Прошедшее повелительное - Страница 8

– Я хотел сказать, разбередило раны Экзетеру. – Джонс осторожно снял пенсне и протер его носовым платком, потом, прищурив глаз, оценил результаты. – В самом кровопролитии нет вины его отца. Как я сказал, убийцы – обыкновенное сборище бандитов, зашедших на чужую территорию. Однако Экзетера резко критиковали за то, что он не держал для охраны своих учреждений гарнизона специально подготовленных туземцев. Юный Экзетер сказал бы вам – и я почти готов поддержать его точку зрения, – что его отца обвинили в том, что он слишком хорошо справлялся со своей работой. Если бы он оказался плохим администратором и правил с помощью угроз, ему бы требовалось защищать себя! Еще один парадокс, э? В общем, в свои молодые годы Экзетеру уже пришлось пережить такое, что не пожелаешь никому.

– А его опекун?

Джонс водрузил пенсне на нос и недоверчиво прищурился:

– Почему вы спрашиваете, сэр? Разве он не может сказать вам этого сам? Он что, пропал?

– Нет, сэр. – Лизердейл перелистал свой блокнот. – Сотрясение мозга, сложный перелом правой ноги и ряд менее серьезных ушибов. Когда я уезжал из больницы, он еще не пришел в сознание.

– Боже правый! – задохнулся Джонс. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. – Опекуном является его дядя, преподобный Роланд Экзетер, глава миссионерского общества «Светоч».

Он назвал это имя так, словно преподобный доктор Экзетер был известен каждому, – и правда, Лизердейлу доводилось слышать о нем. Он умолчал о том, что уже имел со святым отцом телефонный разговор рано утром. Равно как и о том, что экономке преподобного Экзетера потребовалось довольно много времени, чтобы уговорить того хотя бы подойти к телефону. Да и подошел он в конце концов только для того, чтобы объяснить: его религиозные убеждения не позволяют ему путешествовать по воскресеньям – нет, ни в коем случае, даже чтобы навестить раненого племянника, обвиняемого к тому же в совершении убийства.

– Экзетер переписывался также с каким-то типом из министерства по делам колоний, – нахмурившись, сказал Джонс. – Уверен, у меня где-то записаны его имя и адрес. Мистер Олдкастл, если не ошибаюсь. Видите ли, в таких случаях правительство его величества принимает посильное участие.

– А другие родственники?

– Насколько мне известно, только кузина.

Лизердейл навострил уши, но виду не подал.

– Друзья семьи?

– Не слышал, чтобы он упоминал кого-либо.

– Мистер Джонс, вам ни о чем не говорит имя или прозвище «Джамбо»?

– Весьма распространенное прозвище, только и всего. У нас в четвертом классе учится Джамбо Литтл.

– Нет. Ладно. Расскажите мне о кузине.

– Мисс Алиса Прескотт. У меня, кажется, есть ее адрес.

– Насколько они близки?

Джонс изобразил понимающую улыбку:

– Два месяца назад Экзетер был у нее на дне рождения; ей исполнился двадцать один год. До достижения совершеннолетия она – как и он – находилась под опекой дяди – преподобного Экзетера. Я не видел юную леди несколько лет, но полагаю, что молодой человек пребывает в сильном смятении. Как к нему относится она, мне неизвестно. Он на три года моложе, и они в близком родстве.

– Я прослежу, чтобы ее оповестили о случившемся, сэр.

– Благодарю вас. Уверен, Экзетер будет весьма благодарен за это. Если она хоть отчасти такова, какой он ее считает, она откликнется.

Хороший школьный наставник – это не просто надзиратель. Акции Джинджера Джонса в глазах Лизердейла заметно повысились. Доверие и дружбу по меньшей мере одного из своих подопечных он завоевал, это точно.

– Расскажите мне о самом юноше, сэр.

– Крепкий… – Джонс задумался на мгновение. – Неплохой спортсмен, хотя и не выдающийся, если не считать крикета. Он один из лучших подающих, учившихся в последние годы в нашей школе. Немного склонен к одиночеству, особенно после трагедии, но, несмотря на это, его любили. Безупречно выполняет все, за что берется. Прирожденный лидер – младшие слушались его беспрекословно, а ведь он никогда не повышал голоса. Они на него только что не молились. Немного слабоват в математике – он просто не видел в ней особого смысла. Зато поразительные способности к языкам. Окончил школу с медалями по греческому и немецкому, да и по латыни был близок к этому. Чуть хуже французский, – помедлив, добавил он.

Ну да, именно такая информация будет наиболее убедительна в суде.

– Итак, он окончил школу. Не знаете ли вы, каковы его дальнейшие намерения?

Джонс не торопился с ответом.

– Насколько я знаю Экзетера, ему, как и всем остальным, не терпится надеть форму. Проучить гуннов как следует!

– А если бы мобилизацию не объявляли?

– Он собирался в Кембридж. Похоже, он давно уже сделал выбор в пользу двух или трех колледжей – на такие дела в семье деньги имеются.

– А дальше что? По отцовским стопам? Министерство по делам колоний?

Пауза.

– О нет. Современные языки.

Лизердейл сделал пометку в блокноте. Свидетель чего-то недоговаривает. Возможно, молодой Экзетер держит обиду на организацию, обвинившую его отца за то, что тот был слишком хорош для своей работы. Впрочем, вряд ли это имеет какое-либо отношение к убийству.

Мотив! Лизердейлу просто необходим был мотив. Что превратило образцового школьника в жестокого убийцу?

– А родственники с материнской стороны?

– Если и есть, самому Экзетеру о них ничего не известно. Его мать родом из Новой Зеландии.

– Но из европейцев?

Джонс снисходительно усмехнулся:

– Ищете ложку дегтя, инспектор? Не могу не признать, у него темные волосы, и загорает он почти дочерна, но его глаза! Голубые, как небо. Я бы сказал, этакие корнуолльские.

Почему-то это задело Лизердейла.

– Я не видел его глаз, – сказал он. – Они были закрыты. – Пожав плечами, он возобновил допрос. – А как у него с личной жизнью? Ничего такого на горизонте?

Казалось, преподаватель французского постарел с начала допроса на несколько лет. Покровительственный тон, отличавший его поначалу, давно уже исчез, но от этого вопроса на его щеках появился сердитый румянец.

– Я уже говорил вам, как высоко ценю Экзетера. Экзетер – молодой английский джентльмен.

– Будьте добры, мистер Джонс, отвечайте прямо.

Джонс фыркнул:

– У мальчиков в закрытой школе нет личной жизни. То, что может случиться во время каникул, – вне пределов моего зрения, но даже так я сомневаюсь, чтобы эти правила нарушались. В школах типа Фэллоу целомудрие блюдут тщательнее, чем в любом известном мне монастыре. Я, кажется, уже говорил вам, что мистер Экзетер неравнодушен к своей кузине.

Лизердейл нехотя записал ответ.

– Заранее прошу прощения за следующий вопрос, однако я обязан задать его. Как насчет «любви, что даже имени себя стыдится»?

– Нет! Любой намек на такое в Фэллоу – повод к немедленному исключению, будь то ученик или наставник! – Мгновение Джонс просто свирепо смотрел на него, потом перевел дух. – Конечно, это всегда потенциальная проблема в обществе, состоящем исключительно из мужчин. В некоторых школах, пусть даже примерных… нет, я совершенно уверен. Мы не наивны. Мы следим за этим. У нас вот уже много лет не было ни одного случая. Холодный душ и постоянная физическая нагрузка, инспектор!

– И Экзетер?..

– Абсолютно гарантированно.

Похоже, он говорит совершенно искренне. Возможно, он просто не настолько хорошо знает своих подопечных, как ему представляется. Единственным вразумительным мотивом в этом деле может быть порыв страсти. С минуту Лизердейл продолжал крутить в пальцах ручку, думая, что бы еще спросить об Экзетере. Уверенность наставника в этом мальчишке смущала его. Она мешала ему: на присяжных такое всегда производит впечатление.

Когда он поднял взгляд, Джонс устраивался в кресле поудобнее.

– А другой мальчик, интересующий вас, инспектор? Смедли, полагаю?

– Тимоти Фитцджон Боджли.

– Что?! – Подобного ужаса от Джонса вряд ли можно было бы ожидать, скажи ему даже, что его назначают обучать принца Уэльского ивриту. – Объясните, пожалуйста.