Провокация - Страница 1

Александр Лаптев

ПРОВОКАЦИЯ

Фантастическая повесть

Первоначальную идею подала моя жена, и я до сих пор удивляюсь, как это ей пришло в голову. Вообще, я замечал, что некоторые женщины обладают каким-то сверхъестественным чутьем: они видят свет в полнейшей темноте и подсказывают единственно правильное решение в то время, когда спасения не видит никто, - причем делают это мимоходом, словно бы невзначай, вытирая, полотенцем тарелку и глядя одним глазом в телевизор. Они говорят вам, например: а почему бы тебе не сделать так-то?.. Вы несколько секунд смотрите на нее круглыми глазами, потом хлопаете себя по лбу и вскакиваете с кресла, на котором предавались отчаянию, грызя карандаш и комкая чистый лист бумаги. Ведь верно же! Именно так и следует поступить! Так случилось и со мной. Спасительную идею подарила мне жена. Она задала один единственный вопрос, который в одно мгновенье снял с моих глаз пелену и открыл горизонты - чистые и светлые, - и вернул мне веру в себя. А надо прежде сказать, что двойники в ту пору не имели слишком широкого распространения. В те годы, чтобы добыть лицензию на двойника, даже временную, надо было собрать чертову уйму справок, запастись ходатайствами, выдержать несколько обследований, в том числе у психиатра, наконец, требовалось оплатить расходы по производству двойника, и кроме того, ты должен был этого товарища еще и содержать - кормить и поить на собственные деньги. Вот так! Государство полностью умывало руки, сваливая заботы на безответных граждан. Но я все равно пошел на это, несмотря на ограниченную жилплощадь и на еще более ограниченную зарплату (мэ-нэ-эс), несмотря на наличие семьи и благодаря тому безвыходному положению, в котором я оказался. В общем, в один прекрасный день я пошел на прием к директору института. Он сидел за обширным столом, среди огромного кабинета, в кресле, обтянутом пупырчатой крокодиловой кожей, и что-то умное писал в блокнот. - Игорь Павлович, - сказал я ему, осторожно ступив на бархатный ковер, такое дело. У меня проблемы с диссертацией. - Да? А что такое? - удивился директор, переставая писать. - Ваш руководитель недавно докладывал тут, что все идет по плану, кандидатские экзамены сданы, написана первая глава, есть три публикации... - Четыре, - скромно поправил я. - Тем более, четыре, - повторил директор и посмотрел на меня так, что мне сразу захотелось извиниться и уйти. В самом деле, что такое? Отрываю занятого человека - доктора физмат наук - от важного государственного дела... Из-за какой-то задрыпанной диссертации... Я переминался с ноги на ногу и рассматривал носки своих ботинок. Давно нечищенных, кстати. Если бы директор в эту минуту отправил меня из кабинета вон, то я, без сомнения, ушел бы, и дело на этом завершилось. Но он меня не стал никуда отправлять. Даже странно - что на него подействовало? - но он вдруг вышел из-за стола и приблизился ко мне. - У вас что-то случилось? - спросил он неожиданно мягким тоном и посмотрел внимательно мне в лицо. И я не выдержал. Я всё ему рассказал. Говорил я довольно путанно, часто сбиваясь, забывая, с чего начал, но главное мне все же удалось донести. Директор меня понял вполне. - Так вы хотите, чтобы я подписал ходатайство на двойника? - спросил он с таким видом, будто речь шла о трех днях отпуска без содержания. Я молча кивнул. Директор задумался. Отошел к окну и выглянул. За окном - бело, крыши домов, квадратный двор, автомобили - все покрыто пушистым белым снегом. - И как вы представляете вашу совместную работу? - спросил он, продолжая глядеть в окно. - Ну как, - ответил я, пожимая плечами и двигая головой. - Там видно будет. Я займусь теоретической частью, а он - практической, будет ставить эксперимент. У меня же ещё нет ни одного подтверждения! - Хм, - сказал директор и повернул голову. Посмотрел на меня. - И вы считаете, что вдвоем вы справитесь? - Конечно! - ответил я как можно тверже, хотя и не был так уж уверен в успехе. Но тут уж всякие колебания были неуместны. Директор снова посмотрел в окно, перекатился с пяток на носки, потом прошел к столу и сел в свое кресло, обтянутое крокодилом-неудачником. - В общем так, - сказал он. - Мне нужно посоветоваться с вашим руководителем. - Он нажал кнопку вызова на пульте и произнес в микрофон: Анатолия Николаевича ко мне пригласите. - Потом взглянул на меня. - Идите пока. Я вам после сообщу. Я повернулся и пошел из кабинета, стараясь ступать потише. Мимо стола, мимо стульев, по красному бархатному ковру, потом свернул влево и оказался в приёмной. С этого все началось. Я здесь опускаю часть событий, как несущественные. Получение двойника, я уже говорил, - это довольно сложный процесс. (Я имею в виду не физическое получение, не изготовление тела - с этим как раз все достаточно просто, а я имею в виду получение двойника, если можно так выразиться - на руки.) С того памятного дня - семнадцатого октября, когда я в первый раз завел речь о двойнике, и до двадцать второго ноября (даты принятия положительного решения) прошло ровно пять недель. Ни одного дня из этих пяти недель я не жил спокойно. До последнего момента вопрос не был решен окончательно. Одна справка, вторая... десятая - я собрал целую коллекцию из штампованных бумаг: запросов, ходатайств, заключений, особых мнений и протоколов. В конце концов я так замучился, что уже ничего не соображал, а повторял тупо одну единственную фразу: мне нужен двойник, мне нужен двойник, мне нужен двойник... Удивительно, как мне удалось проскочить психиатрическую экспертизу. По всем признакам у меня начались невроз, навязчивая идея и бред. Наверное, меня просто пожалели. У меня был такой несчастный вид... Наконец этот волнительный день наступил. Процедура генерации была назначена на двадцать шестое декабря. Удивительное совпадение - мне в тот день исполнилось ровно тридцать. Излишне говорить, как я волновался. Ведь помимо чисто научного аспекта, о котором я так пёкся, существовал еще аспект личностный, житейский, бытовой! Я все пытался представить - как произойдет наша с ним встреча? Какое впечатление произведет он на меня, вернее - какое впечатление произведу я сам на себя. Встреча с самим собой! Это настолько удивительная вещь, что боже ты мой, - я не спал накануне целую ночь и встал с головной болью, с кругами под глазами и недовольством на лице. Помню, подошед к зеркалу, я долго смотрел на свое отражение. Подмигивал, кивал, как старому приятелю, разводил руками... Репетировал! Дочка в это время проходила мимо и остановилась в испуге. - Папа, ты чего? - спросила она дрожащим голоском. Я постарался придать лицу нормальное выражение и проговорил не совсем уверенно: - Это я роль разучиваю. Потом я поехал в Нейроцентр. Мне было назначено на одиннадцать часов. В руках у меня болталась объёмистая спортивная сумка, в которой находился комплект одежды для двойника: рубашка, брюки, носки, плащ, шарф и еще кое-что по мелочи. Я ехал в Нейроцентр и чувствовал себя неважно. Даже затрудняюсь выразить своё состояние. Было ощущение какой-то неестественности, ненормальности происходящего. Я всматривался во встречные лица, но видел совершенное равнодушие, видел людей, погруженных в собственные мысли, погрязших в них по уши, по самую макушку, и не обращающих на меня ни малейшего внимания. Это казалось мне обидным. Теперь я понимаю - то было следствием нервного переутомления, и еще - страха, страха встречи с самим собой. Дальше - больше. Без пяти одиннадцать я взошел по каменным ступенькам и не без трепета переступил порог самого загадочного, самого пугающего здания города, здания, о котором рассказывали жуткие истории, существование которого само по себе было невозможным, жутким и обескураживающим. Я прошел по мраморным плитам через холл, сдал гардеробщице пальто и ботинки и получил взамен мятый халат без пуговиц, а также рваные застиранные бахиллы поносного цвета. Спортивную сумку я оставил при себе. Мимо сновали озабоченные люди в белых халатах, а также в обычной "гражданской" одежде, я настороженно глядел на них и все пытался высмотреть этих double-systems, - но, видно, не попались в тот раз. Шел, в основном, "наш", нормальный народ. Это меня успокоило, и я двинулся налево по коридору, зашел в лифт и ответил небрежно через плечо: мне на шестой этаж - словно бывал тут уже сто раз. В кабинете "606" у меня без лишних слов забрали направление, потом сумку и попросили раздеться. Я снял с себя всё, что мог. Оказалось - мало. Пришлось снимать остальное. Признаюсь, что именно это было самым неприятным во всей процедуре - когда я стоял совершенно голый среди обыкновенного кабинета, а боком ко мне сидел мужик, даже и не в халате, и что-то там писал. Мне было холодно и противно. Я чувствовал себя как призывник на медкомиссии - вот сейчас меня выведут на всеобщее обозрение худого и синего, - и два десятка разноцветных глаз будут рассматривать моё тело с выражением брезгливости и презрения... Ну а сама процедура оказалась довольно приятной. То есть, прошу понять правильно. Конечно, ни о какой приятности речи быть не может. Это была та приятность, которая случается если вы, скажем, пошли к стоматологу удалять больной зуб, а тот вместо этого сунул в дупло ватку с целебным лекарством и тут же отпустил. И вот вы возвращаетесь домой - такой счастливый, словно вас наградили невесть чем, и словно это счастье продлится до конца ваших дней. Вот что значит - обманутые ожидания. (В данном случае - негативные.) Итак, через несколько минут я оделся и вышел из кабинета "606". Вся процедура заняла одну минуту: я лежал на ровном столе, а вдоль моего тела двигалась сканирующая установка; она считывала структуру организма на атомарном или, там, молекулярном уровне, я не знаю, но короче, она меня сфотографировала, записала к себе в память, и я был отпущен со словами: "Придешь через неделю за двойником". Через неделю - это второго января. Праздник. Я не стал спрашивать, почему так долго, понял: так надо. В принципе, даже и хорошо. Новый год, думал я, встретим "без него", опять же, экономия дефицитных праздничных продуктов; первого числа выспимся, придем в себя, ну а второго начнётся новая жизнь: побеседуем "с этим", познакомимся, наметим программу действий; третье число - на разгон, - а четвертого - полный вперед! И все у нас сначала пошло хорошо. Не во всех, правда, деталях, но в основном - устроилось как нельзя лучше. Я поселил двойника на кухне, и он стал на кухне у меня жить. Но я забегаю вперед. Расскажу с самого начала, это достаточно смешно. Значит, приехал я в Нейроцентр второго января в десять часов. Только-только рассвело, на улице мороз. Настроение у меня хорошее, я славно провел праздники, отдохнул, жена говорит - посвежел (а она зря не скажет), и вот я сижу - жду. Вышла медсестра. Вы, говорит, такой-то? Я отвечаю: я! Она: тогда пройдемте со мной. Я ей так игриво: а куда? Сам думаю - а неплохо бы! Но она сделала строгий вид, намек не поняла, пришлось мне идти за ней в молчании и строгости. В общем, заходим мы в комнату: стол в центре, стулья, лампочка и ни единого окна. Прекрасно, я сажусь. Медсестра говорит: подождите, - и выходит через дверь. Потом вернулась, сунула бумажку подписать, я подписал, она обратно в дверь ушла. Ну а потом... Потом заходит он! В моих брюках, в рубашке, в прошлогодних ботинках с вылинявшими носками. Я медленно поднялся, лицо у меня задергалось, во рту высохло, - стою, слова сказать не могу. Не то чтобы я его не узнал, нет, тут другое. Теперь-то я понимаю - в чем дело, а тогда оторопел. Вижу - знакомое лицо, и в то же время, в этом лице есть что-то страшно неприятное, неправильное, неестественное! Мелькнула мысль: не удалось! Чего-то недокрутили. Недоложили соли, или, там, кальция, - вот и получился неполноценный экземпляр. Глядь по сторонам никого. Ну, думаю, пропал! Привет семье. Вот будет смеху, если он меня сейчас прикончит. Ему ничего не стоит, все равно через шесть месяцев - в распыл. Он-то ничего не теряет, а мне каково - погибнуть в цвете лет, в полном смысле - от собственной руки! Всякая дрянь мне тогда полезла в голову (так всегда бывает, когда боишься), а все из-за чего? А все из-за того, что я его не сразу узнал. То есть не сразу признал... Даже не знаю, как лучше выразиться. Вот вы знаете, что лицо человеческое асимметрично? Нет? Тогда знайте. Не найдете ни одного, у которого всего поровну. То есть, если уши - то обязательно разной формы, глаза - не совсем одинаковый разрез, брови, губы и зубы - тот же самый вариант, и даже нос почти у каждого смотрит на сторону. Я тут ничего не выдумываю, это научно доказанный факт. (Руки-ноги - тот же вариант, но не о них теперь речь.) Так вот. Я всю жизнь смотрелся в зеркало, и не замечал этой асимметрии. Потому что привык. И все бы ничего, но когда я в натуре себя увидел, то был буквально потрясен - до того кривая у меня оказалась физиономия! Ведь в зеркале мы видим свое изображение перевернутым! При отражении происходит инверсия световых лучей. И вы видите самого себя перевернутого, а не такого, какой вы в действительности есть. Это и было причиной испуга. Когда я увидел себя неперевернутого, а нормального, то мне чуть плохо не стало, я подумал: ну и урод! - и чуть не плюнул в пол. Такой дешевый сюрприз. Вдобавок ко всему, он еще и заговорил. Шагнул ко мне - так неловко - и протягивает руку: - Здравствуй, друг! Я думаю - издевается он, что ли? Какой я ему друг? Отвечаю: - Привет. - Руку все-таки ему пожал, меня чуть не передернуло, но пересилил себя, не подал вида, дальше говорю: - И как у тебя это самое... самочувствие? Он отвечает: - Ничего. А у тебя? Я говорю: - Тоже ничего. Тогда он спрашивает: - Ну что, поехали? Я говорю: - Куда? Он отвечает: - Как куда? Домой! Тут лицо моё вытянулось, я хотел ему что-нибудь заметить, но не стал. Думаю - чего тут замечать? Приедем домой, - разберемся. И мы поехали ко мне домой. Жена нас встретила приветливо. Я отчего-то волновался за нее, думал как-то она меня второго переживет? Но она ничего, все вынесла, и даже поцеловала... его! Но это она, конечно, ошиблась, и я сразу ей это дал понять, тогда она, смутившись, поцеловала и меня, и мы прошли все вместе в комнаты. Кстати, я забыл сказать. У меня тогда пес жил в доме - Ларсик - такой щенок четырех месяцев от роду - Эрдель-терьер. Я его очень любил. И вот он выходит из спальни, заспанный, и не может ничего понять. Морду поворачивает, удивляется - что это за ерунда? Два хозяина! Совершенно одинаковые. Оба-два! Мы замерли, смотрим на него. Он так осторожно подходит, морду вверх тянет, принюхивается, потом увидел... его! - хвостом завилял и побежал ластиться. Тоже обознался, как и жена. Но я и его поправил, крикнул ему так ласково изо всех сил: "Ко мне!" - и как хлопну по ноге, он сразу и убежал в спальню от нас. Потом мы сели за стол. С Нового года оставались всякие салаты, тертые морковки, сыры с чесноком, заливные, холодцы, курятина, грибы, капуста и, само собой, водочка. Я к пьянству отрицательно отношусь. Но тут случай вышел совершенно немыслимый, не выпить было нельзя. Я его несколько боялся, хотя он, конечно, и не был сильнее, или умнее, или хитрее меня, но и все же! Черт его знает, он же искусственный. Не то что я - натуральный! Вот мы выпили: чокнулись втроем и опрокинули внутрь. Смотрим - пьет! Дышит в рукава и заедает огурцом. Я еще налил. Выпили опять. А потом снова - в ту же степь. Ближе к вечеру выяснилось - а этот парень ничего! Чувствуется... порода! Правда, мы слегка поспорили - кого как называть. Тут еще жена встряла, говорит, я вас обоих буду Сашами звать. Я тут возмутился. Говорю: - Как это - обоих Сашами? У нас уже есть один Саша, это я! А он пусть будет... - Александр! - снова встряла жена. Мне это не понравилось, я бы лучше назвал его каким-нибудь другим именем, или, там, с приставкой, например, Саша-дубль, - чем не имя? Но жена воспротивилась. "Александр да Александр!" Ну я и сдался. Смотрю, этот молчит, я и согласился. Вот если бы он заспорил, стал бы поддерживать жену, я бы точно не позволил, а он молчит, и я спорить не стал. Ну, думаю, так тому и быть. Полгода потерплю. Пусть будет Александр. Спать мы его на кухню определили, я уже говорил. Он не противился, всё принимал как есть. Это мне понравилось, я ещё подумал: какой молодец! Мне бы так! И нисколько я тогда не насторожился, ничего не почувствовал. А зря. Надо было быть осторожнее. Следующий день мы посвятили планированию нашей совместной работы. Я предложил такой расклад: я выполняю теоретическую часть - вывод формулы величины обменного вклада энергии кластерных образований спиновых стёкол, составление программы для ЭВМ и проведение вычислительного эксперимента, он - постановку эксперимента как такового, то есть отбор образцов спиновых стекол, подготовку измерительной установки, проведение серии замеров, их классификацию и обработку методами статистического анализа. Естественно, на него падала вся организационная часть вроде закупки и доставки жидкого гелия, его складирования, учета расхода и прочее. Александр легко согласился. Он вообще не спорил ни с чем. Относился ко всему совершенно философски. Меня это устраивало. Объяснять ему суть эксперимента или, там, теории не было нужды. Он знал ровно столько, сколько я, знания его были тождественны моим знаниям недельной давности. Это существенно облегчало задачу. Поэтому мы договорились быстро. За мной была вторая глава и вычислительный эксперимент, за ним - глава третья, включая стат-обработку. Оба мы должны были подготовить, минимум, по одной статье; всё это до первого июля (срок дееспособности двойника), после чего он должен был исчезнуть. Таково было изначальное условие. В то время, повторяю, к двойникам еще не привыкли. Поэтому мы сразу отказались от совместного с ним появления где-либо. Например, в институте. Решили: будем ходить в институт по очереди. Точнее, будет ходить он Александр. Причина проста - экспериментальная установка целиком находится в лаборатории, а выводить формулы можно и дома, сидя на диване, - в каком-то смысле это даже интереснее. Во-всяком случае, мне такой вариант понравился и я спокойно уступил Александру свое рабочее место на все шесть месяцев его пребывания в нашем мире. Так и пошло. Я дома, он - в институте. Вечером - обсуждение достигнутых результатов. Хотя, свободного времени оставалось все меньше. У меня никак не брался интеграл (квадрат переменной со знаком минус в показатели экспоненты), пока я не догадался посмотреть таблицу Двайта и не обнаружил его там как неберущийся, - пришлось раскладывать экспоненту в ряд Тейлора, затем интегрировать почленно и считать бесконечную сумму членов; Александр же до позднего вечера сидел в лаборатории, ему, очевидно, там было приятнее, чем на моей кухне. Но потом стало что-то неуловимо меняться. Я говорю о своей семье. Первый звонок для меня прозвенел где-то через месяц - в феврале. На дворе стоял ужасный холод, мела поземка, ветер ломился в окно. Я, как всегда, работал в спальне, что-то там писал, вдруг заходит жена - в норковой шубе, в такой же шапке и в сапогах; она и говорит: - Милый, мы пошли! Я гляжу на хронометр - седьмой час. За окном - пурга, сплошная ночь. Ничего не могу понять. Спрашиваю: - Куда это? А она: - В театр! Александр меня пригласил. Женитьба Гоголя. Николай Васильича. - Какая женитьба? Какой Гоголь? У меня защита на носу! - возопил я. Но тут до меня дошло. - Так ты с этим собралась?.. - Ну да. А что такого? Ведь он - это ты! Я говорю: - То есть как это? Я - это я! А он - это он. Ты что-то путаешь! Но тут в комнату заглянул сам виновник - в своей драной шапке и в поношенном плаще и, улыбнувшись, произнес: - Чего вы тут спорите? Мне жить-то осталось, а вы спорите... После этих слов мне стало стыдно, и я буркнул: - Да ладно уж, идите, чего там. И они ушли. Я постарался забыть про этот случай, потому что нельзя же сразу держать в голове две проблемы. Уж что-нибудь одно - наука или жена. В тот момент наука была для меня важнее. А через две недели новый сюрприз - пошли втроем на лыжах. И даже не втроем, а вчетвером. Взяли с собой моего Ларса. Я стал протестовать, даже начал с ними проситься, но лыжи-то у меня были одни! Пришлось отказаться, ведь он первый предложил. Я тогда сильно расстроился, хотя и не понимал до конца - отчего. Что-то почувствовалось - грустное, нехорошее, грубое и отчасти зловещее. Работать я в тот день не мог, хотя очень старался, все представлял - как они там - на сверкающем снегу, под ярким, почти весенним солнцем, - барахтаются в сугробах, хохочут, кидаются снежками, и Ларс среди них - заливается счастливым лаем, - какая уж тут работа! Когда они вернулись, я решил поговорить с женой. - Оля, - сказал я ей, - эти дела надо прекратить! - Мы уже легли спать и лежали в темноте, не касаясь друг друга. Я лежал на спине и говорил в потолок. Я был противен сам себе, голос был противен, интонация, сами слова; но надо было что-то делать. - Оля, - шевелил я деревянными губами, - пожалуйста, больше не ходи с ним никуда. А она: - С кем? Я приподнялся на локте и посмотрел в темноте на жену. Меня обуяла внезапная злость, но я сумел взять себя в руки. - Послушай, Оля, - начал я в третий раз, - ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю. Давай начистоту. Вот я тебе теперь говорю: мне это неприятно! А она: - Что именно? Я тогда подумал... Я подумал, я сам не знаю, что я тогда подумал. Мне вдруг захотелось - впервые в жизни - дать ей по лицу. Я закрыл глаза и медленно набрал в лёгкие воздуха, задержался на несколько секунд и так же медленно выдохнул. "Или меня принимают за идиота, или меня уже ни за кого здесь не принимают." Я лег осторожно на подушку. Сердце сильно колотилось, я знал, что долго теперь не усну. Мне светила еще одна прелестная ночь, когда лежишь и ловишь каждый шорох, и сам боишься пошевелиться; и ты не спишь, и жена не спит, и оба следят друг за другом, и оба притворяются. Я поднялся и нашарил в темноте тапочки, но в этот момент вспомнил, что кухня-то занята! Там этот. Тогда я пошел ва-банк. Я произнёс твердым голосом: - Если это еще раз повторится, я сдам его обратно в Нейроцентр. На следующий же день. Понятно? Приедут на машине и увезут. Так и знай! После этого я отбросил тапки и повалился боком на постель. Жена не ответила. Она тихонько дышала и чего-то там про себя думала. О чем думает женщина, когда мужчина ставит ей ультиматум? Кто бы мне рассказал... Катания на лыжах прекратились. Я кое-как взял себя в руки и продолжил работу. К марту теоретическая часть была закончена, основные выкладки произведены. Я набросал первую редакцию обзорной статьи и составил алгоритм для численного расчета того самого неберущегося интеграла с проклятой квадратичной экспонентой. Составлять программу я не хотел, требовалась помощь профессионала. В институте были ребята - хорошие ребята - которые с удовольствием составили бы мне программу в машинных кодах. Собственно, я и сам мог, но жаль было времени, да это и не принципиально, - ценность диссертации совсем в другом. Итак, однажды вечером я сообщил этому, что завтра иду в институт сам. Сказано это было достаточно веско, так что он даже не пикнул, да и попробовал бы он пикнуть! Наутро я оделся и вышел из дому. В десять часов я был в лаборатории. - Что-то ты бледный сегодня! - сообщил мне завлаб, едва завидев меня. - И небритый, фу!.. - поморщилась лаборантка Людочка. Я провел рукой по подбородку. Действительно. Ну и что? Я и всегда брился через день. Говорят, на Западе это модно... А потом меня вызвал шеф. Когда я зашел к нему в кабинет, он тоже как-то странно посмотрел на меня и выдал: - Саня, ты будто с ринга выскочил! С тобой что? - Да ничего со мной! - воскликнул я. - Со мной все в порядке! Я написал вторую главу диссертации и перехожу к вычислительному эксперименту. В чем проблемы? Как оказалось, никаких проблем не было. Шеф посмотрел мои выкладки и сказал: - Молодец. - Потом подумал и добавил: - Смотри давай, не затягивай. В третьем квартале диссертация должна быть готова. Понял? - Понял, - ответил я и пошел искать Мишу-программиста. Домой я вернулся усталый и злой. Что-то происходило вокруг меня, закручивались невидимые спирали, захлопывались клапаны, отключался звук, пропадал цвет. Я ничего не мог понять. Я был слеп! - не видел очевидного, не хотел видеть! Так не желаем мы замечать собственные недостатки, как бы очевидны они не были. Кому от этого хуже? Ответ известен. Итак, я зашел в квартиру, швырнул дипломат на холодильник, стоявший за недостатком места в прихожей, и сел на полку для обуви. Состояние у меня было, словно я обкурился, или обпился кислого молока. В глазах мутилось, сердце тяжко бухало, не хватало воздуха. Я сидел и ловил ртом кислород. Причина такого состояния была проста: за последний месяц это был мой первый выход на улицу. Я элементарно потерял форму, и вот результат! Я превратился в старика. Молодой - тридцатилетний - старик. Но вдруг до меня донеслось серебристое ржание. Так смеялась моя супруга, когда сильно развеселялась. Я как был, в пальто и в ботинках, так и ввалился в кухню, где рождался здоровый серебристый смех. Что же я вижу? За столом сидит моя супруга. А рядом - этот, кретин, которого я привез на свою голову. Но не это интересно. Интересно то, что находится на столе. А на столе - мать честная! - чего там только нет. Я уж не говорю про колбасы и сыры, шпроты и свежие огурцы, но там стояла баночка с красной икрой, рядом - лучок и масло, был там багровый виноград, желтые бананы, и, главное, - пара бутылок: зеленое шампанское и коричневый коньяк. И кроме этого - букет красных роз в керамической вазе, и ещё коробка дорогих шоколадных конфет. Я от такой наглости обалдел. Стою и думаю - что бы сказануть? А они не растерялись, спрашивают меня: - Ну как там институт, все нормально, стоит? Я отвечаю: - Стоит. А вы тут как, хорошо все у вас, сидите? Они: - Сидим! И действительно - сидят, морды красные, у него в руках сигарета, у нее бокал с шампанским. Она его так красиво держит, с этакой небрежностью, выставив мизинец с накрашенным ногтём, - этак она держала бокалы лет десять назад, когда мы с ней только познакомились и я водил ее для острастки во все рестораны подряд. А еще, я сразу не заметил, - на ней платье было - такое все бархатное, красное, с мягким белым воротником и с глубоким вырезом на груди. Она это платье любила и берегла, и дома никогда не носила. Я отметил про себя этот красноречивый факт, но ничего не сказал. Очень мне было обидно. А они (вот нахалы!) стали мне выпить предлагать. Присоединяйся, говорят, к нам! Я спрашиваю резонно: - К кому это "к нам"? А она: - Ну к нам. К нему и ко мне. А я уже завелся. - Нет вы мне объясните - к кому это "к нам"! Я должен знать, к кому я присоединяюсь. Объясните мне - к кому это - "к нам". Вот тебя (это я жене) тебя я знаю как будто, - ты Оля, моя законная жена. А этого гражданина не припомню. Простите, вы кто такой? Тут они оба поднялись. - Зачем же, - говорят, - ты так? Я им: - Как "так"? - Так - не по людски. - Ах не по-людски! - говорю. - Так вы хотите, чтобы с вами обращались по-людски! Ну тогда я извиняюсь. Тогда другое дело. Выходит, с вами нужно разговаривать по-людски. Тогда оно конечно. Только надо заслужить сперва, чтоб с тобой обращались по-людски! Понимаете меня?.. В общем, черт те чего я бы еще тогда наговорил, но этот, мой двойник, вдруг положил сигарету в пепельницу, встал со стула и вышел из кухни. В прихожей чего-то засуетился, завошкался, напялил на себя мой осенний плащ (он всю зиму в плаще проходил - не отдавать же ему свое единственное зимнее пальто!) и вышел из квартиры, только дверь хлопнула. Супруга моя вдруг побледнела страшно, посмотрела на меня совершенно злыми глазами, поставила со стуком хрустальный фужер, так что чуть ножка не лопнула, и вышла из кухни. Только духами нанесло. Французскими. Вот так произошел у нас первый семейный конфликт, я бы даже выразился сильнее - случился раскол! Мы раньше, конечно же, ссорились, не без этого, но теперь было что-то новое. Принципиально! Вообще, положение сложилось дурацкое. Где ж это видано? Живет в одной квартире семья: он, она, и еще один! Кому это понравится? И главное, пожаловаться никому нельзя. Действительно, что скажешь в такой ситуации? Я, конечно, понимаю свою жену - для нее большой разницы нет - что я, что он. Мы для нее совершенно одинаковы. Но и она меня должна понять - каково мне это чувствовать! Опять же - дочурка. Тот же пес. Оба ластятся к нему как ненормальные, не понимают, что хозяин-то здесь я! А этот здесь временно. Дунь на него, он и рассыпется. Можете представить мое тогдашнее состояние. Попал я в такой капкан, никому не пожелаю. Самое ужасное, что я сам себя обрек на эту пытку. Ведь по условиям процедуры я мог в любое время дня и ночи набрать заветный номер, сказать два слова - и "этого" через пятнадцать минут не стало бы на свете. Это было очень легко сделать, настолько легко, что я иногда видел во сне, как беру в руки телефон и набираю номер, - трубку снимают на том конце, и я даже ничего не успеваю сказать, как слышу: "Едем!" - и весь этот кошмар прекращается, - я хожу по комнатам и ищу его, а его нет нигде, исчез! И в неописуемой тоске сжимается сердце, и хочется куда-нибудь пойти, побежать, забыть про все, исчезнуть, раствориться... Такие странные дела. Все это я должен был терпеть - ради своей несчастной диссертации. Работу необходимо было заканчивать, нужно было переждать всего ничего - пару месяцев - и тогда все образуется (говорил я себе), все придет в норму, кончится эта мука, я снова стану любящим мужем и отцом, мы будем всей семьей ходить в цирк, в театр, на лыжах (куда там еще?).. Но нужно было потерпеть. Совсем чуть-чуть. И я терпел. Надо сказать, что ситуация после этого случая несколько выравнялась. Вернее - определилась. "Этот" замкнулся в себе, старался реже попадаться на глаза, при встрече опускал голову и отодвигался, - в общем, смирился, понял свое настоящее положение в моём доме. А вот жена сделалась какая-то странная. Даже не знаю, как охарактеризовать ее поведение. С одной стороны, прекратились мелочные придирки, всяческие капризы и недовольство; а с другой - я буквально кожей чувствовал отчуждение, возникшую между нами стену. Бывает же такое, - когда ты разговариваешь с человеком, видишь его лицо, слышишь ответы - логичные и взвешенные - и понимаешь в то же время, что человек этот от тебя очень далек, что ему глубоко плевать на все твои проблемы, и эта вежливость и взвешенность только подчеркивает его равнодушие. Я пытался расшевелить жену, даже пригласил однажды в кино, но она так странно посмотрела на меня, что я похолодел. Что это был за взгляд! Боже ты мой, - как иной раз может посмотреть на тебя женщина! И тогда я с головой ушел в работу. Подумал: мужик я или нет? Сколько можно копаться в себе? Плюнь ты (сказал я себе) на все переживания! Мало ли жена дуется. Мало ли - дочка не приходит вечером играть! Мне же лучше! Есть время для работы, освобождается голова для плодотворной научной мысли, садись за стол и пиши! Развивай идеи, доводи их до ума, защищайся, а потом уж занимайся дочкой, и женой, и собакой, и всем остальным. Не все сразу! К середине мая работа в основном была закончена. Вторая глава теоретическая - написана, вычислительный эксперимент проведен. Построены графики, составлены таблицы. Данные рассчетов подтверждали правильность моих посылок, следовательно - верность изначально выдвинутой гипотезы, согласно которой величина выделяемой энергии при фазовых переходах третьего рода определялась, главным образом, обменным взаимодействием, дающим вклад, на порядок превышающий предсказанный ранее и фактически наблюдающийся на опыте. Я был рад, очень рад, что мне удалось объяснить феномен, который не могли объяснить многие учёные лет двадцать, с тех пор, как открыли явление низкотемпературной сверхпроводимости. Как всегда бывает в подобных случаях, феномен этот просто игнорировался, его в упор не замечали, хотя все графики, все данные экспериментов показывали его совершенно отчетливо... Но я, кажется, увлекся, собственно научная сторона проблемы здесь ни к чему. Единственно замечу, что двойнику своему я поручил самую простую часть - провести эксперимент и со всей отчетливостью выделить тот самый феномен, что наблюдался уже давно. Ему нужно было лишь акцентировать его, показать во всей чистоте, зарегистрировать с непреложностью научного факта, обобщить и обработать методами математической статистики. И когда я закончил свою часть работы, то, естественно, спросил его: ну как, дескать, у тебя дела? Мы сидели на кухне и пили чай. Он заварил цейлонский чай и угощал меня, словно бы я пришел к нему в гости. Итак, мы сидели с чашками в руках и я его спросил: - Как твои дела? А он отвечает: - Нормально. Я: - Каковы результаты? - Результаты хорошие. Проведена тысяча замеров. Израсходовано двести литров жидкого гелия на сумму... - Ладно-ладно, это можешь опустить. Что показал эксперимент? - Все отлично. Выделен вклад обменной анизотропии, как и должно было быть. А ты что, сомневался? - За все время разговора он впервые прямо взглянул на меня. - Да нет, - говорю, - не сомневался. Вернее, сомневался, но не в этом. Отхлебнул чай и поставил чашку на стол. - Я вот что хотел узнать статистика готова? - Готова. Произведена проверка по трем критериям: Фишера, Гаусса и Стьюдента, последний - для коэффициентов приближающего полинома. - И как? - Все четко. Степень доверия - Ноль, девять, девять, девять, семь - на интервале в полпроцента. Я чуть не поперхнулся. - Три девятки?! - Да, три девятки, на интервале - ноль-пять. Я не знал что сказать. - Молодец! Не ожидал... Он потупился. - Да я тут не при чем. Как опыт показывает, так и есть. При чем тут я? Это ты молодец. Обратил на это внимание. Теперь-то уж никто не пикнет. Статистика - это сила! Это тот же закон. Я удивляюсь, как мало у нас применяют статистические методы! Собственно, одни физики и пользуются. Ну ещё в технике кое-где. А, скажем, химики, биологи, экономисты, медики так те вообще не имеют представления о математической статистике. - Да, да, да! - кивал я головой. Этот парень озвучивал мои сокровенные мысли. И до чего же он был прав, черт возьми! - А возьмем общественные науки? - Действительно, возьмём общественные науки! - Там же вообще не нюхали математической статистики! Такая важнейшая отрасль, как научное прогнозирование, совершенно не использует критериев доверия, методов правдоподобия, нелинейную экстраполяция с обобщением больших групп; где это всё? Где хваленые методы машинного моделирования? Где они? Где игровые алгоритмы? Где случайный поиск? Где экспертные системы? Где, понимаешь, неформальный подход?.. Мы просидели несколько часов и поговорили очень интересно. Этот мой двойник оказался таким приятным собеседником, что просто удивительно. Он говорил всё, что я держал в голове, он озвучил, сформулировал мои тайные мысли, помог навести порядок в моих собственных воззрениях. Славный парень, такой умный, я как-то не ожидал...