Прошлое в квадрате - Страница 2

Репортёр справился с лёгким замешательством и попытался перехватить инициативу, понимая, что интервью неуклонно сворачивает в нечто среднее между научным докладом и шизофреническим бредом. Что, кстати, на его опыте всегда бывало вместе.

— Всё что вы здесь излагаете, конечно очень интересно. Но это, так сказать, ваша теория. А мы говорили о вашем даре…

— Не надо торопиться, я как раз к нему подошёл, — Н. обиженно нахмурился. — Итак, бытие, в том числе наше прошлое, постоянно изменяется. Но поскольку вместе с прошлым соответственно меняются и книги, и хроники, и человеческие воспоминания, то большинство человечества этого не замечает. Я же отношусь к меньшинству. По какому-то удивительному, невероятному, таинственному стечению обстоятельств моя душа обладает иммунитетом к охватывающим вселенную процессам подладки под изменяющееся прошлое. Моё сознание почему-то, и у меня есть гипотезы почему, изолировано от всеобщих изменений. Поэтому у меня есть дар помнить, какое прошлое было раньше, я, в отличии от вас, не забываю, когда была битва при Ватерлоо вчера, а когда — в прошлом году. У меня на столе лежат несколько учебников истории. Каждый день в них, как бы по волшебству, как бы сами собой, появляются новые записи, и исчезают некоторые из старых. Чтобы не забыть, я пытаюсь записать всякую новую версию изложения ключевых исторических событий. Такие записи у меня накапливаются, и они представляют собой удивительнейшую из летописей человечества.

— Однако, — кисло заметил газетчик, — вашим записям было бы больше веры, если бы вы делали хотя бы ксерокопии этих загадочных учебников…

— Ничего загадочного в них нет, самые обычные учебники, и вы лично не заметили бы в них никаких изменений. Если я сделаю ксерокопии, то они изменятся вместе с оригиналом. Что ксерокопии! Весь материальный мир на всём протяжении оси времени каждое мгновение меняется, причём меняется согласовано и взаимосвязано. Не меняется лишь моё сознание. И ещё то, что имеет в нём источник — например, записи. Чтобы сохранить след прошедшего прошлого, надо, чтобы этот след выпал из системы всеобщего изменения. И такое выпавшее место — моя душа. Поэтому ксерокс не годится. Только то, что прошло через моё сознание оставляет в себе черты «прошлого в квадрате».

— Н да… — репортёр вспоминал какое-нибудь умное понятие. — Конечно, то, что вы рассказываете, плохо согласуется с принципом причинности.

— Все так думают, — перебил его Н., — а между тем, — Н. торжественно воздел ладонь и стал ещё больше похож на пророка, — здесь нет никакого нарушения принципа причинности. Вы будете удивлены, но именно в этом феномене как раз и проявляется его торжество. Причинность относится к нашему пространственно-временному миру. А душа, молодой человек, чтоб вы знали, находится вне пространства и времени. У неё своё измерение. И вот из своего духовного мира души пытаются воздействовать на материальный мир, при посредничестве человеческого тела совершать в нём поступки, события. Но принцип причинности, за который вы так ратуете, требует, чтобы у каждого события были причины — материальные причины, а не какие-то там духовные. А значит, когда душа совершает событие, то, в соответствии с принципом причинности, автоматически к этому событию должна создаться вся может быть бесконечная цепочка причин, его определяющих. Если бы это было не так, то события, происходящие в результате поступков живых существ были бы абсолютно беспричинны, происходили вне всяких законов, как чудеса. Собственно чудо — это поступок, совершаемый одушевлённым существом — ну, скажем, Богом, — но совершаемый только в настоящем, без автоматического изменения прошлого. Однако и мне доступно такое чудо.

Тут Н. иронически улыбнулся, репортёр же, которому и до того было не по себе, побледнел.

— Да-да, не удивляйтесь. Так что, не так уж и не прав был тот журналист, который сравнил меня с Богом. Такое чудо я совершаю каждый раз, когда пишу свои записки. Для их существования нет никаких причин нигде, кроме как в моей душе. Их текст не предопределён ничем, кроме как моей памятью. Здесь надо понять вот что. Душа — не продукт мозга, но мозг, вполне материальная машина, играет большую роль в человеческой жизни. Память человека, так же как и память компьютера, хранится в нервной системе, так сказать на материальных носителях. Поэтому вполне правы индусы, когда говорят, что перевоплощаясь в другое тело, душа забывает все свои прежние жизни. Но я — я помню душой, а не мозгом. Во мне, по сравнению с большинством людей, чисто духовная жизнь играет гораздо большее значение, чем нервно-мозговая. У души вообще есть лёгкие способности к запоминанию, и к другим психическим функциям. Говорят, ребёнок в раннем возрасте немного помнит о своих прежних жизнях, и это проявляется в удивительных талантах, затем исчезающих. Мозг усиливает эти способности духа, как автомобиль усиливает скорость ходьбы. Но я, если можно так выразиться, бегаю со скоростью автомобиля.

Помолчав, Н. задумчиво добавил:

— Философы спорят, свободен человек, или жёстко подчинён прошлым причинам, тому, что называют необходимостью. Между тем, всё просто. Мы, конечно подчинены причинам. Но мы можем сами создать себе достойные нас причины.

Тут репортёра, как молния, пронзила одна мысль.

— Скажите, вот вы сказали, что относитесь к меньшинству человечества. То есть у вас, есть… гм… коллеги?

Вместо ответа публицист-пророк порылся в своём столе и протянул молодому человеку какую-то бумажку.

— Я верю, что они есть, — сказал он, — я ищу их. Вот прочтите, какие письма я начал рассылать с некоторого времени.

Репортёр прочёл. На бумаге было написано:

«Главному врачу.

Молодой газетчик удивлённо поднял брови:

— Простите…Но вы кажется пишите в психиатрическую клинику?

— Конечно! А где, вы думаете, могут быть такие как я? Не всё же, смогут, подобно мне, так сохранять спокойствие…

Заранее продуманный план интервью пошёл насмарку. Но оставались универсальные вопросы, годные для всех случаев жизни, даже для такого вопиющего. Например медицинский вопрос «И давно это с вами?»

— Скажите, — спросил репортёр, — как рано вы почувствовали в себе эти способности?

— Трудно сказать с уверенностью. В детстве я не интересовался историей, предмет в школе этот не любил. У меня по истории всегда была тройка, да ещё такая, что «три пишем, два в уме». Но я ведь не был дебилом! А на уроках истории я всё время говорил не те даты, какие то события оказывались мне совершенно неизвестными, а какие-то вроде бы я сам придумывал. Но ничего подозрительного никто не предполагал, и учителя и я сам объясняли всё моей нерадивостью. Так было, пока я не стал замечать — это было уже к концу школы — что на одних и тех же страницах в одном и том же учебнике в разные дни написано разное. Но к счастью, Всевышний надоумил меня не поднимать панику и никому не говорить всей правды целиком. Я слишком боялся оказаться в сумасшедшем доме. Поэтому я стал спокойно обобщать и анализировать факты, читать книги о свойствах пространства и времени, обдумывать гипотезы, обсуждать их с проницательными людьми — и в итоге не только не очутился за гранью рассудка, но стал тем, кем стал. У меня теперь даже что-то вроде славы. И скажу без ложной скромности — славы заслуженной. Ведь у меня, по крайней мере, есть почти безошибочное чутьё к крови.

Услышав эти слова, молодой человек подвинул свой диктофон ближе к пророку.