Пропуск в райский сад - Страница 10

— Успокойся. Вернусь через полгода, тогда и потолкуем. У меня нет лишних денег на твои истерики через океан!..

— Да пошел ты! — Я захлопнула мобильник.

— Опять, что ли, поссорились? — спросила мама.

— А мы и не мирились! Видеть его не могу. Она потерла нос, кривовато усмехнулась, поставила коробку на стол и подсела на диван ко мне.

— Так чего, дочка? Выгнали тебя все? И муж? И любовник? Не стоит больше на тебя? Или больше не стоит вообще?

— Мама!..

— Ой, да ладно! Я тебе всегда говорила: как состарится твой телевизионщик, так и выгонит! На черта ты ему нужна без кровати? А с мужем — мирись! Мирись, пока не поздно.

— Нет, мама! Бруно для меня больше не существует. Он загубил все! Всю мою жизнь! Всю мою карьеру! Ты даже себе представить не можешь, что он устроил на канале в тот день! Интервью в прямом эфире, а он является в последнюю минуту. Мрачный, злющий. Веду его в студию, усаживаю. А он только рыкает, даже не говорит ничего! Визажистка пытается его хоть как-то припудрить, чтобы хоть лоб и щеки не блестели, а он отшвырнул ее руку с кисточкой так, что девчонка чуть не упала. Правда, пробурчал: «Извините»… Радист кое-как приладил ему к лацкану микрофончик, и уже заканчивается заставка, как Бруно вдруг вскакивает из-за стола, обрывает микрофон и орет: «Никакого интервью не будет! Я не имею права разыгрывать из себя великого хирурга, потому что я — никто! Потому что у меня на столе только что умерла пациентка! И она не умерла бы, если бы не верила, что я всемогущий! А это вы, вы, чертово телевидение, заставили ее в это поверить! Вам плевать на людей! Вам нужно только шоу! Вам плевать, что я фиговый лекарь, вам нужно, чтобы у вашей звезды Соланж Омье ходил в мужьях великий хирург! И вы даже меня самого заставили поверить в то, что я великий! Вы меня развратили, погубили, и пошла цепная реакция! Уже я гублю людей»… И все такое. Тем временем успели поставить рекламный блок, и в студию сбежались все вплоть до Аристида и Консидерабля. Все пытаются успокоить Бруно, а тот орет и всех обличает! Дескать, раскручивайте бездарных певичек и певцов, от их бездарности люди не дохнут, как от бездарности раскрученных врачей! А вся популярность местной подстилки Соланж Омье только в глубоком вырезе ее пиджачка, откуда чуть не вываливаются ее сиськи! И что эти ее сиськи — эмблема канала, а она сама настолько тупа, что этого даже не понимает. И что не будь ее сисек, продажный «Каналь попюлер» вообще никто не стал бы смотреть. Тут Консидерабль хватается за сердце и начинает оседать по стенке. Я стою к нему ближе всех и успеваю подхватить. Аристид с выпученными глазами кидается с кулаками на Бруно. Бруно отшвыривает его как щенка и в один прыжок оказывается возле Консидерабля. Орет: «Да положите же вы его на пол! Отойдите, ему нужен воздух! Вызывайте «скорую»! — и начинает расстегивать Оливье воротничок и рубашку, но тут Аристид опять бросается на него: «Не прикасайся к моему отцу»!.. Короче, полный ужас…

— Да уж, — протянула мама. — Да уж…

— Но это еще не все! Что потом предстояло выслушать мне дома! Шлюха — было самым ласковым словом! Лучше бы он меня, наверное, избил… А он завалил меня на пол и, прости мама, просто изнасиловал… И при этом одновременно чуть не в лицах рассказывал про эту самую умершую пациентку! «Дивная, чудная женщина! Полная, цветущая, жизнерадостная провинциалка! Даже представить себе невозможно, что у нее смертельно больное сердце. А я ее убил! Я же понимал, что ее убью, но она так хотела жить! Она так верила в меня, что я сам поверил! Она так хотела жить… Милая, славная, пятидесятилетняя толстуха»…

— Ужасно… — Мама опять шмыгала носом и всхлипывала. — Все-таки он добрый парень, твой Бруно. Другим докторам плевать, что с их пациентами, а твой вон как убивается…

— Ага, убивается… И в это время насилует меня.

— Ну почему «насилует»? Он — твой муж, ты просто обязана с ним этим заниматься. Или ты… — она потерла пальцами глаза, стирая слезы, и лукаво прищурилась, — вовсе не от него собралась рожать? А от кого?

— Мама, я не беременна! Сколько можно? Это просто уловка для прессы. К осени все утихнет, и меня возьмет любой канал. А сейчас я просто хочу спокойно перевести дух. Я же два года не была в отпуске!

— Ха! Два года. А я вообще никогда не была!

— Так давай, мама, съездим вместе куда-нибудь. Твоего Анатоля с собой возьмем. Куда захочешь! На Канары, в Австралию, по Европе…

— Ты в своем уме? У тебя работы нет, с мужем черт-те что, а она в Австралию собирается! Банк, что ли, ограбила и теперь море по колено? Ладно. — Она поднялась с дивана. — Пойду, наконец, кофе сварю.

— Мам, а у тебя нет ничего покрепче?

— Ха! Есть, конечно. Но ты точно не в положении?

— Нет, честное слово! Ну, сколько можно?..

Я еще не успела договорить, как она побежала к лестнице и уже карабкалась вверх по ней.

— Мама! Куда ты? Что ты делаешь? Осторожнее!.. — Я рванулась следом, чтобы хотя бы придержать ей лестницу, но больная нога не позволила мне быстро двигаться, и мама оказалась наверху прежде, чем подоспела к лестнице я. — Мама, ну какая была необходимость? Я ж не знала, что выпивка у тебя на втором этаже! Ты всегда ее держала в холодильнике.

— Коньяк в холодильнике держат только идиоты! И потом, я забыла там выключить телевизор.

Она юркнула в свою комнату. Дверь хлопнула. Лестница покачнулась, поползла вниз и рухнула со страшным грохотом. Я едва успела отскочить. И невольно застонала, навалившись на больную ногу.

— Ты цела? — Мама выскочила из комнаты.

— Цела… Какого лешего тебя туда понесло?!

— А зачем ты трогала лестницу?!

— Я к ней даже не прикасалась!

— Ну тогда чего ты ждешь? Ставь обратно!

— Дай мне дух перевести! Я не супермен… Ты выключила телевизор?

— Нет, конечно. Когда я могла успеть? — Она опять скрылась в своей комнате.

Я вздохнула, нагнулась к лестнице, и тут во всем доме погас свет. Наверху сразу скрипнула дверь.

— Чего ты там еще наваляла? — из темноты спросила мама. — На минуту нельзя оставить одну!

— Ничего я не делала!

— Конечно! И лестницу ты не трогала, и электричество вырубилось само!

— Да оно всю жизнь у тебя вырубается, сколько я себя помню! То канализацию прорвет, то труба лопнет. А крыша течет всегда! И при этом у тебя куча любовников, и все как один на все руки мастера! А что они могут? Только лестницу в доме разобрать!..

— Все сказала?

— А что, разве неправда?

— Ты на своих-то мужиков посмотри! Один — старый пескоструйщик, другой — нервнобольной, хотя и врач. И в отличие от тебя я никогда не спала одновременно с двумя! Потому что я — порядочная женщина!

— Знаешь, я уже жалею, что к тебе приехала!

— Ну и жалей! Никто тебя не звал! Явилась, разнесла мне весь дом. Да еще учит меня, учит! Соплячка…

Дверь на верху хлопнула.

— Мам! Где у тебя телефонный справочник? Ответа не последовало.

Я кое-как доковыляла до дивана, впотьмах разыскала свою сумку, почти на ощупь пробралась к входной двери и выскочила наружу.

Меня трясло. Я прислонилась спиной к стене и постояла, переводя дыхание. Перед глазами плыли темные пятна. Моросил дождь. Я закрыла глаза и подставила ему лицо. Прикосновения холодной влаги были сейчас даже приятны.

Сколько раз вот так же, прислонившись спиной к стене и подставив лицо дождю или ветру, я стояла тут в детстве. А потом появлялась мама, обнимала меня и уводила в дом…

Я рассталась с поддержкой стены, морщась от боли, пересекла наш палисадник и побрела по абсолютно пустынной улице. И вдруг впереди из-за поворота, слепя фарами, вывернула машина! Если бы могла, я побежала бы ей навстречу, но я была способна лишь перебраться на проезжую часть и замахать руками.

Водитель, похоже, заметил, сбавил скорость, и в паре метров от меня затормозил «лендровер». Слишком знакомый «лендровер».

Дверца раскрылась.

— Это вы?! — выглядывая из нее, спросил Марк.

— Боже… вы… — У меня перехватило дыхание. — Как вы здесь оказались? Зачем? Вы…