Пророчество о сёстрах - Страница 56

И вот, наконец, я прощаюсь с ним.

Я устала, ужасно устала, но все же в ночь после похорон Генри никак не могу уснуть. Не горе лишает меня сна — нет, что-то другое, маячащее на самой границе бодрствующего разума. Я знаю, что это очень важно — хотя не могу сказать, почему или как именно.

В голове все вертится та история из нашего детства. Та самая, которую напомнил мне отец, чтобы доказать, что это именно он — в тот раз, когда говорил со мной устами Сони, до появления Зверя. Я помню тот эпизод. Помню, как Генри храбро пытался овладеть собой, но не мог сдержать слез, и они так и текли у него по щекам, пока маленький кораблик, весело подпрыгивая, уносился вниз по течению. Помню, как Элис не хотела, чтобы я строила тот злополучный плот. И помню, как я — вся вспотевшая, такая неловкая в парадном фартучке, неуклюже приколачивала друг к другу разномастные куски досок, потому что мы же не могли просто так стоять и смотреть, как Генри плачет из-за любимой игрушки.

Это память о Генри ведет меня в его комнату. Память о его глазах, лице, сияющей улыбке. Возможно, перед отъездом мне просто-напросто надо еще хотя бы раз побыть рядом с ним.

В спальне у него тихо, все в том состоянии, как он оставил комнату. Я прикрываю за собой дверь, чтобы никто не потревожил меня в эти последние минуты, что я проведу с моим братом. Сев на краешек кровати, беру в руки его подушку. Она все еще хранит его запах. Запах книг, запах дома, что был ему и тюрьмой, и убежищем, и чуть различимый сладковатый запах липких мальчишеских пальчиков. В груди сжимается, и я боюсь, что просто не смогу дышать.

Положив подушку обратно, я взбиваю и разглаживаю ее — совсем как в те времена, когда он был совсем маленьким и я подтыкала ему одеяло или читала ему сказку на ночь. Подхожу к книжному шкафу — ведь Генри был так похож на нас с отцом по части любви к хорошей истории. Вот они стоят тут, все на подбор, — любимые мной с детства томики, и многие другие. Взор мой притягивается к корешку «Острова сокровищ» — как горели глаза Генри, когда мы, бывало, читали эту книгу с ним вместе. Я вытягиваю ее с полки, наслаждаясь весом тома у меня в руке, приятной гладкостью старой кожи.

Насколько я помню, книга снабжена иллюстрациями — гравюрами, на которых изображены различные сцены из нее. На одной из них группа моряков копает землю на пляже — пытается отыскать зарытый клад. Именно при виде этой картинки в голове у меня проносится какая-то искорка.

Пала велел мне спрятать его. Велел его сохранить. Для тебя, Лия.

Разум мой пытается отрицать эту возможность, но сердце уже так и подскочило в груди, гадая — а так ли уж бесцельно это, казалось бы, совершенно случайное блуждание мысли.

Я осматриваю книжную полку, зная: это было тут с тех пор, как Генри потерял кораблик в реке. Сперва я ничего не нахожу. То, что я ищу, спрятано в самом дальнем углу полки. Но когда взгляд мой останавливается на этом живом и ярком оттенке алого — не угасшем, не растерявшем цвета за все эти годы, — я понимаю, что наконец нашла.

Привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до стеклянного ящичка, я вспоминаю, сколько часов отец с Генри возились, чтобы построить модель. Отец, который совершенно не любил ничего делать руками — разве что листать любимые книги, — много дней кряду просидел рядом с Генри, нагнув голову и тщательно приколачивая друг к другу крошечные деревянные детальки. Бережно раскрасив лодочку в точно те же цвета, какими был раскрашен уплывший кораблик Генри, отец отнес поделку к стекольщику и запечатал в стеклянном ящичке — чтобы у сына навсегда осталась память о любимой игрушке.

Гладкое, ровное стекло холодит руки. Я пытаюсь отсоединить его от основания, на котором покоится модель кораблика. Оно закреплено прочно — и хотя тихий голосок изнутри стыдит меня за то, что я разбираю игрушку Генри, другой, более сильный голос, твердит, что именно затем неведомые силы и привели меня сегодня сюда.

Повертев ящичек в руках, я осознаю: количество мест, где тут можно что-либо искать, весьма ограничено. Поэтому я уделяю особое внимание деревянной подставке, квадратной, покрытой слоем темного лака. Я хорошенько тяну за нее, однако она все равно не отсоединяется от стеклянного ящичка. Какая же она толстая, эта подставка. Неожиданное наблюдение заставляет меня остановиться и призадуматься. Не меньше трех дюймов толщиной — многовато для такого крохотного кораблика. Но, конечно, это просто такой пьедестал почета — потому что отец хотел порадовать своего единственного сына.

Или там что-то спрятано.

Крепко держа ящичек за стеклянные стенки, я внимательнейшим образом рассматриваю дно: не найдется ли какого-нибудь выступа, зацепки, краешка — чего угодно, за что можно было бы потянуть. Ничего. Пробую согнуть дно, но до меня мгновенно доходит, как глупо пытаться гнуть квадратный кусок дерева. Идеально-правильные углы и прямые линии наводят на мысли о чем-то гораздо более простом, даже элементарном. И когда я берусь большими пальцами за самое-самое основание и пробую подтолкнуть его вбок, тонкая дощечка легко, без усилий сдвигается с места, точно все это время только и дожидалась моего прихода.

При виде сложенного листка бумаги, что спрятан в открывшейся маленькой полости, у меня перехватывает дыхание, а по спине и шее пробегает холодок. Руки трясутся так сильно, что я вынуждена подойти к кровати и, вынув листок, опустить стеклянный ящичек на покрывало.

И хотя я уже так и думала, что оказалась права, однако при виде списка имен не могу не преисполниться благоговейного восхищения своим маленьким братцем. Имена ползут по странице вереницей муравьев, одно за другим.

Я падаю на кровать и качаю головой. У Генри никогда не было списка. Тот смятый листок в его руке был всего-навсего куском бумаги, пустым или со списком фальшивых имен. Возможно, Генри хотел кинуть его в реку, чтобы Элис прекратила поиски. Возможно, собирался отдать ей поддельный список, чтобы сбить с толку, отправить в бесконечное странствие. Но чего бы он ни хотел, этот дар позволит мне сразу же, незамедлительно продолжить поиски — попытки избыть пророчество, раз и навсегда положить ему конец. Интересно, то последнее имя внизу — принадлежит ли оно доверенному лицу, которому отец поручил поиски ключей? Что ж, выяснить будет нетрудно.

И теперь я знаю. До смерти отца было найдено только три ключа.

Три, не четыре.

Но все равно — неплохое начало.

Поднимая руку, чтобы постучаться, я не могу не вспомнить, как стояла на этом пороге в прошлый раз. Тогда пророчество и моя роль в нем еще оставались загадкой.

На сей раз тетя Вирджиния куда сильнее удивляется, увидев меня.

— Лия! — Она хватает меня за руку, втягивает в комнату и закрывает за нами дверь. — С тобой все в порядке? Ничего плохого не случилось?

Так и хочется ответить — случилось, и еще как. Генри мертв и никогда не вернется назад, а Элис ни перед чем не остановится, чтобы привести в мир Зверя. Но тетя Вирджиния и так все знает. Повторять — понапрасну тратить драгоценное время.

Я качаю головой.

— Нет. Я просто… — Я смотрю вниз, на руки. — Тетя Вирджиния, мне надо уехать.

Когда я наконец поднимаю на нее взгляд, она просто кивает.

— Чем я могу тебе помочь?

Я беру ее руки в мои. Сухие, мягкие руки, легкие, точно перышко.

— Поедем со мной.

Она с тихой улыбкой глядит мне в глаза, а потом высвобождается и обнимает меня.

— Ох, Лия. Ты же знаешь, мне бы ничего на свете так не хотелось.

— Так скажи, что согласна. Что поедешь со мной.

Она качает головой.

— Еще не пришло мое время уезжать.