Противоречия любви - Страница 7
Крик боли вырвался из ее груди и, уже не сдерживая себя, Дара кричала при каждом толчке члена Гера в себе. Казалось, что внутри нее движется раскаленный нож, раня и причиняя боль каждым движением. Неконтролируемые слезы лились из ее глаз, а крики постепенно перешли в всхлипы, и наконец всё закончилось.
После оглушительного оргазма Гер, придя в себя, поднялся с так и всхлипывающей девушки и вышел из нее. Презерватив был в крови. Переведя взгляд между ее ног, он увидел кровь и там, а также свежие алые капли крови на простыне.
Гер встал, снял презерватив и, кинув его на кровать, быстро привел свою одежду в порядок. Взяв пиджак и, не смотря на свернувшуюся в позу эмбриона и так и всхлипывающую девушку, он вышел из комнаты.
Хорошо, что было уже темно, и Ковало не видел расцарапанного лица Гера и его опухающей губы. Он был занят разговором по телефону с Ирэн и поэтому только кивнул на слова Гера, что они возвращаются в Москву. Ковало дал знак охране и сам уселся в машину рядом с Гером. В сопровождении машин охраны они покинули территорию коттеджа.
***
К машине подошел цыганенок лет шестнадцати, одетый в спортивную куртку и сильно застиранные джинсы. Шандор опустил стекло и даже не повернул головы в сторону мальчишки.
– Товар весь продали. Деньги отдали, – сказа мальчишка, переминаясь у машины.
– За работу получили денег? – Шандор перевел взгляд на лицо парня.
– Да.
– Завтра новая партия придет. Быстро продадите – десять процентов к оговоренной сумме накину. Так что не зевай – работай. Понял?
– Понял, – буркнул мальчишка и, видя, что разговор закончен, побежал к ожидающим его ребятам.
Шандор поднял стекло и кивнул водителю. Тот, сразу поняв желание хозяина, завел машину и поехал.
– Хорошо здесь ребята работают, – сказал сидящий рядом с Шандором парень, – живенько так всё раскидали, хотя товара много было.
– Да, этой точкой я доволен. Кстати, ты не слышал, говорят, на людей Мирчи напали вчера ночью, вроде как сильно побили?
– Полонский кипишует. Дочка-то барона у него, а барон всё равно не прогибается, вот Полонский и не знает, что еще делать, – Ромо достал сигареты и закурил, приоткрыв окно. – Хотя и так понятно – конец дочке барона, Гер, наверное, поразвлекся уже с ней. Вторая неделя пошла, как он ее похитил, не думаю, что только для любования ею. Красивая она… была…
Шандор, тоже достав сигареты, закурил и, прикрыв глаза, вспомнил Дару. Ему было обидно, что барон отверг его предложение жениться на ней. Видите ли, род Шандора не чета ему, а теперь его опороченную дочку вообще никто не возьмет. Хотя он бы и такую ее взял. Он ее как увидел лет в тринадцать, так и полюбил. Ему уже двадцать пять, а он и жениться-то не может, всё надеялся на то, что Дару в жены возьмет. Только Дара тоже еще та гордячка – на него и не смотрела. Зато вот как теперь всё обернулось. Барон ведет войну с Полонским, дочку его испортили, а он, Шандор, только в выигрыше – свои точки налаживает да наркоту толкает, пока те войной заняты. Еще бы Дару забрать, пусть не в жены, жениться он на ней тоже не будет, зачем ему такой позор? А при себе бы держал. Всё равно, куда ей после такого позора податься? В доме отца жить? Так там заклюют. И так ее мачеха не любила, а теперь и повод есть носом ткнуть.
Выпустив струйку дыма, Шандор думал о странностях судьбы. Раньше он был изгоем, и весь его род – другие цыгане – объявил им негласную войну. Видите ли, не чтут они законы предков. Да в гробу он видал эти законы. Сейчас другой век, и он свои законы устанавливает. Зря его барон с его людьми прогнал. Сейчас помог бы ему в войне с Полонским, да и Дару бы защитил. Не допустил бы такого, если бы она его женой была. Но барон хотел по-другому, по правильному. Традиции предков соблюсти. И что в результате?
Теперь оставалось только ждать, когда Полонский наиграется и выгонит девушку. А потом ждать, когда в родном доме ее затыркают так, что она рада будет его предложению. Шандор вспомнил Дару – красивая, глаза ее эти, как у олененка – испуганные. Хотя на самом деле она смелая – вот всё на конях скакала. А он бы ей не разрешал это делать. Все-таки некоторые традиции рода нужно и соблюдать – цыганка дома должна сидеть и мужа слушаться, а не по полям скакать. Доскакалась вот…
Шандору было так обидно, что не он первый с ней был. Хотя он уже давно понял, что ему неважно это. Он давно сам себе поклялся – будет она с ним и, значит, сдержит слово, добьется своего. Шандор повел рукой по отросшим до плеч смоляным курчавым волосам и подмигнул Рому, другу своему, зная, что все будет так, как он хочет.
Глава 4
Утро для Полонского было недобрым. Вчерашний вечер он, уехав из своего коттеджа в Москву, провел в ночном клубе. Ковало не остался с ним, намекнув, что его ждет Ирэн, и Гер отпустил его. Ему было достаточно охраны, которая молчаливой тенью присутствовала при нем. В клубе он был практически до утра, вливая в себя алкоголь и наблюдая за танцующими. Причем все попытки красивых девушек подсесть к нему за столик моментально пресекались, и охрана, видя его настроение, уводила от него красавиц.
Гер и сам не знал, что его так выбило из колеи. Неужели эта цыганская девчонка? Или то, что она всё-таки оказалась девственницей? Или то, что так сопротивлялась, или, возможно, то, что своим сопротивлением взбесила его? Он ведь не бил женщин. А если и бил, то это были в общем-то и не женщины как таковые, а те бой-бабы, ведущие себя как мужики и лезущие в мужские разборки. А здесь он сорвался и бил цыганку, причем понимал, что даже особо не сдерживался. Давно с ним такого не было – злости и потери контроля. Таким он был раньше, когда еще по юности два раза сидел. Вот там, в тюрьме, чтобы отвоевать авторитет, он бил зло и зверел от крови, да и потом, когда утверждал себя в банде. Тогда тоже дрался, зверея. Потом его жизнь стала другой, и у него появились те, кто дрался за него, а он лишь руководил ими.
И вот всё вернулось. Он опять, увидев кровь, как сорвался с цепи, а чувствуя такое сопротивление, уже не мог остановиться, не добившись своего. Жалость и сожаление о содеянном он старательно гнал из головы и глушил алкоголем.
Поэтому его утро и было столь недобрым. Звонок будильника болью отозвался в голове, но Гер заставил себя встать с кровати, куда еще час назад рухнул прямо в одежде.
Как же он был рад, что так и не позволил Лере жить с ним. Было проще купить ей квартиру, чем разрешить переехать в свою. Сейчас бы он не вынес еще и ее расспросов и упреков.
Зайдя в ванную, Гер увидел свое отражение в зеркале. Кроме явных признаков вчерашнего перепоя в виде опухшего лица, он видел и следы ее ногтей на своей щеке. Да и губа от ее укусов опухла.
Чертыхнувшись, он стал раздеваться, чтобы принять душ. В офис всё равно нужно было ехать. Дела никто не отменял.
***
Для Ковало утро было прекрасным. Утренний секс с Ирэн принес позитивное настроение. Взглянув на часы, он увидел, что время давно уже не утреннее и приближается к двенадцати. Конечно, в офисе он должен был быть к десяти, да еще и за Гером заехать. Но с другой стороны, Полонского и охрана без его контроля сможет в офис сопроводить, а сам он не так часто опаздывает на работу. Да и работа у него со свободным графиком. В жизни Полонского вообще графика быть не может. Поэтому его совесть точно чиста – в кои веки опоздал.
Уже на пути в офис его настиг телефонный звонок. Звонил его человек из коттеджа. Ковало помрачнел, понимая, что у него опять проблемы с цыганкой. Ничего другого там не могло произойти. Выслушав говорившего, Ковало помрачнел еще больше и отдал распоряжение разворачиваться и ехать в коттедж. Ему сообщили, что девчонка всё это время лежит в кровати, не встает и отказывается есть.
Чертыхнувшись, Ковало поехал туда, зная, что больше он не будет мягок с этой цыганкой. Такое поведение ему не нужно. Вместо того, чтобы заниматься делами, он летел за МКАД выяснять, почему девчонка опять отказывается есть. Он гнал от себя нехорошие мысли о произошедшем между ней и Гером вчера. Да и что там нехорошего могло произойти. Дело-то обычное. Ну переспал он с ней, и что теперь? Это еще не повод так себя вести и мешать ему заниматься делами. Он ей не нянька и не психолог. Слишком много уже проблем от этой цыганки. И что Гер ее не выкинул после первой же ночи?