Проводник смерти - Страница 3

Антонина Андреевна сердито поджала губы. С мужчинами вечно так: помощи на копейку, а бахвальства и стонов по поводу даром потраченного времени на сто рублей. И эти вечные снисходительные попытки подбить клинья, словно любая одинокая женщина только и мечтает лечь под первого встречного самца… В те времена, когда у нее не было достаточно денег, чтобы переплачивать за все подряд, пресекая тем самым всякие поползновения со стороны сантехников и прочих водопроводчиков, она научилась сносно менять прокладки в водопроводных кранах и устранять утечки газа из плиты, не говоря уже о замене электрических пробок и приведении в чувство забастовавших дверных защелок. «Остается пустяк, — иронически подумала она, загоняя остатки страха в дальний угол сознания, — научиться не бояться темноты и вязать грабителей так, как техасские ковбои вяжут быков. И тогда можно смело записываться хоть в ОМОН, хоть в слесари… Ну, хватит валять дурака! Надо просто открыть дверь и посмотреть. Привидений не бывает, а тривиальному форточнику на шестнадцатый этаж не забраться. Не собираешься же ты простоять в прихожей до утра?»

Она сделала еще один шаг в сторону кабинета, но тут в голову ей пришла еще одна мысль, показавшаяся на удивление удачной. Мужчины, как правило, прибегают к помощи оружия — чаще всего для того, чтобы казаться самим себе сильнее и выше. Так чем она хуже?

Антонина Андреевна вернулась на кухню, взяла самый длинный нож и решительным шагом подошла к двери кабинета, из-под которой все так же несло ледяным ноябрьским холодом. Здесь она задержалась всего на мгновение, понадобившееся ей для того, чтобы набрать побольше воздуха, как перед прыжком в воду. Сделав это, Снегова толчком распахнула дверь и сразу же включила свет.

Кабинет, как и следовало ожидать, был пуст. Форточка и в самом деле оказалась распахнутой настежь, и залетавший в нее сырой холодный ветер заставлял колыхаться прозрачную тюлевую занавеску. Край занавески время от времени задевал пучок сухих соцветий, стоявший в китайской вазе на полу под окном, издавая шорох, очень похожий на тот, что послышался ей, когда она вошла в дом.

— Чертова истеричка, — вслух сказала себе Антонина Андреевна. У нее не было дурной привычки разговаривать с пустотой, но нахлынувшее на нее облегчение требовало выхода, и она повторила:

— Чертова старая истеричка.

В кабинете, в отличие от остальных комнат, царил обычный кавардак. Вещи и бумаги валялись как попало, но Антонина Андреевна знала, что, протянув руку со своего рабочего места, может не глядя безошибочно взять то, что ей нужно в данный момент — это был ее личный хаос, в котором она ориентировалась гораздо лучше, чем в холодноватом порядке своего служебного кабинета. Здесь было очень уютно — точнее, было бы, если бы не промозглый холод. В очередной раз обругав себя — на этот раз мысленно, — она подошла к окну и взялась свободной рукой за шпингалет форточки, и тут взгляд ее случайно упал на подоконник.

Она застыла, цепенея от нового ужаса, не в силах поверить увиденному и будучи не в состоянии обернуться, хотя что-то подсказывало ей, что обернуться необходимо. Сама не понимая, зачем, она протянула руку и осторожно дотронулась до красовавшегося на матово-белой поверхности подоконника грязного отпечатка подошвы.

Отпечаток был большой, с затейливым узором протектора, и казался совсем свежим.

Антонина Андреевна все еще боролась с оцепенением, пытаясь заставить себя обернуться, когда у нее за спиной раздался шорох, и в темном зеркале оконного стекла мелькнул силуэт человеческой фигуры.

Полковник милиции Сорокин засиделся в кабинете далеко за полночь. Потолочные светильники плавали в густом табачном дыму, как тающие кубики масла в бульоне, а конус света от настольной лампы казался реально существующим физическим телом все из-за того же дыма. Зажатая в зубах полковника сигарета отнюдь не способствовала освежению атмосферы, но Сорокина это ничуть не волновало.

Он сидел, откинувшись на спинку кресла, курил тридцать седьмую сигарету за сутки и обстреливал стоявшую у двери мусорную корзину бумажными шариками. Шарики полковник катал из раздраконенных страниц своего рабочего блокнота. Расстояние до мишени было изрядным, бумажные шарики летели плохо, и полковник попадал в цель в среднем два раза из пяти. Пол вокруг корзины был густо усеян свидетельствами его промахов, но полковник продолжал катать шарики и швырять их через весь кабинет с упорством, достойным лучшего применения.

Он снова смял обрывок бумаги, энергично покатал его между ладоней, прицелился и запустил через весь кабинет по высокой навесной траектории. Шарик ударился о пластмассовый бортик корзины, подпрыгнул и упал, разумеется, наружу.

— Дерьмо, — не вынимая из зубов сигареты, прокомментировал это событие полковник.

Он скатал новый шарик и метнул его в корзину.

На этот раз его усилия увенчались успехом — шарик вошел в синий пластмассовый круг чисто, как мяч, брошенный звездой НБА.

— Два очка, — отреагировал Сорокин. — Все равно дерьмо.

Этот способ убивать время полковник вычитал в книге. Что это была за книга и кто ее написал, Сорокин понятия не имел. Книга принадлежала гостившему у него племяннику жены и случайно попалась ему на глаза в туалете, где была забыта юным интеллектуалом. Сорокин заглянул в книгу и обнаружил, что это какой-то фантастический роман — кажется, американский. Так вот, некий фантастический деятель, живший, судя по всему, в весьма отдаленном будущем, развлекался метанием бумажных шариков в чернильницу. Помнится, Сорокин тогда удивился: откуда в отдаленном будущем чернильница? Сегодня вечером описанная в книге забава вдруг вспомнилась ему, и он решил попробовать. Чернильницы у него не было, но он компенсировал разницу в размерах между чернильницей и мусорной корзиной, поставив корзину подальше, к самым дверям.

«Надо будет позвонить Забродову и сказать, что от книг бывает не только польза, как он утверждает, но и прямой вред, — подумал Сорокин, глядя на замусоренный пол с чувством, напоминавшим угрызения совести. — А он ответит, что вред книги приносят только дуракам, и будет, между прочим, прав. Да ну его к черту! Сам-то, небось, ножами швыряется у себя в квартире. Интересно, где уборщица держит всякие свои тряпки-веники? Надо бы здесь прибрать, что ли…»

Вместо того чтобы отправиться на поиски веника и совка, он с мстительным удовольствием вырвал из блокнота новую страницу, располовинил ее и принялся катать новый шарик.

В дверь постучали. Сорокин вздрогнул и воровато спрятал уже готовый бумажный шарик в карман кителя, уверенный, что это явилась уборщица.

— Войдите, — виновато пригласил он.

Дверь распахнулась, и на пороге возник капитан Амелин, вот уже два месяца, как переставший быть капитаном и щеголявший новенькими майорскими звездами.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Предположим, я не разрешу, — проворчал Сорокин. — Скажу, что я занят. Твои действия?

Амелин красноречиво покосился себе под ноги, где валялось множество бумажных комочков, одним глазом заглянул в корзину и вздохнул с притворным смирением.

— Зайду попозже, — ответил он. — Вместе с уборщицей.

— Ну вот! Опять мне нет покоя! — пожаловался Сорокин — Никто меня не любит. Даже ты.

— Нечего было идти в менты, — ответил жестокий Амелин. — Ас чего это вы взяли, что я вас не люблю?

— Если бы ты меня уважал, — сказал Сорокин, — то не пришел бы сюда в первом часу ночи, держа под мышкой папочку с очередной гадостью.

Амелин сокрушенно вздохнул.

— Да уж, — сказал он. — Что да, то да…

— То-то же, — горько вздохнул Сорокин. — Да ты проходи, садись. Что там у тебя?

Амелин поколебался, зачем-то дотронулся указательным пальцем до кончика носа, нерешительно пожевал губами и сказал:

— Да ничего, в общем. Так, шел мимо, вижу, свет у вас горит… Дай, думаю, зайду. Вы почему домой не идете, товарищ полковник?

Сорокин не глядя сунул окурок в пепельницу и немедленно вынул из пачки новую сигарету.