Пророки и поэты - Страница 5
В пьесах Шекспира много мистики, сверхъестественных сил, духов, призраков, ведьм. Отношения человека е потусторонним были для него не только художественным средством, но и "второй реальностью".
Средневековость Шекспира не в выисканных намеках на оккультные доктрины и учения средневековых мистиков Экхарта, Рюинсбрука или Таулера, не в розенкрейцеровом Братстве, не в сошедших с его страниц алхимиках, астрологах и иллюминатах - Средневековость Шекспира в его "дантизме", в опоре на христианскую эзотерию, в его этическом комплексе целомудренной любви как отражении небесной чистоты, в его поэтической мощи и космической широте, в его средневековой цельности и единстве.
Но как совместимы Средневековье и модернизм Шекспира? Самым непосредственным образом - как будущее, вырастающее из прошлого, как модернизм средневекового Данте, как гениальность, впитывающая прошлую культуру для ее трансформации в грядущую.
Естественно, Шекспир не просто средневековый человек, он - великий синтезатор. Средневековье, Ренессанс, барокко, маньеризм сплавлены в нем воедино в ренессансный модернизм с его диссонансами и парадоксами, контрастами, противоречиями, буффонадой, глубинным реализмом и фарсом, живой фантазией и холодной механикой, игрой и серьезностью, масками безумия и шутовством, абсурдом и рассудительностью, многочисленными формами самообретения и самоутраты.
Мы любим разглагольствовать о позднеренессансном Шекспире, о кризисе Ренессанса, о трагическом Ренессансе, о страшных ударах, нанесенных гуманизму, трагическом гуманизме Шекспира, окрашенном в оптимистические тона, и о прочей галиматье. Но Шекспир никогда не принадлежал какому-либо направлению - он принадлежал только Шекспиру.
Если хотите, Шекспир - не ренессансный художник, а противовес Ренессансу, и противовес, не столько преодолевший его (Дойчбайн), сколько противостоящий ему изначально. Шекспир не пересматривал гуманистическое мировоззрение, а был человеком шекспировского мировоззрения, согласно которому гармония между "я" и миром невозможна, земной мир - хаос, бессмыслица, история - игрище страстей, и лишь божественность упорядочивает мир, одновременно превращая человека в агнца, человечество - в Божье стадо. Шекспир - это не крах гуманистического взгляда на мир, а мир краха и праха, отличный от Дантового лишь пониманием того, во что превращает человека послушание Небу.
СИНТЕЗ ИЕРУСАЛИМА И АФИН
Культура иерархична - во все времена она простирается между пещерностью и музыкой небес. Каждый ищет себе нишу. Скажи мне, какую культуру ты выбираешь, и я скажу, кто ты. Наши всегда выбирали разумное, вечное гильотину французской революции, моральные сюсюканья аморального Руссо, "самое передовое учение". Примитив тяготеет к примитиву. Ему подавай строй, плац и сермяжное слово. Слово ему вполне может заменить - жизнь... Проследив исторические корни зарождающейся культуры, нетрудно предсказать, какой она станет. Наши корни - Спарта, Утопия, Стоя, Ренессанс, Просвещение, рационализм. Черты - пафос, ходульность, претенциозность, примитивное морализаторство. Короче - целомудрие, рождающее изуверство.
...У нас была страшно бедная и скудная философская антропология.
Она изначально была задана тем, что наши мыслители предпочитали
пользоваться до- статочно простым срезом философии ренессансного
гуманизма, европейского Просвещения и позитивистов XIX века. Этот
узкий срез общемировой философии как-то удивительно удачно внедрился в
русские головы, и даже отдельные вкрапления метафизики или мистики не
поколебали незыблемость основ. Коротко это можно сформулировать как
старую базаровскую позицию: человек здоров, обстоятельства больны, и
для всеобщего счастья нужно их вылечить. Это наш фундамент, наша база.
Многие явления русской культуры просто под нее подверстывались. Наши
философские представления были просто железобетонными - казалось, они
выработаны для того, чтобы существовать вечно.
И новое наше христианство тоже построено на позитивизме - лишь с
добавлением религиозных красок, которые замешаны на традиционном
русском гиперморализме, - страшной, самой по себе, вещи. Когда ты
слишком моралистичен, становишься, наоборот, недостаточно моральным. В
свое время Талейран замечательно сказал, что любое преувеличение ведет
к недостаточности. Потому, видимо, и в новом христианстве больше
морализма, чем религии. Это тоже связано со стремлением выковать
нового человека: надо как бы облучить ближнего своего новым
мировоззрением - чуть ли не в буквальном медицинском смысле, как
больного некоей общественной болезнью, - и тогда он действительно
переродится. Но моралисты забывают: от облучения могут выпасть волосы,
зубы, и тогда опять получится какой-то урод.
Я полагаю, что фанатичное следование идеалам по природе своей патологично. Наука учит, что лица с подавленными сексуальными импульсами всегда громче других бьют тревогу по поводу безнравственности людей. Еще шире: в мученичестве есть нечто от мучительства, и из мучеников получаются отличные палачи. Вся наша история - яркое свидетельство опасности свободы, исходящей от рабов. Это уже знал Шекспир. От его прозорливости не могло ускользнуть противоестественное соединение скромности и неистовой одержимости, идеала и фальши, святости и беспощадности.
Уродства мира он объяснял не социальным несовершенством, а злокозненностью людей: "кулак нам - совесть и закон нам - меч". Единственная пьеса, где активно не зло, а добро - "Буря", но и здесь присутствует Калибан. Впрочем, и активность добра Шекспир расценил вполне реалистично: как подавление страсти, стоицизм, мудрость избранников. Просперо - символ человеческого духа, освобожденного от зла плоти.
В шекспировских драмах раз за разом появляются обреченные, со щемящей болью выражающие тему гибели в испорченном, полном зла мире беззащитной правды и беспомощной чистоты. Шекспировский Тимон вовсе не мизантроп, а полный горечи гневный обличитель человека и царящего на земле зла и насилия.
Задолго до Лоуренса, Генри Миллера и Джойса Шекспир ратовал против всяких культов невинности, чистоты и самопожертвования вместо пылкого удовлетворения страсти. Разница между Западом и Востоком - это разница между Шекспиром, поющим человеческую естественность, и Толстым, бросающим Анну под поезд.
Давно подмечено, что о гуманизме чаще всего разглагольствуют жестокие люди. Коммунизм - гуманизм беспощадных. Потому-то ему и не потребовались милосердие и терпимость, что "реальными гуманистами" были Ленины и Сталины.
Естественно, все мы - гуманисты. И исключительно из гуманистических побуждений сажали, стреляли и жгли. Еще и сегодня реалистам-гуманистам кажется, что недостреляли. Долго придется разбираться в наследственности нашего гуманизма от не имеющего к нам ни малейшего отношения гуманизма Возрождения, давшего миру действительно великолепную культуру, но, видимо, там наличествовало нечто такое, что привело к нам.
Нам сегодня приходится признать, что как раз гуманизм-то очень
часто антигуманистичен. Не надо увлекаться, осторожно! Слишком большая
вера в человека может привести к уничтожению жизни на Земле. Но, с
другой стороны, нельзя это представлять примитивно: только
антигуманистическая тенденция подлинно моралистична. Нет. Когда
разочарование в человеке так глубоко, что не веришь в возможность
что-то изменить, - это уже беспросветный аморализм... И все-таки,
лучше относиться к человеку плохо: если проявятся в нем какие-то
светлые качества, то хотя бы порадоваться можно будет - что за милый
сюрприз.
Да и в целом европейская философия XX века, которую наши апостолы
или не знают, или не хотят знать, вся - недоверчива по отношению к
человеку, вся под знаком - "осторожно, люди!". В том плане
"осторожно", что раз люди, то можно и взорваться...