Просто Никита: Солдат (СИ) - Страница 2

Отец потом сказал, что это — господин Бувье. И что раньше он был вассалом аристократического Дома Просто. Отец сказал, что господин Бувье причастен к тому, что мы теперь работаем на Юнг-Блинде. А ещё отец назвал господина Бувье — «ослиным калом» и «позором Дома Просто».

Просто — это фамилия моей семьи. И раньше мы были настоящими аристократами.

Мама вздыхала, когда отец упоминал прошлую жизнь. Она отворачивалась и вытирала слезы. Мне кажется, что тогда было что-то плохое, но она мне никогда не рассказывала.

Из-за «длинного языка отдельных личностей» наш род превратился в опальный. Я не знал, что там за личности, и каким образом длинный язык повлиял на превращение. Госпожа Ксандрия — местная знахарка, наоборот, говорила, что длинный язык — истинное мужское достоинство, чем ещё больше меня запутывала.

Госпожу Ксандрию очень любили, но когда она выходила на смену — большинство работяг чувствовало себя плохо, поэтому шли к ней за помощью. Она им помогала, и когда они возвращались, то все радостно улыбались.

Да и вообще я самостоятельно пытался понять, чем опальный аристократ отличался от обычного, кроме красивой одежды, зеленых бумажек и паровой машины. Анализировал. Спрашивал у отца, но тот лишь грустно улыбался и уходил от ответа.

Но в целом у меня была прекрасная жизнь.

В пять утра — подъем.

Завтрак пресной кукурузной кашей, которую местные ласково именовали «жижей» и киселем на картофельном крахмале. Работяги из штолен говорили, что она неприятно пахнет, и зажимали нос, пока ели. Не знаю, почему им так не нравилась каша. Куропатки, которых изредка ловил отец, конечно, были вкуснее, но каша тоже ничего.

Мне нравилось.

Затем освежающие процедуры с ледяной водой. Мама говорила, что ледяная вода смывает сон. Но мне казалось, что она смывала желание жить. Правда, через некоторое время желание жить всё же возвращалось, как и желание спать.

К семи утра мы с работягами собирались возле огромного лифта, который спускал нас в штольню. Отец говорил, что лифт работал на магии, и был единственным исключением из правил.

А в штольне начиналось самое веселье! Под лязганье кирок я изучал подземный мир. Сотни цветастых камней, блестящих линз и разнообразных пород окружали меня. Иногда красота отдельных представителей каменного царства настолько очаровывала, что я любовался ими по полчаса, пока по каске не прилетало от бригадира.

Бригадир очень часто употреблял в своей речи маты. На справедливое замечание он лишь добавил в мой словарный запас ещё несколько словесных оборотов. Я решил, что рисковать больше не буду, и дома ничего не говорил.

Когда мне стукнуло восемнадцать — матушка отошла в иной мир. Отец сильно горевал. Говорил, что еле удерживает себя от бутылки. Что такого страшного было в бутылке, я не знал, но на всякий случай поддержал отца.

Папа умер в среду. Я помню, что тогда шел грязный дождь, и на улице делать было нечего. Тогда перед смертью он сказал мне: «Сын! Ты должен очистить наше доброе имя! Дом Просто должен вновь обрести величие…»

После этого он захрипел и умолк, оставив меня в раздумьях.

Родителей больше нет. А на мои вопросы можно ли очистить доброе имя нашего Дома здесь, на руднике, как правило, отвечали забористым хохотом.

Кажется, отец упоминал, что для получения нового аристократического титула необходимо поступить на службу в армию и совершить военный подвиг. Это такой поступок, на который нужна отвага. А местный миссионер, страдающий от алкогольной зависимости, неоднократно говорил мне, что я заслуживаю медали за слабоумие и отвагу.

Насчёт слабоумия не знаю. Мама всегда говорила, что я весьма смышлёный. А вот отваги мне реально было не занимать. Отец с детства учил, что страх — это болезнь, которая поражает разум в самый неподходящий момент. Поэтому я без тени сомнений выступил с палкой против стаи волков, которые пролезли на территорию рудника через небольшую дыру под забором и напали на наших молочных свиней.

Атаку отразили, а меня даже похвалили, но попросили больше так не делать.

Может потому, что я мешал охране стрелять, а может быть потому что так получилось, и я попал одному волку прямо в зад, загнав черенок от лопаты почти наполовину.

Странно.

После этого он сильно визжал и быстро убегал.

Наверное, охрана просила так не делать, чтобы потом выгодно продать шкуру волка. Того волка с черенком я больше не видел.

Я очень любил папу и маму. Я хорошо запомнил слова отца о чести рода Просто. Теперь осталось понять, как можно уйти с рудника. Отец неоднократно говорил, что наша семья не может переехать из-за решения Императорского суда. И виноват всё тот же длинный язык.

В общем, я решил уточнить в таверне у работяг. Они всегда, что-то советовали, даже если тебе это вовсе не нужно.

— Ребята, — пробившись сквозь душистые ароматы не самого качественного пойла, произнёс я: — У меня вопрос.

— Давай, Ник! — хмыкнул Толстый Билли — один из старейших старателей нашего рудника: — Жги.

— Кто-нибудь знает, как уйти с рудника? — поинтересовался я.

В ответ мне последовали лишь вспышка дикого хохота и фразы: «Никитос — жжёт!», «Уйти с рудника⁈ А чего? Не нравится⁈», «Ну, Ник… Ну, даёшь!»

Печально, но либо ответ был максимально очевидным, либо даже работяги ничего не знали.

Выйдя из таверны, я хотел направиться к себе домой, чтобы вновь пораскинуть мозгами, как услышал тихое:

— П-с-с-с-с…

— М? — я огляделся по сторонам.

— Ник! — из кустов выглянул Малыш Тоби: — Поди сюда!

Тоби был солидного возраста. Но вот рост, увы, подкачал. Мама всегда говорила, что низких людей обзывать нельзя. Поначалу Тоби называли Карлом, и он почему-то сильно с этого обижался. Но затем заменили прозвище на «Малыша», и Тоби успокоился. Мне до сих пор не ясно, почему Карл — более обидное, чем Малыш. Я считаю, что Карл — это здорово! Звучит величественно.

— Что такое? — спросил я.

— Случайно услышал, что ты интересовался побегом из этой дыры…

— «Побег» и «Уйти по собственному желанию» — немного разные вещи, Малыш.

— Как скажешь, — улыбнулся Тоби, потирая потемневшие мозолистые ладони: — Так, как? Интересует по-настоящему? Или шальная мысль в голову взбрела?

— По-настоящему, — ответил я.

— Тогда загляни к Управляющему Хоперу. Он точно знает, как отсюда свалить.

— Управляющий Хопер ни с кем не разговаривает, — вздохнул я: — У него даже друзей нет.

— Щепотка старой зеленушки развяжет ему язык.

— Старой? То есть ты имел в виду сушёной? Мама говорила, что травы придают вкусу неповторимые нотки…

— Нет! — Малыш ударил ладонью по лицу: — Я имею в виду деньги! Купюры! Капуста! Ну?

— Денег у нас в семье никогда не было.

— Ну… Тогда золото! Неужто отец ничего не оставил после смерти?

— Хм-м… — я немного подумал и вспомнил про «Гархель» — приличный кусок драконьего золота, который, если верить легендам, достали из пещеры Юмерского нефритового дракона во время празднования Первого дня весны: — Кажется, оставил.

— Много?

— Я бы не сказал.

— А где? — Тоби вновь потёр ладони.

— В ящике под кроватью.

— Вот, как? — Малыш как-то странно улыбнулся: — Что же… Спасибо. И, да! Как пойдёшь к Хоперу — не забудь и про меня упомянуть.

— Как скажешь, — я быстрым шагом направился домой.

Нужно вытащить «Гархель» и разыскать Хопера, пока тот не лёг спать.

Аккуратно вырвав две кухонные доски, я вытащил завернутый в старую тряпку кусок золота. Страшно представить, сколько людей погибло из-за него.

Накинув на плечи старый китель отца, я направился к дому Управляющего Хопера.

Он находился в самом конце поселения, рядом со старой потрескавшейся трубой. Отец говорил, что раньше там была котельная.

Поднявшись по крыльцу, я трижды постучал в дверь. Из глубины дома послышалось недовольное бурчание. Спустя мгновение в окне зажегся свет, и дверь со скрипом приоткрылась. На крыльцо выглянула помятая недовольная физиономия и крайне неодобрительно посмотрела на меня.