Провидица поневоле - Страница 8

— А что такое?

— Пусть пройдет этот господин. А то он постоянно вокруг нас вертится.

— Как скажете, Наталия Платоновна, — услышал Нафанаил голос Августы Карловны. — Но только вы сами пожелали, чтобы он был рядом с вами. Так что это, можно сказать, ваша микстура, которую вы сами себе прописали.

— И правда, тетушка, он положительно похож на микстуру. Такой же противный.

Слова эти оглушили Нафанаила. И зачем он только поддался на уговоры графа? Сидел бы сейчас у себя в усадьбе, любовался на закат и потягивал винцо, не отягощая себя никакими заботами и, главное, мыслями.

Конечно, женщине, да еще такой прелестной, как Натали, можно простить многое. Но из этого многого есть вещи, которые нельзя простить любимойженщине. Ведь то, что он влюбился в Наталию Платоновну, Нафанаил понял в то мгновение, когда положил ладони на ее вздрогнувшие плечи.

Кекин не считал себя красавцем. Однако знал, что нравится женщинам. Это не он, а они не раз говорили, что перед ним трудно устоять, что его жесты полны достоинства и изящества, а голубые глаза манят и тревожат. Это не он, а они восхищались его силой и мужественностью. Но быть для женщины, в которую влюблен противным, наподобие пилюли или горькой микстуры… Нет, это непереносимо. Вон отсюда, подальше от нежных тенет, которые ранят душу, как лезвие бритвы.

Очевидно, его лицо было столь кислым, что привело в замешательство графа, когда отставной поручик пришел к нему с объявлением о своем намерении покинуть их семью.

— Помните, граф, одно из условий нашего соглашения? — без обиняков спросил Нафанаил.

— Какое? — не понял поначалу вопроса Платон Васильевич.

— Я оставляю за собой право покинуть вас, если мне будет плохо и неуютно.

— Помню.

— Так вот, мне плохо и неуютно, — твердо произнес Кекин и посмотрел графу в глаза.

— А из чего, простите, вы сие заключаете? — вскинул брови Волоцкий. — Вас кто-то оскорбил?

— Да, — просто ответил Нафанаил.

— Кто? — нахмурился граф.

— Ваша дочь…

— Ну, слава Богу, — облегченно выдохнул Волоцкий. — А то уж я подумал…

— Что значит — слава Богу? — удивился Кекин. — Я крайне неприятен вашей дочери. Я ей просто противен, как какая-нибудь микстура. И я сам это слышал…

— О какой неприязни вы можете говорить, дорогой Нафанаил Филиппович, если вы с моей дочерью на «ты», и она сама выбрала таковую форму общения? — немного наставительно и с долей грусти произнес граф. — И кто так дружески обнял вас при первой же встрече, что крайне непозволительно девице любого сословия? Почему вы не вспомнили этого, когда услышали, я с вами согласен, оскорбительные слова в свой адрес? И почему вы забыли, что моя дочь не здорова и уже только потому заслуживает снисходительности?

Конечно, старый граф был прав. Причуды больных следует прощать, даже если они и бывают оскорбительными. И не след забывать, что в Натали живут теперь два существа, совершенные антиподы, что, впрочем в той или иной степени свойственно и всем остальным людям. В том числе и ему, отставному поручику Нафанаилу Филипповичу Кекину.

А усадьба Волоцких чудо как была хороша! Она походила на какой-то средневековый замок, перенесенный волшебными ветрами из далекой Познанщины Королевства Польского, где находились корни старинного шляхетского рода Волоцких. Когда-то сие имение с небольшим сельцом Никольским, рощей, лугами и рыбными ловлями на реке Дубне было пожаловано императрицей Екатериной Алексеевной вместе с чином подполковника отцу графа Платона Васильевича, гвардии майору Василию Платоновичу Волоцкому за участие в возведении ее на престол Российский. И Василий Платонович, к тому времени давно оженившийся и имевший названного в честь деда первенца пяти годов, вышел в отставку полковником и выстроил себе по собственному проекту усадьбу, в одном из воеводств Познанщины, весьма похожую на родовой замок Волоцких. По крайней мере, сие утверждал сам отставной полковник, ссылаясь на чертежи и рисунки в свитках родовых грамот.

Следует признать, что в словах Василия Платоновича, верно, имелась весьма довольная толика правды. Центральная часть дома была выстроена двухэтажной, на высоком цоколе, сложенном из белого камня-известняка. По второму этажу шла, как и положено в замках, обходная галерея с зубчатым парапетом в половину человеческого роста с четырьмя башенками со шпилями по углам. Впечатление средневековья усиливал бельведер в виде остроконечной башни, как бы вырастающей из крыши дома и собирающейся проколоть небо.

Барский дом соединялся с боковыми, также каменными флигелями полуциркульными галереями, образуя в плане подкову. Лестничные спуски галерей сторожили мраморные львы с разверстыми пастями. Полукруглый двор оканчивался фруктовым садом с оранжереями, цветочными куртинами, беседками и прудом с горбатым мостиком над ним. Выпуклая же часть «подковы» смотрела прямо на долину в излучине реки Дубны, широкой и весьма величавой в этом месте. К ней шла одна из аллей великолепного парка, разбитого вокруг усадебного дома, оканчивающаяся мраморными ступенями, ведущими прямо к речным купальням. Другая аллея из вековых дубов и вязов вела в село Никольское, уже во времена графа Платона Васильевича разросшееся и превратившееся из рядового подмосковного сельца в большое богатое село с двумя церквами и приходами.

Внутри барский дом был не менее величав. Несколько зал: Белый, Голубой и Портретный, а также Большая и Розовая гостиные готовы были поспорить богатством убранства и вкусом со знаменитым подмосковным имением Шереметевых «Останкино». Особой же гордостью графа Волоцкого был его Готический кабинет с лепным потолком, орехового дерева резной дверью, мебелью лучших венских мастеров, желтым сандаловым паркетом, персидскими коврами и, конечно, готическим камином, от коего и получил название сей кабинет. Он и был выбран графом как место, где должны были бы происходить вечерние доклады отставного поручика графу, то бишь отчеты о встречах Нафанаила Филипповича с графиней, ежели на них не присутствовал Платон Васильевич.

Следует признать, что устроен был отставной поручик весьма для него приятственно и комфортно. В его распоряжении было несколько комнат, предоставляемых обычно почетным гостям, а также особая прислуга, проинструктированная лично его сиятельством графом Волоцким исполнять быстро и беспрекословно всякое приказание господина Кекина, в том числе и малейшую его прихоть.

На следующий день по приезде в имение Нафанаил был вызван в Розовую гостиную, называющуюся так по розовому цвету мебелей и тисненого штофа на стенах. У окна стояли Анфиска и Парашка, совершенно безмолвные, что в иных обстоятельствах казалось бы решительно невозможным. На софе, положив ногу на ногу, сидел и молча смотрел на молодую графиню доктор Гуфеланд. Сама Натали неподвижно стояла посреди комнаты, закрыв глаза и вытянув перед собой руки, полусогнутые в локтях. Какая-то торжественная тишина царила в гостиной, и Нафанаил, ступив в нее, дальше пошел уже на цыпочках.

— Ну наконец-то ты пришел, — не открывая глаз, произнесла Натали. — Подойди ближе.

Кекин исполнил приказание и приблизился к графине.

— Если б ты знал, как я рада тебя видеть, — произнесла она, и в ушах Кекина опять колдовской мелодией зазвучали серебряные колокольчики.

«Вчера вечером говорено было совершенно иное», — вяло, но все же подумал Нафанаил.

— Вчера вечером была совершенно не та девушка, что стоит сейчас перед тобой, — мягко произнесла графиня.

— Ты умеешь читать чужие мысли? — спросил Кекин, пораженный ее последней фразой, абсолютно точно парировавшей его безмолвное ворчание.

— Да, — просто ответила она. — Та, что стоит перед тобой, умеет это делать. В отличие от той, вчерашней.

— Понял, — промолвил Кекин, ужасно испугавшись, что может подумать о чем-то непристойном. И как только он об этом подумал, в голову полезли всякие неприличные мысли. Неимоверным усилием воли он заставил себя не додумывать их, но это давалось ему с большим трудом. Почувствовав его состояние, графиня тотчас пришла ему на помощь: