Простые числа - Страница 10

— … И создаете помехи следствию, — заключил я, хотя уже дал себе слово не говорить лишнего.

— Какому следствию? — рассердился Веденеев. — Нет никакого следствия. И дела никакого не существует.

— Михаил Алексеевич, — решился я, нарушив в который уже раз самому себе данное слово, — домик Олега Николаевича… он сейчас опечатан?

— С чего это? — искренне удивился Веденеев. — Нет, закрыт на ключ, а ключ у меня в сейфе… Вас что-то интересует в квартире? — догадался Веденеев и сразу насторожился.

— Олег Николаевич работал, — пояснил я. — Эти исследования не должны пропасть.

— Но вы вроде не математик, Петр Романович, — продолжал недоумевать участковый.

— В теории чисел я полный профан, вы правы. Но если кто-нибудь по глупости уничтожит то, что записано на диске, современная наука ему этого не простит.

Господи, какой пафос! Я представил, как бы сейчас весело рассмеялся Олег Николаевич, услышав мои слова, и, должно быть, тоже непроизвольно улыбнулся, вызвав у Веденеева еще большее недоумение.

— Ко мне уже обращались из института, — сказал он. — Спрашивали про компьютер, обещали прислать официальную бумагу, хотят забрать винчестер… Значит, ничего вы мне больше не хотите сказать, Петр Романович?

Я покачал головой. Я мог сказать кое-что еще. Только зачем?

— До свидания, — сказал Веденеев, — заходите, когда что-нибудь вспомните. Или звоните, я не так уж часто здесь сижу. Больше хожу, работа такая…

— Всего хорошего, — вежливо попрощался я.

Глупо было, конечно, надеяться, что Веденеев даст мне ключ от дома Олега Николаевича, да если бы и дал по каким-то своим соображениям, все равно глупо было думать, что я, с моим недостаточным математическим опытом и знаниями, смог бы разобраться самостоятельно в том, чему Парицкий посвятил жизнь. Он справился с проблемой, о которую сломали зубы десятки лучших математиков, это была не его проблема, и столкнулся он с ней только потому, что хотел решить другую задачу, а для этого нужно было понять, что странного в рядах Мерсенна. Он понял и пошел дальше… отбросив злополучный миллион, потому что… Да, это тоже был выбор, очень важный выбор, и Олег Николаевич сделал его в точном соответствии с собственной концепцией.

В биологии я тоже полный профан, как, впрочем, и Олег Николаевич. Он просто обязан был обратиться за консультацией к биологам, точнее, к генетикам, а еще точнее — к тем из них, кто изучал строение человеческого генома, составлял карту расположения генов и мог, следовательно, сказать, есть ли в молекуле ДНК (или где там хранится генетическая информация) нечто такое, что Парицкий мог использовать, как независимое доказательство своей теории. Вряд ли он мог обойтись сугубо математическими методами там, где требовалось знание совершенно другого рода. Нет, я понимаю, конечно, математика — царица наук, без математического обоснования ни одна теория не может считаться доказанной, все так, но ведь до самой-то математики дело доходит лишь во вторую очередь, когда понятно, о чем речь идет в физическом, астрономическом, биологическом или каком угодно общенаучном смысле. Чем мне, скажите, могла помочь математика, когда я лет тридцать назад обнаружил на фотографии планетарной туманности М-57 странные волокнистые структуры, располагавшиеся поперек красивого правильного кольца? Сначала нужно было придумать, отчего эти структуры могли в принципе возникнуть, потом понять, какие процессы привели к тому, что ударные волны начали распространяться поперек основного поля расширения, а уже потом, конечно, невозможно было обойтись без математики, только она могла дать ответ на все остальные вопросы — но для того, чтобы эти вопросы задать, нужно было проявить физическую, а вовсе не математическую интуицию!

Я мог бы подумать, что консультантом у Олега Николаевича была Елена Метельникова, так странно отреагировавшая на гибель бывшего мужа. Впрочем, что странного? Они расстались больше трех лет назад, характер у Лены был, как я понял, довольно склочный, если она могла отсудить у Парицкого имущество, которое, судя по его словам, ему же и принадлежало до их свадьбы… После того разговора, когда я сообщил Лене о смерти Олега Николаевича, а она деловито поинтересовалась, где находится его тело, мне не очень хотелось еще хоть раз в жизни разговаривать с этой женщиной. С другой стороны, у нас с Парицким никогда не заходил разговор о том, где работала его бывшая супруга, кто она по профессии, и если я хоть как-то был прав в своих рассуждениях, Лена должна быть именно биологом, генетиком, иначе концы с концами не сходились — не только в моих рассуждениях, кстати, но и в словах самого Парицкого.

Предлог, чтобы позвонить Лене, у меня, конечно, имелся — она-то уж точно должна была знать, когда состоятся похороны и будет ли автобус от института; вполне естественно, что знакомый ее бывшего мужа, тем более человек, живший с ним в одном поселке, звонит и интересуется…

Трубку, впрочем, подняла не Лена, а какой-то мужчина, и я, понятно, не стал спрашивать, кем он ей приходится.

— Слушаю вас, — степенно произнес глубокий красивый баритон. Если правда, что женщины любят ушами (моя жизнь с Софой заставила меня усомниться в этом определении — она любила не ушами и уж, конечно, не глазами, она любила душой, и понимали мы друг друга без слов и даже без взглядов, на расстоянии), так вот, если женщины все-таки любят ушами, то любая должна была бы влюбиться в этого человека, однажды услышав, как он произносит голосом с огромным количеством обертонов: «Слушаю вас»…

— Могу я поговорить с Еленой… — я сделал паузу, надеясь, что обладатель баритона поймет ее правильно.

— Лена! — крикнул он в пространство. — Тебя! Какой-то мужик. Наверное, опять похоронами интересуются.

Естественно. Не я один такой…

— Слушаю вас, — подражая, похоже, своему новому мужу, произнесла Лена вовсе не печальным голосом.

— Это Амосов, — сказал я. — Я вам звонил насчет…

— Да, я вас узнала, — прервала меня Лена. — Если вас интересует, когда состоятся похороны Олега, то это пока неизвестно. В институте хотят устроить панихиду, значит, хоронить будут не раньше понедельника, чтобы люди смогли попрощаться, а завтра только суббота, два дня нерабочих, так что если и вы захотите попрощаться с Олегом, то можете поехать в Стекловский институт в понедельник после десяти утра.

Должно быть, она уже в сотый раз произносила сегодня эту тираду, в которой в результате многократных повторений не осталось ни одного лишнего слова. После такого сообщения мне, по идее, следовало поблагодарить за информацию и положить трубку. Вместо этого я сказал:

— Извините, Лена, как ваше отчество, а то неудобно разговаривать…

— Геннадьевна, — сказала она с недоумением в голосе: зачем, мол, вам это понадобилось?

— Елена Геннадьевна, — продолжал я. — Вопрос, возможно, покажется вам странным… или нетактичным… но я хочу спросить: кто вы по специальности?

— Социолог, а почему вас это интересует?

Мимо. Зачем нужен был Парицкому социолог? Абсолютно не нужен. Разве что для последующей обработки результатов наблюдений за обществом, но до этого было так далеко, когда он подошел к девушке на улице… Предлагая ей стать его женой, Олег Николаевич не мог знать, кто она по профессии. Должно быть что-то другое…

— Видите ли, Елена Геннадьевна, — сказал я, — мы с Олегом Николаевичем много разговаривали… О его работе, в частности. Я имею в виду: о проблеме выбора с точки зрения теории простых чисел.

Я сделал паузу, чтобы понять по реакции, знала ли хоть что-нибудь об этой теории бывшая жена Парицкого. Социологу Олег Николаевич мог и не говорить того, чего она могла не понять или понять превратно.

— Вот как? — спросила она неожиданно напряженным тоном. — Он вам об этом рассказывал?

Значит, знает. Уже легче.

— Да… И я подумал… Извините, что задаю вопрос в такое время… Если вы знали, чем он занимался в последнее время…

— Не только в последнее, — прервала она меня. — Всю жизнь. Знала, конечно.