Прощай, детка, прощай - Страница 1

Всякий, знающий Бостон, Дорчестер, Южный Бостон и Куинси, а также карьеры Куинси и заповедник Блю-Хиллс, заметит, что с их географией и топографией я обращаюсь очень вольно. И это вполне сознательно. Все эти географические объекты существуют на самом деле, но в книге изменены в соответствии с требованиями повествования и по воле моей фантазии, так что должны считаться всецело вымышленными. Более того, сходство героев романа с конкретными людьми, ныне здравствующими или ушедшими из жизни, а также описываемых событий с реальными – совершенно случайно.

Порт-Меса, Техас

Октябрь 1998 года

Задолго до того, как солнце найдет залив, в темень выходят рыбачьи лодки. В основном – на лов креветок, иногда за марлинами или тарпонами. Ловом креветок занимаются преимущественно мужчины, эту работу они оставляют для себя. Женщин среди них почти нет. Это – побережье Техаса, и оттого, что за два столетия морского промысла столько народу здесь нелегко рассталось с жизнью, потомки погибших в море и их выжившие друзья считают, что честно заработали право на свои предрассудки, ненависть к конкурентам-вьетнамцам, недоверие к любой женщине, берущейся за эту черную работу – возиться в темноте с толстым тросом, усаженным крючками, которые норовят впиться в кисть и разорвать кожу между фалангами пальцев.

Капитан траулера сбавил обороты, и стали слышны лишь тихий рокот двигателя да плеск аспидных волн.

– Были бы, – сказал один рыбак в предрассветной мгле, – все бабы как Рейчел. Вот это – женщина.

– Да, это женщина что надо, – кивнул другой. – Будь я проклят. Да, сэр.

Рейчел в Порт-Меса сравнительно недавно. Приехала она сюда со своим мальчонкой в прошлом июле на видавшем виды пикапе «додже», сняла небольшой дом в северной части городка, забрала вывеску с надписью «Найму помощницу» из окна «Последней стоянки Крокетта», бара, что примостился у пристани на старых сваях, наклонившихся в сторону моря.

Фамилию ее здесь узнали только через несколько месяцев: Смит. В Порт-Меса Смитов так и тянет. Было у нас и несколько Доу. На половине судов, ведущих промысел креветок, все люди, от чего-то бежавшие. Спят они, когда большая часть мира бодрствует, работают, пока она спит, а в остальное время пьют в барах, куда не всякий чужак сунется, выходят в море за добычей, в зависимости от времени года уходят на запад до Баха, на юг – до Ки-Веста и плату получают наличными.

Далтон Вой, владелец «Последней стоянки Крокетта», тоже платил Рейчел Смит наличными. Платил бы и золотыми слитками, если б она захотела, – с ее появлением за стойкой бара прибыль подскочила на двадцать процентов. И, хоть и трудно в это поверить, драться там тоже стали меньше. Обычно рыбак ступает на берег весь – и плоть, и кровь – пропеченный солнцем и от этого делается раздражительным, склонным покончить спор ударом бутылки или кия. А в присутствии красивых женщин – Далтон уж давно это заметил – рыбаки только хуже становятся. Чаще смеются, но становятся и более обидчивыми.

Но было в Рейчел что-то такое, что их успокаивало.

И одновременно предостерегало.

Это что-то, злое и холодное, нет-нет, бывало, да и промелькнет у нее в глазах, когда кто-нибудь переступит границу дозволенного, задержит руку у нее на запястье или отпустит несмешную сальную шутку. И в ее лице – тоже, в морщинах, в увядшей красоте, в следах бурной жизни, прожитой до Порт-Меса, в которой бывали и утра темней, и беды тяжелей, чем у большинства наших.

В сумочке Рейчел носила пистолет. Далтон Вой увидел его случайно, и единственное, что показалось ему при этом странным, так это то, что он нисколько не удивился. Каким-то непонятным образом он это и так знал. Каким-то непонятным образом все остальные тоже знали. После работы никто никогда не подходил к Рейчел на стоянке, не приглашал подвезти. Никто не провожал.

Но из глаз ее уходил холод, лицо покидала отрешенность, а в баре будто становилось светлей. Она двигалась по залу, как танцовщица, и каждый поворот и разворот, каждое движение руки было исполнено грации. Смеясь, она широко открывала рот, глаза сияли, и в баре каждый силился придумать новую шутку, еще лучше той, что сейчас ее рассмешила, просто чтобы услышать ее смех.

И потом – ее мальчонка, очаровательный белокурый парнишка. Нисколько не похож на нее, но, стоило ему улыбнуться, всякому становилось ясно, что это сынок Рейчел. Может, как и у матери, у него слишком часто менялось настроение. И во взгляде иногда угадывалось предостережение, что для такого малыша очень необычно. Едва ходить научился, а уже научился вешать на мордашку табличку «Не беспокоить».

Пока Рейчел работала в баре, за мальчонкой присматривала пожилая миссис Хейли. Как-то она сказала Далтону, что еще не видела такого послушного мальчика и любящего сына.

– Из него, – сказала миссис Хейли, – большой человек должен вырасти. Президент или что-то в этом роде. На войне героем станет. Попомни мои слова, Далтон. Попомни.

Как-то на закате, по обыкновению прогуливаясь у бухты Бойнтон, Далтон увидел их. Рейчел, зайдя на мелководье по пояс и держа мальчика под ручки, окунала в теплую воду. От солнца шелковистая поверхность воды – как золото, Далтону показалось, что Рейчел, купая в нем сына, исполняет какой-то древний ритуал, призванный сделать его неуязвимым для меча и копья.

Оба они смеются, и по янтарному морю за ними солнце разливает багрянец заката. Рейчел целует сына в шею, укладывает его ножки себе на бока, поддерживает его, а он откидывается назад. И оба глядят друг другу в глаза.

Далтон решил, что ничего прекрасней в жизни не видел.

Рейчел не заметила его, Далтон ей даже не помахал. Почувствовал себя лишним, втянул голову в плечи и пошел туда, откуда пришел.

Что-то случается с человеком при виде столь чистой любви. Он начинает считать себя ничтожным, скверным, недостойным. Ему становится стыдно.

Увидев мать и дитя, играющих в янтарной воде, Далтон Вой понял простую истину: за всю жизнь его ни секунды никто так не любил.

Никто никогда не любил? Черт! Эта любовь казалась такой чистой, чуть ли не преступной.

Каждый день в полицию США поступает в среднем две тысячи триста заявлений о пропаже детей. Чаще всего их похищают друг у друга разведенные супруги, более чем в половине случаев место нахождения ребенка легко устанавливается, и домой такие дети возвращаются в течение недели.

Другая часть из этих двух тысяч трехсот убегает из дому. Опять-таки большинство из них в розыске находится недолго, таких обычно сразу или почти сразу находят – чаще всего дома у кого-нибудь из их друзей.

Еще одна категория пропавших детей – нелюбимые и ненужные, их выгоняют или они убегают из дома сами, но родители не пытаются вернуть беглецов. Такие часто укрываются под навесами на конечных остановках автобусов, торчат на углах в кварталах красных фонарей и в конце концов попадают в тюрьмы.

Из ежегодно пропадающих восьмисот тысяч с лишним детей лишь тридцать пять – сорок тысяч Министерство юстиции относит к категории «похищенных не родственниками», то есть к случаям, когда полиция быстро исключает похищение членами семьи, побег и изгнание из дома, а также случаи, когда ребенок потерялся или получил телесные повреждения.

Каждый год безвозвратно пропадает по триста таких детей.

Ни родители, ни друзья, ни правоохранительные органы, ни детские приюты, ни центры, куда стекается информация о пропавших людях, – никто не знает, где они находятся. Возможно, в могилах; в подвалах или в логовах педофилов; на дне моря, вероятно, в дырах, существующих в материи вселенной, откуда о них уже больше не услышат.