Провинциалы. Книга 3. Гамлетовский вопрос - Страница 16
Он официально, через Олечку, попросил Сашку зайти к нему, изрекал все это тоном прокурора, уверенного в своей правоте, излагающего истину если не преступнику, то уж, несомненно, его подельнику. Все это время дверь в кабинет была открыта, и на его зычный голос не преминули заглянуть любопытствующие – в первую очередь улыбающаяся Селиверстова и не сумевшая скрыть удивления Марина, чей кабинет находился рядом.
Жовнер молча выслушал обличительную тираду и, ни слова не говоря, вышел. Вернувшись к себе, стал просматривать письма.
Кантаров, не удовлетворенный такой реакцией, пошел по редакции и, наконец, вылил не растраченное раздражение в кабинете Кости Гаузова, хоть и не талантливого, но работящего хроникера, исправно освещающего все спортивные события. Тот пытался защищаться, что еще больше распалило ответственного секретаря, и он зашел к Березину, там наговорил кучу гадостей.
Его голос раздражал и отвлекал, и Сашка, демонстративно захлопнув дверь, стал просматривать подготовленные Смолиным письма, не нашел ничего, что явно бросалось бы в глаза и требовало редактирования, разве что несколько лишних слов. Подбодрил сжавшегося за своим столом сотрудника, заметив, что не понимает, почему Кантаров вернул подборку, и пошел к редактору.
Заворотнего на месте не было. Олечка интригующе молчала, не сообщая, где он может быть, и только намекнула, что, вероятнее всего, того уже до конца дня не будет. Жовнер зашел к заместителю редактора Кузьменко.
Он был самой незаметной в редакции фигурой, редко выходил из своего кабинета, а основной его обязанностью была вычитка газетных полос, и единственные, кому он регулярно устраивал разносы, были корректоры, потому что Женя Кузьменко всегда находил если не орфографические, то синтаксические ошибки. Его грамотность, эрудированность и хороший литературный вкус были теми самыми китами, на которых держался его авторитет. Первое время Сашка задумывался, почему, являясь вторым человеком в редакции по должности, Кузьменко практически остается постоянной «свежей головой» и никак не влияет на рабочий процесс. Потом понял, правда, не без подсказки Красавина, что именно это поведение отстраненного советчика в конфликтах и миролюбивая позиция по отношению и к правым, и к виноватым на заседаниях редколлегии, когда он предлагает тот или иной компромисс конфликтующим сторонам, и позволяют Кузьменко слыть человеком пусть и не очень заметным на своем месте, но необходимым в редакции. К его оценкам прислушивался в свое время Белоглазов, который, собственно, и поставил его заместителем (прежде Кузьменко заведовал отделом писем) и, насколько было известно, поддерживал со своего нового, влиятельного места. Зная это, Заворотный последнее время тоже не торопился высказывать свою точку зрения, предоставляя право первым высказаться заму…
Кабинетик у зама – маленький, заваленный книгами. Они стопками высились на двух свободных стульях, на подоконнике и даже на полу возле батареи, не говоря уж о заполненном до предела небольшом книжном шкафу. Это были его личные книги. Преобладали справочники и новинки, которые регулярно появлялись и после прочтения всеми желающими исчезали в большой серой плечевой сумке, с которой Кузьменко не расставался. Чаще всего сотрудники редакции в выходные дни натыкались на него в букинистическом отделе Дома книги, где у Евгения были свои, скрытые от посторонних отношения с продавцами.
Еще одна его страсть тоже не была ни для кого тайной: в кабинете на отдельном маленьком столике рядом с окном всегда стояла шахматная доска с незавершенной партией или же с очередным этюдом из журнала «Наука и жизнь», каждый номер которого тот прочитывал от корки до корки. Партия, как правило, доигрывалась в обеденный перерыв или же после работы, а над этюдами Кузьменко позволял себе размышлять в рабочее время, и, хотя об этом все знали, замечаний по этому поводу ему никто не делал.
Постоянным его партнером в шахматной игре был Олег Березин.
Когда тот уезжал в командировки, Кузьменко охотно играл с Костей Гаузовым. Все остальные, за исключением Кантарова, с которым он периодически сражался, пока тот был заведующим отделом, оказались слишком слабыми для него соперниками, но каждого вновь появляющегося сотрудника он с откровенным азартом и неиссякаемой надеждой обязательно испытывал на шахматную состоятельность.
Сашка в свое время такую проверку выдержал и даже заслужил похвалу, хотя выиграл всего одну партию из пяти, но от последующих приглашений отказывался, ссылаясь на занятость даже в перерыв…
…Он положил перед Кузьменко подборку писем, сказал, что редактора сегодня не будет, поэтому вынужден обратиться к нему.
Коротко изложил: Кантаров заявляет, что отдел срывает плановый выход полосы, Сашка же считает, что подборка подготовлена, переписывать и переделывать ничего не нужно.
Кузьменко хотел было что-то сказать но, взглянув на Жовнера, пообещал сейчас же, не откладывая, просмотреть.
Сашка заглянул к Красавину, хотел поинтересоваться, не изменились ли у него отношения с Кантаровым, но тот проводил оперативное совещание со своими корреспондентами, и Сашка пошел к себе, сожалея, что еще не обед и уходить ему в рабочее время без очевидной причины не следует. Он лишь отправил поникшего и не способного ничего делать Смолина в краевую библиотеку, срочно придумав ему задание.
Через полчаса зашел Кузьменко, источающий миролюбие, и сообщил, что на этот раз Кантарова он убедил, тот уже рисует полосу, но в какой-то мере требования ответственного секретаря вполне обоснованы. Письма нельзя, конечно, переписывать, но работать с ними необходимо, надо подходить к делу творчески.
– У меня в свое время была задумка делать тематические подборки, – признался он. – Это было бы интересно читателю и выявляло бы назревшие проблемы.., – оглядел кабинет и с явно сожалеющими нотками в голосе продолжил: – Я ведь почти два года в этом кабинете отсидел…
– Нравилось? – спросил Сашка, вполне удовлетворенный таким разрешением конфликта.
– В письмах хорошо видно, чем живет общество, – уклончиво отозвался тот. И неожиданно добавил: – Может партейку?
– Занят, – провел рукой у горла Жовнер. – Подборку по комсомольскому шефству над детскими домами собираю…
– Будет желание – заглядывай, сразимся…
И пошел по коридору, неся мягкую улыбку и, казалось, несмотря на свой рост, совсем не занимая места…
Вошел Красавин.
Он опять куда-то спешил.
Поинтересовался:
– Ты что-то хотел?
– Уже нет, – не стал объяснять ничего Сашка. И, глядя на очевидно не поверившего Красавина, добавил: – Давно не общались, поговорить хотел.
– Это точно, надо бы кое о чем перекалякать.. Давай на следующей неделе выберем время. Посидим, потреплемся не торопясь… Кстати, Слава Дзугов тебе привет передавал. Я только что с ним по телефону разговаривал. Тоже не против посидеть. Может втроем?
– Можно и втроем, я «за».
– Так и передам, я сейчас к нему бегу.
…Но выбрать паузу в будние дни так и не удалось ни на следующей неделе, ни через одну… То у одного командировка, то у другого, а Дзугов вообще из районов не вылезал, готовил отчетно-перевыборные конференции. Можно было, конечно, встретиться в выходные, но ими Сашка жертвовать не хотел, в пятницу на последнем автобусе, а то и на попутках торопился к семье, на два дня отключаясь от забот.
Как правило, они втроем (Светланку уже можно было брать с собой) уезжали в Теберду или в Архыз – красивые долины вдоль быстрых горных рек с хрустально прозрачным и бодрящим именно в это время яркой осени воздухом, в котором снежные вершины Кавказского хребта казались совсем близкими. В речках водилась осторожная форель, охота на которую была непростой и увлекательной (Сашкина страсть), леса радовали изобилием грибов (слабость Елены), а все вместе (пойманная рыба и найденный гриб) приводили в безудержный восторг Светлану, за которой нужен был глаз да глаз…
Дни эти пролетали стремительно, сжимаясь в неповторимые мгновения, насыщенные и сожалением об их краткости, и желанием надолго сохранить в памяти очищающую энергию радости единения с окружающим миром и любви к нему, друг к другу, ко всем знакомым и незнакомым людям…