Просто мы разучились любить (СИ) - Страница 32

– Ни за что. Страдания – это часть жизни. От них никуда не деться.

– Да? Даже такие? – уже не сдерживаясь почти закричала Лёка. – Я же вижу, как тебе больно! Я каждый раз встречаю тебя после этой гребаной химиотерапии и везу в палату! Я же вижу, какими тусклыми становятся твои глаза! За что ТАКИЕ страдания, Саш? Что такого плохого ты сделала в этой жизни?

– Неверно думать, что страданиями Бог наказывает людей, – Сашино выражение лица почти не изменилось. Она по-прежнему улыбалась, и только в уголках глаз заплескалась тревога. Тревога за Лену, – Малыш, пойми, страдания закаляют душу и делают её сильнее. Иисус нёс свой крест, не думая, за что это ему. А он страдал сильнее, чем я.

– Он сын Божий! – больше не сдерживая себя, заорала Лена, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. – Ему это по статусу, прости, положено! А ты – человек! Человек, который никому никогда не сделал ничего плохого. За что это тебе?

– Леночка, не кричи… Успокойся. Когда Иисус нёс свой крест, он тоже был человеком. Как и каждый из нас. И каждый несет свой собственный крест. Иногда он тяжелее, иногда легче. Но он есть у каждого.

– Это твой крест? – Лена рывком сдернула с Сашиной головы косынку, обнажив почти лысую голову. – Это? Или то, что ты почти не можешь уже самостоятельно двигаться? Или то, что ты ночами сжимаешь зубы, чтобы не закричать от боли? Это – твой крест? Не сравнивай себя с Иисусом, это совершенно разные вещи! Ты уже не первый месяц больна, и ты одна тут! Одна! Где все те люди, которым ты помогала? Где они? Сейчас, когда тебе так нужна их поддержка? Где? Где они? Почему? Почему… Почему ты?… Твою мать…

Лена обессилено присела на лавочку и заплакала, закрывая лицо ладонями. Через миг она почувствовала теплую руку, обвившую её плечи, и зарыдала еще горче.

– Это не ты должна меня утешать, – прошептала она сквозь слезы, – А я тебя… Но я не могу… Я не могу понять… За что? За что, Саш? За что тебя? Я бы поняла, если бы меня. Меня ведь есть за что наказывать… Но ты… ты… Саша…

Женщина не отвечала. Она тихонько гладила Лену по голове, по одной разбирая прядки волос. От кончиков её пальцев как будто энергия передавалась – Лёка это чувствовала, и слёзы еще сильнее лились из глаз.

– Он не наказывает, котенок, – Сашин легкий шепот коснулся ветерком уха девушки, – Слышишь? Он не наказывает… Он учит. Учит, любя. Люди, которые встречались мне в жизни, тут ни при чём. Я помогала им не для того, чтобы что-то получить взамен. Дай Бог, чтобы все они были счастливы. Большего я и желать не смею.

– А я смею, – простонала Лена сквозь слёзы, – Я не понимаю… Всё равно не понимаю – ну почему ты? В мире так много плохих людей – убийц, насильников… Почему не кто-то из них? Почему ты?

– Никто не может решать, кто из нас плох, а кто хорош, Леночка. Как ты не понимаешь – не нужно видеть в смерти конец. Может быть, это счастье, которым так скоро удостаивают не всех? Может быть, за этой чертой я стану еще счастливее, нежели сейчас?

– А я? – Лена подняла глаза и посмотрела на Сашу. – А как же те люди, которым ты нужна? Которые без тебя – не смогут?

– Неужели зная, что за чертой меня ждет лучшее, ты меня не отпустишь?

– Я бы отпустила! Если бы знала точно!

– Но мы не можем этого знать, малыш… Нам остается только верить…

Верить…

Верить?

Верить.

18

– Вы верите в судьбу? – спросить тихим, нежным голосом, чувствуя, как слова вплетаются в лиричную музыку и растворяются в блеске софитов. – Или в жизнь? Или в себя? Или в Бога? Верите ли вы в то, что завтрашний день принесет вам нечто, о чем вы давно мечтали? Он – верил…

Сделать шаг назад сквозь сгущающуюся вокруг темноту, зайти за занавес и уже оттуда, держа в руках микрофон, смотреть на сцену.

Смотреть, как в нежной мелодии и темном свете танцует свой танец молодой мужчина в белых одеждах. Он счастлив. Он свободен. Он взлетает над полом, повторяя переливы музыки, и скользит по жизни с улыбкой. Он верит.

Поднести к губам микрофон. Заговорить шепотом:

– Верил… Он шел только вперед, потому что вера поддерживала его и помогала не споткнуться. А если случалось упасть – он поднимался и шел дальше. Всё изменила одна только встреча. Встреча с ней.

Мягкая музыка фортепьяно становится тревожней, острее. На сцене появляется девушка. Она обнажена и прекрасна – словно древняя наяда, пришедшая покорить и обольстить.

Они танцуют с мужчиной. Вальс… Танец, где ты отдаешься и берешь одновременно. Где нет неравенства, где оба партнера на миг забывают, кто они и зачем они.

Несколько па, и вновь в их танец врывается голос:

– Она… О, он поверил в неё сразу – также, как привык верить и до неё. Он доверился ей, чтобы в нежных руках поплыть вперед, к будущему. Туда, где он видел только свет и счастье. Но напрасно он думал, что ведет в этом танце. Вела она. А он лишь слепо подчинялся её движениям.

Снова на сцене сгущается тьма. Остается лишь тонкий лучик света, освещающий упавшего на колени мужчину. Девушка растворяется во тьме лишь на секунду и появляется снова. Но она ли? Нет, у неё теперь другое лицо, она одета в темные одежды и танец, который она вновь танцует с мужчиной, уже не легкий, уже не вальс – он тревожен и заставляет сердце биться чаще. Биться ядерной смесью возбуждения и боли. Интереса и страха.

– Слишком поздно он понял, что она была двулика. Что она не вела, а принуждала. И он подчинялся. Слепой в своей вере.

Девушка в черном и парень в белом танцуют, кружатся по сцене, а свет, он становится всё краснее и краснее, окутывает зал всполохами дыма, и девушка с парнем в бессилии падают на пол.

– Мы умрем вместе, – проговорить, словно появляясь из ниоткуда, и остановившись над распростертыми по полу телами, – Так сказал он в последний миг своей жизни. И она согласилась. Ему легко было уйти. Потому что он верил, что она уходит вместе с ним. Он – верил.

Взрыв мелодии. Траурно-нежная музыка рывками поднимается, набирает темп, и – что же это? – девушка оживает, встает на колени, а потом и вовсе на ноги, смотрит на мужчину, распростертого на полу, и… переступает через него. Уходит, растворяясь в темноте, не белая, не черная – бесцветно-прозрачная. Призрачная.

Опуститься вниз. Встать на колени перед лежащим на полу мужчиной. В ярком снопе света поднять глаза и ошеломить всех выражением лица – суровым, жестким.

– Дальше они пошли каждый своею дорогой. Кто знает – возможно, он продолжал верить и ТАМ, где никто из нас никогда не был, и где все мы всё равно окажемся. Кто знает – может, ТАМ рядом с ним снова появилась она – но уже другая – и повела за собой, создавая иллюзию свободы. Кто знает – может быть, ТАМ она станет белой. Или черной. В своей жизни он верил ей… Доверял… И она была с ним до конца. Вот только не посмела идти рядом дальше.

Встать на ноги, и в потухающем свете прошептать последние слова:

– Судьба… Черно-белая, разноликая распутница судьба… А вы… В неё верите?

В полной темноте зала развернуться и уйти за занавес, слыша несмолкающий гром аплодисментов.

Вдохнуть. Выдохнуть. Сжать губы.

К черту… Они так ничего и не поняли…

19

– Ты не понимаешь. Малыш, для того, чтобы понять это, нужно пройти большой путь. И он впереди у тебя.

Лёка и Саша больше не гуляли по парку. С каждым днем женщина становилась всё слабее, и вот теперь она уже не могла самостоятельно подниматься с кровати. Иногда с Лениной помощью она подходила к окну и, улыбаясь, вдыхала свежий вечерний воздух. Но не более.

Сегодня Саше было совсем худо. Её веки пожелтели и налились тяжестью, но глядя в узкую щелочку между ними, она всё же разговаривала с девушкой, сидящей на краю постели.

– Нет, это ты не понимаешь, – упрямо тряхнула головой Лёка, – Ты просишь меня о невозможном. Ты просишь смириться. Я не могу.