Проводник - Страница 47

Испачкался, ну да ладно, отстирается! Я пролез глубже в печь, до самого устья, ощупывая со всех сторон горнило, а потом вытянул руку прямо перед собой, стараясь дотянуться до его задней стенки, но не смог. Делать нечего. Я протиснулся внутрь, держа руку прямо перед собой. Не достаю. Пролез еще на полметра. Не достаю!

Я представил, как кто-нибудь спускается в подвал и наблюдает картину: в печке, из окошка шестка торчат по колено две ноги в синих армейских резиновых тапочках. Объяснить это будет довольно не просто…

Протиснувшись вглубь печи полностью, я пытался нащупать противоположную стену горнила, но не мог, как бы не вытягивал руку. Это заставляло меня ползти вперёд. В какой-то момент я подумал, что печь ведь не такая длинная! Значит, нашёл. Вот он, проход!

Подстегиваемый интересом и внезапно нахлынувшим волнением, я решил не останавливаться. Жалко под рукой нет ни телефона, ни фонаря. Ну да ладно. Немного обследую ход, и, если это действительно он, вернусь за фонарем. Без него никак. Темно.

В горниле я смог встать на колени и на четвереньках стал потихоньку продвигаться вперед, вытянув перед собой руку, которая каждый раз упиралась в пустоту. С каждым шажком я все больше и больше убеждался, что подземный проход действительно существует. Это одновременно и воодушевляло, и беспокоило. Голова бешено работала.

У меня созрел план. Не надо напрягать армейских дружков, и корешей подтягивать тоже не надо. Здесь нужна профессиональная работа. Нужно связаться с Малашом и все ему рассказать. У него возможностей больше. Он сможет и наблюдение устроить за домом, и этих типов вычислить, и засаду тут организовать. Не знаю, скрытые камеры установить, например, бронежилет мне выделить. Так больше шансов выпутаться из всей этой заварухи живым. Ага. Надо только точно разобраться с этим ходом, выяснить, куда он ведет, а потом сразу же позвонить Малашу!

За этими мыслями я не заметил, что проход стал сужаться. Если раньше я спокойно передвигался на четвереньках, то теперь приходилось протискиваться. Свод хода все опускался и опускался. Еще стало заметно холоднее. Не прохладнее, а именно холоднее. Внезапно. Как будто нырнул в прорубь. Причем холод был какой-то странный. Как будто пронизывающий изнутри. Меня начала трясти мелкая дрожь.

И темнота. Точнее — тьма. Это было не просто отсутствие света, а отчетливое ощущение, что он здесь в принципе невозможен. Что тут всегда и безраздельно царствует тьма. А еще абсолютная тишина. Ну, кроме моего сбившегося дыхания, шарканья коленками, спиной и ладонями. А так никаких звуков. Я даже специально замер и не дышал. Такое чувство, будто оглох.

И тут мне так страшно стало, как не было ни в кузове той хлебовозки, которая меня за тортом для командира части возила, ни, когда я восемь часов проторчал в схроне на курсах молодого бойца.

Это, кстати, тоже интересная история. Тогда командир части решил устроить соревнования. Наша рота против другой. По заданию, мы должны были оборудовать укрытие в лесу и отработать нападение на противника из засады. Капитан Лапшин поставил нам задачу, сделать в лесу несколько схронов. По числу взводов. И в каждом по 2–4 бойца разместить, чтобы потом в случае необходимости в тыл врага выйти резервом. В общем, в нашем взводе эта участь мне выпала и Паше Суровову.

Мы до этого целую неделю учились окопы рыть, землянки и схроны копать. Поэтому задача в общем ясная была. Выделили нам в помощь еще пару бойцов, и побежали мы ночью из нашего лагеря в заданную точку. Все сделали, как кэптен-Джек велел — нашли небольшое возвышение, вырыли яму в полтора метра глубиной и столько же в длину и ширину. Капитан Лапшин, сказал, что этого нам вполне достаточно. Сверху уложили бревнышки от найденного накануне сухостоя, оставили щель, чтоб залезть можно было. Сделали короткий воздуховод из коры. Накидали вниз бушлатов. Когда мы залезли внутрь, ребята доложили бревнышки и засыпали нас с Пашей в этом схроне. Ну а там, все разравняли и замаскировали.

Вот тогда я натерпелся-то. Во-первых, было жутко темно. Фонарики мы договорились постоянно не жечь, чтобы экономить батарейки. Мало ли, сколько нам торчать тут придется. А в периодах полнейшей темноты — хоть глаз коли. Даже воздуховод особо не помогал. Во-вторых, невероятно неудобно. То ноги затекут, то спина, то головой о потолок ударишься. Очень тесно. Поэтому, если одному приспичит повернуться, другой тоже поворачивался. Еще было душно, воздуховод не сильно справлялся с задачей. А еще — жутко холодно. Хотя и середина мая. Земля-то не прогрелась. Ну а самое страшное — время тянулось бесконечно медленно. Паша, как на часы не взглянет, прошло всего минут пять или там, например, семь. А казалось, будто час. Нет, мы, конечно, большую часть времени спали. Но, знаете ли, когда все начинает ломить и болеть, долго не проспишь. Сплошное мучение. В перерывах между сном болтали. Шепотом. Тихо-тихо, чтоб не выдать местоположение.

А потом вдруг услышали голоса. Далекие, глухие. И снова тишина. И всё заново: фонарик, разговоры, сон, фонарик, разговоры, сон. В конце концов, мы перестали даже на время внимание обращать. Возникло ощущение, что мы тут застряли навечно. Боевые гномы.

Когда уже всякая надежда стала нас оставлять, вновь раздались голоса. Стало слышно, как нас раскапывают. Мы автоматы наизготовку. А потом донесся бодрый и уверенный голос капитана Лапшина. «В таких схронах, — говорит он кому-то, — можно спрятать и отделение, и даже целый взвод. Никто не найдет. Схрон даже танк выдержит, если как следует укрепить. Поглубже выкопать, бревна взять покрепче. Можно там находиться день, неделю, месяц».

Хруст лопат все ближе и ближе. Слава Богу, думаем, наше мучение кончилось. Вот уже лопаты по бревнам ударяют.

«Неужели неделю, — услышали мы чей-то голос, — а как же в туалет?»

«Ну, это не проблема, — отвечает Лапшин, — можно и внутри специальное место оборудовать, а еще лучше — сделать замаскированный лаз. Этот схрон без лаза сделали, но бойцы, если захотят, самостоятельно выбраться смогут. Тут не глубоко».

«Ну, все равно, неделю в таких условиях…»

«Если хотите, — говорит, — если поспорим на что-нибудь действительно стоящее, например, на ящик хорошего коньяка, можем проверить. Мы сейчас бойцам поесть-попить спустим и посмотрим, просидят ли они неделю».

Тут у нас с Пашей сердце и екнуло. Ну, думаем, придется тут еще неделю куковать.

«Они же там все изгадятся».

«Зато боевую задачу выполнят! А я им потом по десять суток отпуска дам!»

Я еще тогда себя на мысли поймал, что, пожалуй, это не плохая сделка. За отпуск я, так и быть, в яме посижу. Это все равно лучше, чем целыми днями по лесу бегать в полной выкладке, а по ночам в подъем-отбой играть с сержантами. А с туалетом что-нибудь придумаем. Но собеседник капитана, видимо, не хуже нас понимал, что тот не шутит, и что мы и правда просидим в этом схроне неделю. Поэтому замолчал, а нас через минуту высвободили. Помню, как солнечный свет до боли резал глаза.

Но больше всего из всей этой истории мне запомнился тот миг, в самом начале, когда за нами заложили бревна и стали закапывать. Этот мрак. Фонарь мы еще не включили. Просто забыли про фонарики и несколько секунд сидели в полнейшей тишине совершенно пораженные абсурдностью ситуации, слушая, как нас методично закапывают товарищи. Ощущение абсолютной беспомощности и невероятной безысходности. Это воспоминание поселилось у меня на каком-то подсознательном уровне. И иногда всплывает во сне до сих пор. А на тех учениях наша рота победила.

Как ни странно, это воспоминание отвлекло меня. Я немного собрался с мыслями. Решил, что пора возвращаться. За фонариком. За телефоном и за подходящей одеждой! Я начал было пятиться назад… и не смог…

Нет, я не застрял. Тут было что-то другое. Сзади, как будто, внезапно возникла какая-то преграда. Это не было похоже на стену. Это было что-то эластичное, но в то же время крепкое. Хотя физически я его никак не ощущал. Оно поддавалось под моим напором, но не пропускало. Как бы я ни пытался. А повернуться и посмотреть, в чем там дело не было возможности из-за тесноты. Если, например, ногой попытаться пощупать, что там сзади, ничего необычного не ощущалось. Очень странно.