Против течения - Страница 2

Но сотовый телефон отказывался работать. От него удалось добиться только басовитого жужжания. Ракман ошеломленно осмотрел аппаратик. Он чувствовал себя так, словно лишился руки или ноги.

Теперь он не только боялся, но и сердился. Он не из тех, с кем случаются такие вещи. Он — пятидесятисемилетний, здоровый, платежеспособный, солидный гражданин, владелец процветающего автомагазина, торгующий «тойотами» по ту сторону залива, женат, и жена у него милая и любит его. Все говорят, что он выглядит на десять лет моложе. Он три раза в неделю занимается спортом, каждый год участвует в состязании по ходьбе «От залива до океана», а раз даже пробежал марафонскую дистанцию. Но на мосту все не так, и дом его исчез, и сотовый сдох, и он заблудился среди темных полупустых парковок и заброшенных складов, продуваемых пронзительным зимним ветром — эй, еще несколько минут назад стояла липкая духота! — а с утра был ясный летний день. И его терзало предчувствие, что дела, прежде чем обернуться к лучшему, станут еще хуже. И вообще неизвестно, обернутся ли они к лучшему.

Ракман круто развернулся и поехал к Юнион-сквер. Улицы в центре Сан-Франциско были небывало пусты. Высмотрев телефонную будку, он припарковался рядом, сунул в щель монетку и набрал свой номер. Телефон издал неприятный звук, и механический голос сообщил, что набранного номера не существует. Ракман, выругавшись, сделал еще одну попытку, особенно тщательно набирая цифры.

«К сожалению, — повторил голос, — набранный вами номер не…» Перед ним болтался телефонный справочник. Он пролистнул страницы — Дженни должна была значиться под фамилией Барк. В книге нашлось с дюжину Дж. Барк, но пять из них жили не в том районе города, а когда Ракман набрал шестой номер, без указания адреса, автоответчик отозвался чирикающим голоском, явно не принадлежащим Дженни. Что-то толкнуло его поискать собственное имя. Да, его тоже нет. При этом открытии на него снизошло странное спокойствие. На мосту не было скоростной полосы, вернулись на место разобранные эстакады, район, где он жил, еще не застроен, и ни он, ни Дженни не числятся в телефонной книге Сан-Франциско, а значит, либо он основательно свихнулся, либо попал на пятнадцать или двадцать лет назад, что, в общем, означало то же самое, только другими словами. «Если я действительно вернулся на пятнадцать-двадцать лет назад, — соображал Ракман, — то Дженни сейчас живет в Сакраменто, а я — в Эль-Серрито, на том берегу, и еще женат на Элен. Но что за чертовщина лезет в голову!»

Он обдумал идею направиться в ближайший медпункт и объявить им, что у него нервный срыв, но понимал, что стоит оказаться в руках медиков, и обратного пути не будет: замучат миллионом тестов, сообщат в его агентство, и это плохо скажется на оценке его кредитоспособности. Гораздо разумнее, решил Ракман, снять комнату в мотеле, принять душ, отдохнуть, попробовать разобраться, выждать, пока все вернется к норме.

Ракман направился в «Хилтон», до которого оставалось всего два квартала. Ночь едва началась, но над головой снова сияло солнце, и погода опять переменилась: стоял резкий холодок поздней осени. Его, похоже, каждые пятнадцать минут или около того заносило в другое время года и в другое время суток. Регистратор в Хилтоне — высокий, лысеющий, накрахмаленный тип, был так полон самомнения, что Ракман смутился, вспомнив об отсутствии багажа. Однако клерку, как видно, было наплевать, он просто подал ему бланк регистрации и попросил предъявить кредитную карту. Ракман выложил на прилавок свою «Визу» и начал заполнять бланк.

— Сэр? — обратился к нему клерк.

Ракман поднял взгляд. Клерк вертел в руках его карточку. Он так и этак поворачивал прозрачный прямоугольник, подносил его к свету и рассматривал насквозь.

— Что-то не так? — спросил Ракман, и клерк забормотал, что таких карточек он еще не видел.

И вдруг насупился.

— Погодите секунду, — заговорил он совсем иным, холодным тоном и постучал пальцем по напечатанному на карточке сроку действия. — Это как же понимать? Истекает в июле две тысячи десятого года? Две тысячи десятого, сэр? Шутить изволите?

Он швырнул карточку через стойку с таким видом, словно она была смазана ядом.

На Ракмана снова накатил ужас. Он попятился, поспешно выбрался из вестибюля на улицу. Конечно, он мог бы попробовать расплатиться наличными, но номер обойдется около 225 долларов за ночь, а у него при себе чуть больше 350. Раз его кредитка не действует, надо постараться растянуть наличные хотя бы до того времени, пока он не разберется, что с ним творится. Лучше переночевать не в «Хилтоне», а где-нибудь подешевле — скажем, в мотеле на Ломбард-стрит.

Возвращаясь к машине, Ракман бросил взгляд на щит с газетой. На первой странице был президент Рейган под заголовком о вторжении на Гренаду. И дата — среда, 26 октября 1983 года. «Ясно, — решил он. — Галлюцинация ничего не упустит. Я в 1983-м, и Рейган снова президент, а впереди еще 1979, 1965, 1957, 1950-й».

В пятидесятом Ракман еще и не родился. Он задумался, что с ним станется, когда он доберется до даты собственного рождения.

Ракман остановился у первого мотеля на Ломбард-стрит, отмеченного вывеской «свободные номера», и попробовал снять комнату. Номер стоил всего 75 долларов, но, когда он выложил на прилавок две полусотенные, портье — приятная улыбчивая латиноамериканка, мило улыбнулась ему и постучала пальцем по розовым полоскам рядом с портретом президента Гранта.

— Кто — то подсунул вам очень забавные бумажки, сэр. Но вы же понимаете, что я не могу их взять. Хотя если у вас есть кредитная карта — «Виза», «Американ Экспресс»…

Разумеется, она не могла их принять! Теперь Ракман вспомнил, что все бумажные деньги заменили лет пять или десять назад: новый дизайн, портрет крупнее, яркая розовая и голубая краска на лицевой стороне банкнот, которые прежде были уныло однотонными. А на этих банкнотах в уголке еще и крошечная дата — 2004.

С точки зрения мира 1983 года его бумажки — всего лишь игрушечные деньги.

Дженни в восемьдесят третьем переехала в Сакраменто и понятия не имела о его существовании. Ей сейчас двадцать пять. Он вдвое старше. И она будет становиться все моложе и моложе, если он продолжит двигаться в ту же сторону.

Может быть, это все-таки кончится? Может быть, еще немного, и маятник качнется назад, унося его в свое время, в свою жизнь. А если нет? Если возвращения не будет?

В таком случае, подумал Ракман, Дженни он потерял, а всего, что их связывало, еще просто нет. Ракман простер перед собой руки, словно тянулся к Дженни, но ухватил только воздух. Дженни для него больше нет. Да, ее он потерял. И будет терять все, что считал своей жизнью. Время станет сшелушивать все это слой за слоем. Ничто не указывало, что маятник когда-нибудь качнется обратно. Он уже не мог ясно представить лицо Дженни. Он с усилием вспоминал: насмешливые голубые глаза, тонкий нос, широкий, яркий рот, стройное, щедрое тело. Она словно уплывала от него в туман, течение уносило ее все дальше.

Ракман провел ночь в машине, поставив ее у набережной, где, как он надеялся, никто его не побеспокоит. Никто и не побеспокоил. Через несколько часов его разбудил утренний свет — наручные часы утверждали, что теперь 9.45 вечера того самого августовского дня, когда все началось, но Ракман уже понимал, что показания его наручных часов ничего не значат. Он вылез из машины. День был сухим и ясным, с синим августовским небом над головой и с резким ветром, какой летом бывает только в Сан-Франциско. Ракман уже стал привыкать к постоянно меняющейся погоде, хотя времена года так и налетали на него одно за другим. Каждое держало его какое-то время крепкой хваткой, а потом выпускало и подталкивало к следующему.

Ракман заглянул в газетный киоск на углу. «Хроника Сан-Франциско», вторник, 1 мая 1973 года. На первой странице — Никсон увольняет советника Белого дома Джона Дина и принимает отставку помощников президента Джона Эрлихмана и Г. Р. Холдмена. Точно, вспомнил он, Дин, Эрлихман и Холдмен — Уотергейтский скандал.[1] Итак, он проспал целое десятилетие. Провалился до самого 1973 года. Он уже не удивлялся. Он вступил в мир, где удивлению не было места.