и в раз-
71
личной степени без какого бы то ни было опре-
деленного социального соотношения между ни-
ми. Следует только вспомнить о судебном дво-
рянстве наряду с придворным, о типе аббата,
о генеральных откупщиках, о расслоении го-
родской крупной буржуазии. Истинно фран-
цузское чувство равенства с давних пор прояв-
ляется в этой неспособности установить поря-
док социальных градаций. В Англии дворянст-
во постепенно стало денежным, в Пруссии же
оно превращалось понемногу в военное дворян-
ство. Французское дворянство никогда не до-
стигало такого единства социального значения.
Английская революция направлена была про-
тив государства, следовательно, против <прус-
ского> порядка в церкви и общественной жиз-