Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!» - Страница 2

Так же вела себя и Михримах. Конечно, она давно взрослая женщина, дочь – Айше Хюмашах – замуж пора выдавать, но и она бывала ласковой кошечкой, прилежной ученицей или гордой принцессой, в зависимости от обстоятельств.

– Да, Хуррем, проходи. Оставьте нас.

Жест, отправляющий прочь всех, сам тон говорили о важности разговора, а еще о недовольстве Повелителя.

Пройдя в глубь большой комнаты, Роксолана ждала. Не стоило лезть с вопросами, султан все сам скажет, но сердце неспокойно. Что же случилось?

– Присядь.

Сел на диван, но не рядом и так, чтобы видеть ее лицо, скрывая свое в тени. И это тоже не понравилось Роксолане, но она молчала.

– Во время всех этих событий… как вел себя шехзаде Баязид?

Какие события султан имел в виду, объяснять не нужно: говорилось о том, как после похода против шаха Тахмаспа и казни старшего из шехзаде, Мустафы, бывшего первым наследником трона, Сулейман вдруг слег и довольно долго лежал практически неподвижно. Все считали, что султан безнадежен, что он уже никогда не встанет на ноги, немедленно каждый потянул в свою сторону, придворные принялись искать выгоду из создавшегося положения и гадать, кто же станет следующим султаном. Лишь султанша боролась не только за жизнь Повелителя, но и за целостность империи.

Конечно, она могла не беспокоиться, ведь следующим султаном становился ее сын, а значит, она сама валиде Султан. Так было даже проще, Нурбану, любимая наложница шехзаде Селима и мать его старшего сына Мурада, не в состоянии помешать всесильной султанше, но Роксолана решила иначе. Ей и в голову не пришло объявить любого из оставшихся сыновей султаном, мать даже не вызвала принцев в Стамбул. Напротив, Роксолана сделала все, чтобы никто не догадался о тяжелом состоянии Сулеймана, о том, что султан не встает и не произносит ни звука, что на его лице живут только глаза, а шевелятся лишь пальцы рук. Несколько недель Роксолана решала все вопросы сама и даже рискнула поставить тугру – подпись падишаха – на фирмане, чтобы доказать всем, что Сулейман в состоянии читать, писать и подписывать документы. За подпись вместо султана могло быть одно наказание – смерть.

Особенно тяжело стало, когда в горах Румелии вдруг объявился лже-Мустафа и враги султанши немедленно подняли головы. После казни по приказу самого султана настоящего шехзаде Мустафы через несколько месяцев в горах Румелии объявился человек, очень похожий на принца. Это неудивительно, всем известно, что у Мустафы несколько двойников. Немедленно поползли слухи, что это и есть спасшийся Мустафа, он, мол, заподозрил неладное в срочном прибытии падишаха в войска и отправил в шатер к султану двойника, которого и казнили вместо шехзаде.

Заговорщики привлекли Махидевран, и та «признала» в лже-Мустафе своего сына. Бесполезно объяснять, что в пику султанше она признала бы сыном даже чернокожего старшего евнуха. Но не отправишь же глашатаев кричать об этом на всех рынках? И чем больше оправдываешься, тем меньше люди верят в твою невиновность – это Роксолана поняла давно. Она уже давно не боролась за людскую признательность, за доброе к себе отношение, поняла, что молву не переломишь, не переубедишь. Ни тогда, когда строила мечети и больницы, ни когда открывала бесплатные столовые и имареты в разных городах, ни когда давала деньги на строительство или очистку новых арыков для воды… никогда Стамбул не сказал слова благодарности. Иерусалим сказал, а Стамбул нет. Ее так и не приняли в родном городе ее детей, и Роксолана больше не пыталась понравиться никому.

Нет, в те страшные дни она боролась только за целостность империи и за самого султана. Обездвижен? Но ведь глаза-то живут! И руки теплые, бессильные, но теплые. Будет на то воля Аллаха, переборет болезнь, встанет и…

Следующая мысль должна бы испугать по-настоящему. Она столько всего сделала от имени султана, даже тугру поставила… Роксолана прекрасно понимала, что должно последовать за выздоровлением Повелителя – ее собственная казнь. Никому не дозволено заменять падишаха без его приказа, а уж подписывать что-то тем более. Роксолана знала, что ее жизнь будет длиться, только пока он болен, и при этом отчаянно боролась за выздоровление.

Но и тогда она не вызвала в Стамбул и не посадила на трон кого-то из своих сыновей, а ведь вполне могла бы. Рустем-паша привез самозванца с его сообщниками в Стамбул, но не рискнул казнить. Прекрасно понимая, что именем заключенного под стражу лже-Мустафы немедленно будет поднят бунт, Роксолана сама приказала казнить бунтовщика.

Никто, кроме личного лекаря султана иудея Иосифа Хамона и немых дильсизов-охранников, не подозревал, что султан лишь прикидывается совершенно беспомощным и что подпись он поставил сам, воспользовавшись тем, что безмерно уставшая жена попросту заснула, так и не сумев вывести все завитки тугры. Сулейман лежал, прикидываясь совсем больным, и изучал, кто как ведет себя в такой ситуации.

Конечно, на Роксолану свалилось тогда слишком много всякого: болезнь (она ведь тоже не подозревала о том, что не так уж Сулейман болен), необходимость от его имени решать государственные дела, а еще бунт лже-Мустафы и необходимость отдать приказ о его казни.

После султана слегла она сама: невыносимо болели внутренности, желудок сводило так, что не могла ни есть, ни пить неделями. Роксолана никогда не была толстой, но теперь остались кожа да кости. И зеленые глаза на исхудавшем лице, казавшиеся большими, даже огромными.

Но они все пережили, со всем справились. Конечно, Повелитель немолод, у него все чаще болит нога, но дух его силен и воля несгибаема.

Что же такого сообщил султану Келальзаде-паша?

– Я не знаю, как вел себя шехзаде Баязид, – честно призналась Роксолана, – шехзаде был в то время далеко от Стамбула, сначала вместе с вами в походе, а потом там, куда вы его отправили, Повелитель.

Султан почему-то несколько мгновений внимательно смотрел на жену, потом встал и сделал пару шагов по комнате. Роксолана тоже поднялась – когда Повелитель стоит, даже султанше негоже сидеть, особенно если ее вызывают вот так: почти официально и поздно вечером.

– Но я не из-за того тебя позвал.

Почему-то ей показалось, что Сулеймана чуть смущает необходимость произнести очередную фразу… В следующее мгновение Роксолана убедилась, что так и есть, но мысль о его смущении мгновенно отошла на задний план, настолько поразили слова султана:

– С завтрашнего дня Гульфем Султан будет жить в Топкапы.

– Кто?…

– Гульфем. Распорядись, чтобы подготовили покои.

Сказать, что обомлела, – значит, не сказать ничего. Гульфем – вторая кадина Сулеймана, вернее, была ею много лет назад.

Первой кадиной (неофициальной женой) Сулеймана была Фюлане, которая еще в его бытность наместником Кафы там родила шехзаде Сулейману сына – Махмуда, но умерла при родах. Двух следующих кадин – Гульфем и Махидевран – Сулейман взял себе в Манисе. Гульфем родила Мурада, а Махидевран – Мустафу. Тогда Сулейман был еще наследником престола, единственным у своего отца Селима, свергнувшего предыдущего султана Баязида. Селим – младший из сыновей и не мог надеяться когда-либо на трон, но победил всех: сначала заставил отца отречься от престола в свою пользу, потом уничтожил двух братьев и всех племянников. А потом очередь дошла до собственных сыновей и внуков, остался только Сулейман и его мальчики.

Благодаря отцу у Сулеймана не было соперников, а потому, когда после восьми лет правления умер сам султан Селим, его единственный сын Сулейман стал султаном без помех.

А потом, уже в Стамбуле, в его жизни появилась Роксолана, прозванная Хуррем, и затмила собой всех остальных.

Два старших сына Сулеймана – Мурад и Махмуд – умерли в год рождения старшего из сыновей Роксоланы, ее первенец был назван Мехмедом. Больше никто не рожал султану сыновей, а Роксолана родила Абдуллу, Селима, Баязида и Джихангира, и еще после первенца – дочь Михримах, ставшую любимицей отца. Абдулла умер в детстве, остальные выжили, только Джихангиру в младенчестве покалечили спинку, конечно же обвинив в этом мать, неспособную родить здорового малыша.