Просто вместе - Страница 8
Камилла поняла весь этот расклад далеко не сразу и не без посторонней помощи. Ей в этом помогли. Когда-то, когда она была еще слишком молода, чтобы осознать происходящее, нашлись люди, которые просветили ее насчет поведения матери. К несчастью, те времена давно прошли, а тех, кому была небезразлична судьба Камиллы, уже не было рядом…
И сегодня мать отыгрывалась на дочери.
Забавная штука жизнь.
Официантка убрала со стола. Ресторан опустел. Камилла не уходила. Она курила и заказывала кофе, чтобы ее не вытурили.
За столиком в глубине зала старый беззубый китаец что-то бормотал себе под нос и смеялся.
Обслуживавшая их официантка ушла за стойку бара. Она перетирала стаканы и время от времени что-то выговаривала старику по-китайски. Тот хмурился, умолкал на мгновение, но почти сразу снова возобновлял свой дурацкий монолог.
– Вы закрываетесь? – спросила Камилла.
– Нет, – ответила девушка, ставя перед стариком пиалу. – Кухня больше не работает, но мы открыты всю ночь. Хотите еще кофе?
– Нет, спасибо. Я могу остаться еще ненадолго?
– Конечно, сидите! Такое развлечение для него!
– Хотите сказать, это надо мной он так смеется?
– Что вы, что кто другой…
Камилла взглянула на старика-китайца и послала ему ответную улыбку.
Тоска, в которую погрузило Камиллу общение с матерью, постепенно рассеялась. В кухне лилась вода, гремели кастрюли, из приемника доносились визгливые китайские песни, которым подпевала, приплясывая, официантка. Камилла смотрела, как старик вылавливает палочками лапшу из миски и по его подбородку течет бульон, и ей вдруг показалось, что она не в ресторане, а у кого-то дома, в гостях…
На столе перед ней стояла чашка кофе да лежал пакет с табаком. Она убрала их на соседний столик и стала разглаживать скатерть.
Медленно, очень медленно она водила ладонью по шершавой, в пятнах, бумаге.
Так прошло несколько долгих минут.
Ее мысли пришли в порядок, сердце забилось быстрее.
Камилле было страшно.
Она должна попытаться. Ты должна попытаться. Да, но я так давно не…
«Тсс, – прошептала она себе под нос. – Тихо, я здесь. Все получится, старушка. Сейчас или никогда… Давай… Не дрейфь…»
Она подняла руку над столом и дождалась, когда перестанут дрожать пальцы. Видишь, все хорошо… Схватила свой рюкзак, пошарила внутри: слава Богу, все на месте.
Камилла вынула деревянный ящичек и водрузила его на стол. Открыла, достала небольшой прямоугольный камешек и приложила к щеке – он был нежным и теплым. Когда она развернула синюю тряпицу и достала палочку для туши, вокруг запахло сандалом. Последними были выпущены из заточения бамбукового пенала две кисточки.
Та, что потолще, была из козьего волоса, тонкая – из свиной щетины.
Она встала, взяла со стойки графин с водой, два телефонных справочника и поклонилась сумасшедшему старику.
Справочники она положила на свой стул и уселась сверху, так, чтобы рука с кисточкой не касалась стола, налила несколько капель воды на камень в форме черепицы и начала растирать тушь. В ушах зазвучал голос учителя: Вращай камень очень медленно, малышка Камилла… Нет-нет, еще медленнее! И делай это долго! Не меньше двухсот раз – так ты придаешь гибкость запястью и готовишь ум к великим свершениям… Ни о чем не думай и на меня не смотри, несчастная! Сконцентрируйся на запястье, оно продиктует тебе первое движение, первую линию – только она и имеет значение, она вдохнет жизнь в твой рисунок…
Приготовив тушь, она нарушила завет учителя и сперва поупражнялась на уголке скатерти, стараясь вернуть забытые навыки. Начала с пяти мазков – от густо-черного до почти размытого, восстанавливая в памяти давно забытый цвет туши, потом попыталась провести несколько разных линий и была вынуждена констатировать, что уверена только в «развязанной веревочке», «волоске», «дождевой капле», «скрученной нитке» и «бычьих шерстинках». Покончив с линиями, Камилла перешла к точкам. Из двадцати, которым научил ее наставник, она вспомнила всего четыре: «крут», «утес», «зернышко риса» и «дрожь».
Так, хватит. Теперь ты готова… Она зажала тонкую кисточку большим и средним пальцем, вытянула руку над скатертью и выждала несколько секунд.
Внимательно наблюдавший за Камиллой старик ободряюще моргнул.
Камилла Фок вышла из летаргического сна, нарисовав одного воробья, потом другого, третьего – целую стаю хитроглазых воробьев.
Вот уже больше года она ничего не рисовала.
Камилла была молчаливым ребенком, в детстве она говорила еще меньше, чем сейчас. Мать заставляла ее учиться музыке, а она это ненавидела. Однажды – ее учитель опаздывал – она взяла толстый маркер и нарисовала по пальцу на каждой клавише. Мать едва не свернула ей шею, а отец, чтобы успокоить страсти, в следующие выходные привез адрес художника, который раз в неделю занимался с детьми.
Прошло совсем немного времени, и отец Камиллы умер, а она окончательно замолчала. Камилла не разговаривала даже на уроках рисования с господином Доутоном (про себя она называла учителя мсье Дугетон), хотя очень его любила.
Старый англичанин, не обращая внимания на эту странность Камиллы, обучал ее технике рисования, задавал темы и сюжеты. Он показывал, она повторяла, кивая головой в знак согласия или несогласия. Только с этим человеком, в его доме, Камилле было хорошо и спокойно. Даже ее немота, казалось, устраивала обоих: учителю не приходилось напрягаться с французским, а Камилла и так была собраннее всех остальных учеников.
И все-таки наступил день – другие дети уже ушли, – когда Доутон нарушил их молчаливый уговор и заговорил с девочкой, которая что-то рисовала пастелью в своем альбоме:
– Знаешь, кого ты мне напоминаешь, Камилла?
Она помотала головой.
– Китайского художника по имени Чжу Да… Хочешь, я расскажу тебе его историю?
Она кивнула, но он в это время отвернулся, чтобы выключить чайник.
– Не слышу ответа, Камилла… Ты что, не хочешь послушать?
Теперь он смотрел на нее в упор.
– Отвечай, девочка.
Она метнула в него недобрый взгляд.
– Итак?
– Да, – выговорила она наконец.
Он удовлетворенно прикрыл глаза, налил себе чаю и сел рядом с ней.
– У Чжу Да было очень счастливое детство…
– Он был принцем из династии Мин… Его семья была очень богатой и очень могущественной. Его отец и дед были знаменитыми художниками и каллиграфами, и маленький Чжу Да унаследовал их талант. Представь себе, однажды, когда ему было всего семь лет, он нарисовал цветок, простой цветок лотоса и на пруду… рисунок был так прекрасен, что мать Чжу Да решила повесить его в гостиной: она утверждала, что от рисунка веет свежим ветерком, что можно даже вдохнуть аромат цветка, проходя мимо. Представляешь? даже аромат! А ведь матушка Чжу Да знала толк в живописи – ее муж и отец были художниками.
Он снова поднес чашку к губам.
– Вот так и рос Да – беззаботно, в холе и неге, твердо зная, что однажды он тоже станет великим художником… Увы, когда юноше исполнилось восемнадцать, власть в стране захватили маньчжуры. Они были жестокими и грубыми людьми и не жаловали художников и писателей. Они запретили им работать. Конечно, ты догадываешься, что ничего ужаснее они придумать не могли. Семья Чжу Да потеряла покой, а его отец умер от горя. И тогда его сын – проказник, любивший смеяться, петь, говорить глупости и читать стихи, совершил невероятное… Ой, поглядите-ка, кто к нам пришел! – учитель переключился на кота, вспрыгнувшего на подоконник, и нарочно завел с ним долгую дурашливую беседу.