Протокол - Страница 43
Закончив свой монолог, Адам принялся что-то ворчать себе под нос, врач решил вмешаться, но опоздал. Он кричал:
«Эй, мсье Полло! Мсье Полло! Эй-Полло! Эгей!» — и тряс Адама за плечи. На исхудавшем, пергаментно-желтом лице с заострившимися чертами появилась странная гримаса. Она начиналась высоко, над скулами, деля лицо надвое, хотя губы оставались плотно сжатыми. Врач потерял всякую надежду и позвал сестру. Студенты медленно, по одному, покидали холодную аудиторию, а шатающегося Адама уводили от них длинными коридорами.
Объятый сном, он чувствовал, что они уходят; губы шевельнулись, он попытался прошептать «прощайте», но ни один звук не вырвался из его горла. Синяя шариковая ручка записала внизу страницы, тихо скрипя по бумаге: «афазия».
Держась за теплую руку сестры и сворачивая за угол — раз, другой, третий, — Адам входил в легенду. В глубине своего существа он молчаливо и сосредоточенно размышлял о том, что оказался наконец в своем мире. Что нашел наконец чудесный дом своей мечты, прохладный и белый, стоящий посреди волшебного сада. Он думал, что счастлив быть один в своей палате с кремовыми стенами и одним окном, через которое доносятся звуки обыденной жизни. Он знал, что обретет долговечный покой, полярный мрак с полночным солнцем, людей, которые станут о нем заботиться, прогулки на свежем воздухе, глубокий сон и даже — время от времени — вечерний перепихон с хорошенькой медсестричкой где-нибудь в кустах. Письма. Редкие посещения, передачи с шоколадом и сигаретами. Праздник раз в год, в день Основания, 25 апреля или 11 октября. Рождество и Пасха. Может, завтра белокурая девушка придет его навестить. Одна, без никого. Он возьмет ее за руку и будет долго говорить. Напишет для нее стихи. Недели через две, если все пойдет хорошо, ему разрешат писать ей. К концу осени они начнут выходить на прогулки в сад. Он скажет: я могу оставаться здесь год или меньше; когда выйду, поедем жить на юг — в Падую или в Гибралтар. Я буду подрабатывать, а вечерами станем ходить в клубы и кафешки. Время от времени — если захочется — будем возвращаться и проводить здесь месяц-другой. Нам всегда будут рады, и мы сможем жить в лучшей комнате с видом на парк. Сухая трава хрустит под солнцем, зеленые листочки позвякивают под каплями дождя. Где-то далеко гудят рельсы. В коридорах пахнет овощным супом, все пусто, тепло и свежо. Пора рыть нору, разгребая сухие ветки и комья земли, а потом осторожно спускаться в убежище, чтобы перезимовать там, «заспать» болезнь. Потом настанет черед липового отвара и ночь на облаках дыма Последней Сигареты, подобных волшебным фимиамам Синдбада. Колокол звонит в точно назначенный час. Комар летает вокруг лампы, шурша, как наждак о мрамор. Пора оставить землю термитам. Бежать в обратном направлении, пятясь из одной исторической эпохи в другую. Увязнуть в праздности детских вечеров, как в смоле; погрузиться в туман, сидя перед тарелкой с узором из остролиста, на дне которой осталось несколько капель похлебки. Потом наступит время колыбели, когда лежишь в пеленках, беспомощный и задыхающийся от ярости. Но это еще не все. Нужно дойти до конца — вернуться в кровь и гной, в чрево матери, свернуться клубком и уснуть, уткнувшись лбом в упругую перегородку, уснуть тяжелым сном и видеть странные кошмары о земной жизни.
Адам один. Он лежит на кровати под вентилятором и ничего не ждет. Он собран и напряжен, его зрачки глядят в потолок, туда, где три года назад с пациентом из палаты № 17 случился удар. Он знает, что люди ушли, что они теперь далеко. Он будет спать зыбким сном в предоставленном в его распоряжение мире; на стене напротив забранного решеткой, образующего шесть крестов окна висит распятие из розового дерева с перламутром. Он в раковине, а раковина на дне моря. Само собой, остались кое-какие мелкие неудобства; нужно убираться, сдавать мочу на анализ, проходить тесты. А еще существует угроза внезапного освобождения. Но если повезет, он долго не расстанется с этой кроватью, с этими стенами и парком, с этим гармоничным сочетанием светлого металла и свежей краски.
В ожидании худшего история окончена. Но не торопитесь. Вы увидите. Я (заметьте, я не злоупотреблял этим местоимением) думаю, им можно доверять. Было бы странно, если бы в один прекрасный день, в будущем, мы не узнали что-нибудь новенькое об Адаме или одной из его ипостасей.