Проржавленные дни: Собрание стихотворений - Страница 5
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51.
Изменить размер шрифта:
«Пути истории торжественны и грозны…»
Пути истории торжественны и грозны –
Огромный век. Огромные дела.
Над Русью древний всколыхнулся воздух,
От сна очнувшись, темная пошла.
Не по проселочной, не по большой дороге,
Не с кистенем, не с посохом в руках. –
Надвинув кепи на шальные брови
И в куртке кожаной с винтовкой на плечах
Пошла, спокойная, сквозь тифы и расстрелы,
Сквозь вымершие волжские поля
И песни новые по-новому запела
С пропахнувшего порохом Кремля.
Над дикими туманами провинций
Не звон малиновый колоколов –
Стрекочут вольные стальные птицы
И завевают голоса гудков.
И длинными шагами телеграфа
Встревожен мир старинной тишины,
И придорожные примяты травы
Тяжелым шорохом автомобильных шин.
Над деревнями, где мороз и солнце
Высушивали сердце мужика –
Кумачный флаг веселых комсомольцев
Качнулся с колокольни в облака.
Россия. Глушь. Кабацкое веселье.
Нагайка. Бог. Дремучие леса.
Сквозь грусть щемящую разгульных песен
Твои суровые, поблекшие глаза
Припомнят внуки. И в часы раздумья
Им будут сниться скудные поля
И Русь – гадающая ведунья
Вслед улетающим журавлям.
О ЧУДАКЕ
Не жизнь, а просто так:
Поставлен стол и стул,
Сидит на нем чудак.
Задумчив и сутул.
Он дышит пылью книг,
Он дышит тишиной,
И только маятник
Товарищем всю ночь.
Пусть город бьет в окно
Железным сапогом.
Пусть рвутся над страной
Гранаты непогод –
Им не пройти туда.
Им стен не одолеть –
Давно сидит чудак
И будет так сидеть.
«Кровь, случай, ночь – вот спутники твои…»
Кровь, случай, ночь – вот спутники твои,
Слепая жизнь. Вот входит человеком
Еще один для битв и для любви,
Приоткрывая сомкнутые веки.
А над землею пролетают дни,
Проходят весны, осени и зимы, –
И с неба звездные далекие огни
Ложатся на душу тоской невыразимой.
И эта темная певучая душа
Дрожит и бьется от любви и боли,
И не умеет вырваться душа
Из плена милого земной неволи.
Но час настанет, и заглянет смерть,
И ты уйдешь, оставив дар случайный,
И снова будут над землею: твердь,
Миры, века, чужая жизнь и тайна.
«Ничего, мой друг, не тоскуйте…»
Ничего, мой друг, не тоскуйте.
Эту ль жизнь поместить на плечах,
Если сердце любовью – в лоскутья,
Если тело страстям – сгоряча.
Пусть весна. Пусть другим этот пьяный
Дикий воздух под желтой луной –
Нам глушить стакан за стаканом
В одиночестве боль и вино.
Нам в холодные руки бессонниц
Одинокую голову класть,
И не мужу и не любовнице
Этот мертвый ночей оскал.
Ничего, что любимое имя
Каплей крови сквозь ночь, сквозь бред –
Не задуть губами сухими
Высокомерный рассвет.
ПЕСНЯ
Ходят, ходят сини волны,
Море Черное шумит.
Золотой, как персик, полдень
На песке со мной лежит.
И густой и грустный воздух
Пахнет солью и водой,
И огромной рыжей розой
Солнце никнет над волной.
Горизонт качает парус
Удалого рыбака.
Белорунною отарой
Пробегают облака.
И заснул угрюмый Бигус,
Заглядевшись на простор,
Над развернутою книгой
Пожелтевших древних гор.
«Рев города, не рев ли океана…»
Рев города, не рев ли океана
Шумит в высокое окно.
Бушуют вьюги скрипок ресторана,
Мы наливаем полные стаканы
Январским лунным ледяным вином.
Под звездами, под небом жизнь нетленна
И кровь, как слезы, солона,
Но бродит смерть веселым джентльменом
В ночи, на площадях, в кромешной белой пене
Качается от звезд и от вина…
От лакированного автомобиля
Ползут глаза, кровавя мглу и снег,
Гудки сорвались, взвизгнули, завыли,
Любезный джентльмен, не вы ли
В такую ночь устроили побег?
ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ
Шуршит китайский шелк на серебре парчи
Гранатов бархат спущенной портьеры,
И Страдивариус, казалось мне, звучит
В руках искусного седого кавалера.
Венецианские мерцают зеркала.
Хрусталь и золото – тяжелые флаконы,
Быть может, дю-Барри по капле пролила
На пурпур столика тревогу благовонья.
В брюссельских кружевах запуталась серьга
Прохладной каплей синего сапфира,
И белый горностай белее, чем снега,
И холоднее северной Пальмиры.
Так хрупок звон фарфоровых вещей,
Саксонской старины изящны безделушки,
На синей чашке пастушок в плаще
Нашептывает нежное пастушке.
А рядом древние уродцы в хоровод
Сплелись, больные персонажи Гойи –
Три тонких головы, раздувшийся живот,
И в сладострастной пляске слиты трое.
Люблю бродить в спокойной тишине,
Перебирать века влюбленными руками,
И жаль – людей и жизни больше нет,
Но жизнь вещей бессмертнее, чем память.